Тонька уже была наслышана о панели от своих одноклассниц и не хотела продешевить.
—
А сколько подаришь мне? — спросила особо назойливого пожилого кавказца.
—
Все отдам! Ничего не пожалею! — загорелись глаза мужика.
—
Ты не грей мозги! Конкретно скажи!
—
Сто долларов!
—
Иди с ними к старухам, козел! — оттолкнула и отвернулась от него.
—
Двести! — услышала совсем рядом.— Пошли со мной,— уверенно взял ее за руку русоволосый парень, подвел к «Мерседесу», усадил Тоньку и повез за город на дачу.
Ночь прошла как одно мгновение. Человек отдал Тоньке пятьсот долларов и вскоре исчез на своем «Мерседесе». Смешался с другими машинами его автомобиль, и он даже не оглянулся на девчонку, для которой стал первым, незабываемым. Он больше не подходил к ней. Не брал за руку, даже не здоровался, проезжая изредка мимо. А Тонька не без боли и обиды согласилась со своей участью утехи на час.
Она теперь редко появлялась там, где жила раньше, в сырой и темной комнате барака, где ютилась городская нищета, которая плодила детвору по пьянке. Зачастую бабы не знали, от кого рожали, да и родив, мигом забывали, кто это пищит под боком, и стоит ли вмешаться. Нередко бабы, заслышав настырный детский крик из-под стола или кровати, спрашивали друг друга:
—
Чье это просочилось к нам?
Вытащив за ногу орущего обоссанного малыша, не понимали, чего он кричит.
—
Экий горластый! Едва вывалился, а уже водку требует! Почуял пострел, шпана беспортошная! Уже свой «положняк» рвешь? На жри! — поила малыша из стакана самая догадливая и добрая. Сунув ему в ручонку хвост селедки, ложила в постель или опускала на пол.
Детвора с молочного возраста видела все, рождение и смерть. Здесь никого ничто не удивляло и не могло испугать. Здесь слабые не выживали, а те, кому повезло, держались за жизнь цепко, мертвой хваткой и всегда, в любой ситуации умели достойно за себя постоять.
Тонька была одной из выживших. Своих отца и мать стала отличать от прочих лишь в пять лет. Их никогда не видела трезвыми, а они о ней и не вспоминали. Попыталась вырвать их из пьянки бабка, приехавшая из деревни, но не получилось. Ее не узнали и едва не втоптали в грязный, годами немытый пол.
Она забрала Антонину к себе. Ее о том никто не просил и не препятствовал. Там девчонку отмыли, впервые она поела досыта. Ей дали чистую одежду и тапки. Все это Тонька связала в узелок и вместе с куском хлеба спрятала под громадную подушку, испугавшись, что завтра у нее могут все отнять и променять на водку.
Бабка отвела Тоню в школу, стала приучать к домашней работе, учила стирать и готовить. Девчонка быстро осваивала нехитрую бабью науку, но делала все из-под палки. Она огрызалась, обещала убежать обратно в город. Но бабка, не зная сама, как напугала внучку, сказала той, что родители продадут ее цыганам за водку.
Этой угрозы Тоньке хватило надолго. О городе и родителях не вспоминала целую зиму. По дому помогала, но больше всего любила наряжаться. Она давным-давно перемерила все бабкино. Ничто ей не подошло и не понравилось. Подрастая, Тонька опять стала скучать по городу. Ей было тесно и тошно в маленькой деревне, где жили одни старики. Ровесников Тони увозили в город, лишь на лето возвращались они отдохнуть. Городская детвора рассказывала девочке о городских новостях. Тонька от досады плакала ночами. Ее сверстники живут в городе, бывают в зоопарках, в кино, на аттракционах, а она застряла в деревне со старой бабкой.
«Ну, почему? Зачем мучиться? Я тоже могу уехать в город. К своим. Ведь меня никто не выгонял. Я в любой день вернусь к родителям. Буду жить с ними. Что мне делать здесь, в деревне? Это не мое, бабкино. Пора домой. Навсегда».
