Короче говоря, к тому времени, как я кончила читать, я была и огорчена и рассержена. Подобный взгляд на научную работу казался мне несправедливым. Я не могла объяснить, в чем ее ценность, но именно поэтому не сомневалась в своей правоте: ценность науки — истина, не нуждающаяся в доказательствах. Умение вести научные исследования — искусство, и этим искусством я владела хорошо, но даже если не признавать за научной работой других достоинств, кроме этого, все равно заниматься ею стоит. А уж для чего это нужно мне — как бегство от действительности или по иной причине — вопрос другой и, как мне думалось, к делу не относится. Работа моя, я ее выполняю, и нечего ломать голову, зачем. Как прекрасно сказал Вольтер: «Il faut cultiver notre jardin» [29].

Нападки Лидии на мой образ жизни меня рассердили, однако еще больше я возмутилась тем, что она, живя бесплатно в моей квартире, потихоньку, не говоря ни слова, сочиняет про меня всякую чушь. Как-то Лидия сама сравнила себя с пауком, черпающим творческий материал из собственных внутренностей — образ не слишком свежий, но то, чем пробавлялась она, живя у меня в доме, представлялось мне куда более паразитическим способом существования.

Перечитав отдельные пассажи, я снова сложила всю груду листов у кровати Лидии, присовокупив к ним ту страницу, которую обнаружила в своей машинке — я не собиралась объясняться с Лидией, но подумала, что, может быть, она сообразит, откуда эта страница взялась, пусть тогда помучается, прикидывая грозящие ей последствия. Потом я вернулась в гостиную, села у камина, включила приемник и попала как раз на Джорджа, он сообщал о концертах, которые состоятся в будущее воскресенье. Как странно, подумала я, что на Клэр в магазине я наткнулась, а вот Джордж за последние восемь месяцев ни разу не попался мне на глаза. Когда он кончил читать объявления, я выключила приемник, потому что мои мысли все время возвращались к Лидии, хотя гнев уже несколько утих. В конце концов, размышляла я, в последнее время она мне очень помогает, ходит в магазины, приносит тяжелые покупки, иногда даже, на несколько минут берется за пылесос и более того — через кого-то из своих друзей нашла женщину, которая вызвалась дважды в неделю сидеть с ребенком и отпускать меня, когда я смогу выходить. Честно говоря, недавно я даже начала подумывать, что, несмотря на странное положение с платой за квартиру, становлюсь должницей Лидии, но обнаруженные мной страницы доказывают обратное — я по-прежнему остаюсь донором, а она — реципиентом, как при переливании крови. Теперь она зависит от меня больше, чем когда-нибудь, ведь на мне она зарабатывает свой хлеб! Не подумайте только, что у меня это вызывало досаду. Наоборот, посмотрев на наши отношения под этим углом, я сразу почувствовала себя гораздо лучше, ибо мне стало ясно, что они основаны на взаимной выгоде. Придя к такому заключению, я решила лечь спать, поднялась и ощутила резкую боль в спине.

Стоило мне заметить эту боль, как я поняла, что чувствую ее уже давно, только не обращала внимания. Я сразу совершенно правильно догадалась, что значат эти ощущения, и впала в панику, так как час был не самый подходящий, чтобы беспокоить больничный персонал и санитаров скорой помощи: стрелка уже близилась к четверти двенадцатого, всем добропорядочным горожанам в это время полагалось спать. Я очутилась в затруднительном положении — боли казались еще вполне сносными, и я могла сколько-то продержаться дома, а с другой стороны — чем дольше я буду ждать, тем позже попаду в больницу, тем раздраженнее будут сестры, акушерки и прочие представители медицины, с которыми мне предстоит встретиться. Я пошла в спальню и разыскала листок с инструкциями. Мне предписывалось понаблюдать за схватками и, если выяснится, что они повторяются регулярно и чаще, чем раз в пятнадцать минут, позвонить в больницу. Я заметила время и с ужасом обнаружила, что схватки с поразительной регулярностью повторяются каждые три минуты. В половине двенадцатого я позвонила в больницу, и мне велели принять таблетку аспирина, а то и две, и вызвать санитарную машину. Я послушалась. Потом достала заранее приготовленный по инструкции чемоданчик, надела пальто и села ждать. Санитары появились через десять минут, одновременно с Лидией, которая возвращалась с вечеринки в довольно веселом настроении. Узнав, что со мной и куда я направляюсь, она заключила меня в объятия, осыпала поцелуями и решила проводить до машины. В лифте она тараторила про вечеринку, про то, как встретила там Джо Харта, который только что кончил очередную книгу, как они поболтали обо мне, как нежно он ко мне относится, как беспокоится за меня, как он ей, пожалуй, все-таки нравится и как она сейчас же сообщит ему о новорожденном — кто бы ни родился — мальчик или девочка. Санитары и я слушали Лидию в полном безмолвии, но я радовалась ее присутствию, оно избавляло меня от необходимости беседовать с этими двумя молчаливыми мужчинами, произнося дежурные фразы вроде: «Прекрасный вечер, не правда ли?» или «Как жаль, что пришлось беспокоить вас так поздно». Вид у Лидии был довольно странный — прическа развалилась, на одной щеке краснела губная помада, а поверх причудливого длинного платья из зеленых кружев красовался ее неизменный серый плащ, другого пальто у нее просто не было. Ее сосредоточенность на теме Джо подтверждала полученные мной только что сведения, и я радовалась, что могу уяснить ее позицию, которая до этого ставила меня в тупик.

А еще я радовалась тому, что еду в больницу из такого солидного дома в столь уважаемом районе. Мне казалось, что одно это дает мне право рассчитывать на чуть большее внимание, и действительно, выйдя из лифта, один из санитаров повернулся к Лидии и предложил:

— А вы не хотите проводить свою подругу, мисс?

Было видно, что Лидия произвела на него впечатление, а у той даже глаза зажглись от перспективы совершить столь экстравагантную поездку. Однако я твердо сказала, что мне лучше ехать одной, больница ведь близко — в конце улицы, и что я ни в коем случае не хочу обрекать ее на хлопоты, так как ей необходимо хорошенько выспаться. Мысль, что она будет с профессиональным интересом наблюдать за моими схватками, ничуть меня не манила — если уж ей так хочется узнать, как это бывает, пусть рожает сама. Лидия осталась на тротуаре и, пока машина отъезжала, махала мне вслед рукой и желала удачи. В своем свисающем ярусами одеянии она являла собой странную, но привлекательную картину.

По дороге в больницу я размышляла о том, как выбивает из колеи, когда вдруг видишь себя глазами других, словно неожиданно обнаружила свой профиль в непривычном сочетании зеркал. Я всегда, даже в самые суровые минуты, считала, что знаю себя лучше, чем кто-либо другой, однако отнюдь не обольщалась этим, ибо все мои беды шли от большого ума, но внезапно оказалось, что предугадать, как воспринимают тебя окружающие, невозможно. Когда-то я встретила в гостях бывшего одноклассника, мы с ним не видели друг друга с тех пор, как окончили школу, нам обоим было известно, что мы здесь встретимся, и я сразу его узнала, а он, когда мы разговорились, покаялся, что сначала принял за меня другую девушку. Я попросила показать, какую, и он показал в толпе гостей высокую, тощую, слишком гладко причесанную девицу с робким, замкнутым лицом. Я была удивлена и даже уязвлена тем, что он мог так обознаться, уж слишком она отличалась от меня, в ней я не видела ни своих достоинств, ни своих недостатков. Правда, у нее был тот же рост, тот же цвет волос, и, поразмыслив, я призналась себе, что, когда мне было шестнадцать, многое во мне обещало сходство с этой девушкой, и наоборот, шесть лет назад шестнадцатилетняя Розамунд Стесси вполне могла быть не мной, а ею.

Когда мы подъехали к больнице, я с некоторым облегчением подумала, что еду сюда в последний раз и уж теперь, по крайней мере, мне не надо больше ходить в клинику, не надо иметь дел со всей их изматывающей рутиной. Я вылезла из машины и направилась было по коридору, но один из санитаров остановил меня и сказал, что мне придется сесть в кресло-каталку.