Вернувшись в барак, где ничего не изменилось, Тонька обзавелась продвинутыми подругами. Она требовала от родителей наряды. Отец с матерью, отвыкшие за годы от дочери, сразу и не узнали ее. Когда до них дошло, что это дочь, неподдельно удивились. Ведь они много раз пили за упокой Тоньки, а девка жива! Обмыть такое надо!
—
Неси пузырь! — потребовали родители.
—
Дайте денег! — ответила та.
—
Будь «бабки», я весь погост на ноги сдерну! — хохотал отец.
Тонька обиделась на своих. Ее возвращению в барак никто особо не порадовался. С грехом пополам она закончила пятый класс. За этот год девчонке порядком надоели материнские обноски, и Тонька вздумала зарабатывать сама.
Вскоре оделась, стала выглядеть не хуже своих подруг. На нее оглядывались солидные мужики и взрослые парни. Девчонка гордилась их вниманием и все выше поднимала юбки, обнажала грудь и плечи, живот и спину. Шорты, брюки и юбки носила только в крутую обтяжку так, что даже родинки было видно. Научилась ходить особой сучьей походкой, крутя и перекатывая, подкидывая ягодицы. Груди в это время подскакивали на плечи, а глаза и губы девки улыбались томно, зовуще, бездумно. Эта штампованная улыбка отличала всех дешевок от прочих горожанок. Их безошибочно узнавали в самой многолюдной толпе и, схватив за локоть, волокли в укромные углы для скоротечной связи, которую забывали, едва отряхнув колени.
Тонька уже знала, что на панели быстрее всех стареют самые яркие красавицы. На них падает спрос. Именно потому спешила заработать, пока не завяла.
Девка промышляла сутками. Даже возле гостиницы, где останавливались иностранцы, заполучала клиентов. Случалось, что за день удавалось сорвать большие деньги. Бывали и обломы, но крайне редко. Ее много раз ловила милиция и крутые,— все требовали свой навар, ведь Тонька промышляла на территории, охраняемой ими. Девка отказывалась платить деньгами, тогда с нее брали натурой, утащив в ближайшую подворотню, «тянули» в очередь.
Тонька злилась на дармовщину и, подтянув шорты, ругалась на поборников:
—
Козлы! Халявщики!
Те хохотали вслед:
—
Хочешь повторим в аванс, на будущее.
Тонька долго на них не обижалась, понимая, что каждый в этой жизни снимает свои пенки с ближнего.
Она по подсказке подруг купила себе квартиру, обставила ее, но никогда не держала в ней деньги и клала их на счет. Никогда не приводила домой клиентов, никто из хахалей не знал ее адрес.
—
Не будь дурой: где живешь, там не трахайся. Помни это как первое правило! Не флиртуй с мужиками из своего дома, здесь дыши спокойно, тихо, не мути мозги никому. Не приведись, засветишься, бабье дома репу с плеч свернет мигом,— учила Тоню старая путанка, покинувшая панель по возрасту.
Девушка старательно придерживалась ее советов. Она редко ночевала у себя, так как была нарасхват. Недостатка в клиентах не испытывала. Тоню приводили в квартиры на время отсутствия жен, привозили в номера гостиниц. Она привыкла к таким переменам и чувствовала себя хозяйкой положения.
Вот так было и с тем иностранцем, чернявым, кудрявым молодящимся человеком. Он забавлялся с Тонькой до утра. Когда покинула его номер, девку тут же подхватили двое парней и увели в машину. Остановились за городом. Недолго порезвившись, доставили обратно в город. Не простояла девка получаса, подвалил другой клиент. И так до ночи. Потом у ресторана зацепил брюхатый мужик. Хорошенько выпив и поев, он заснул, так и не тронув путану. Та опустошила его портмоне и ушла, не прощаясь. А через неделю ее возле гостиницы задержали менты и насильно приволокли в вендиспансер.
—
Сифилис,— услышала результат обследования.
Тонька не огорчилась. Провалявшись в больнице с неделю, сбежала. Не хотелось терять заработок, но через месяц ее снова отловили и положили на лечение. Тонька опять убежала на панель. Милиция через месяц доставила девку обратно и предупредила, что ее посадят за умышленное заражение людей венерической болезнью.