— Вы, наверное, новенькие? В восьмой? Значит, вместе будем! — бойко заговорила она.

Вот это да! А я-то собиралась обратиться к ней, как к шестикласснице. Наверное, она поняла мое удивление, потому что рассмеялась, откинув кудрявую голову:

— Да, да! Вместе! Меня зовут Ира Ханина. Можно просто Ирка. А вас я знаю: Наташа и Света!

— Откуда? — ничего не понимая, заморгала я глазами.

— Секрет, секрет! — воскликнула Ира. — Мы ваши удостоверения видели в канцелярии. Интересно же знать, кто к нам пришел. Ну, что молчишь? Правильно же: Наташа? — протянула она мне руку. И в этом жесте было столько открытой сердечности, что губы мои сами раздвинулись до ушей.

— Нет, неправильно, — все же попыталась я ее сбить. — Наткой меня зовут.

— Так это одно и то же. В удостоверении написано: «Наталья». А хочешь, чтобы звали Наткой, — пожалуйста!

У Иры прямой, открытый взгляд, умное, подвижное лицо и уверенные движения. Но ничего деланного, наигранного. Она не стремилась, как Лилька, произвести хорошее впечатление. Просто другой быть она и не могла. Света тихонько шепнула мне на ухо:

— А нам повезло!

— Ну чего шепчетесь? Пойдемте, я вам школу покажу! — все так же весело предложила Ира и направилась по лестнице на второй этаж.

«Вот уже и появилась первая „новая“ взамен ушедших, как предсказывал Поэт», — думала я. Что Ира из лагеря лучших, я не сомневалась. А ее маленький рост, поразивший меня вначале, даже показался преимуществом. Как у Женьки Кулыгиной — ловкой, сильной, отважной пионерки!

От Иры мы узнали, что до революции в здании помещалось духовное училище. Высокие лепные потолки, белые колонны в зале — не сравнишь с нашей немчиновской! Тут даже отдельная пионерская комната, уставленная горнами, барабанами, флажками. А Ира сказала:

— Школа невелика. Есть больше. Но мы ее очень любим. В прошлом году наш седьмой класс получил знамя за хорошую учебу и общественную работу. Правда, сейчас многие ушли в техникумы, на разные курсы. Не знаю, удержим ли первое место? — вздохнула она и испытующе посмотрела на нас: не подведем ли?

— А Ната была у нас председателем учкома, — вдруг сказала Света. В голосе ее прозвучало: знай наших!

— Ну вот… — смутилась я. И было отчего, но Ира обрадовалась:

— Как здорово! И у нас им будешь. Комсомолка?

Я кивнула, все еще полная внутренней смуты.

— Я тоже. Была секретарем ячейки, — призналась Ира.

— И опять будешь! — отомстила я, но легче от этого не стало.

На обратном пути, стараясь не замечать моего неизвестно отчего испортившегося настроения, Света не умолкала.

— Меня сейчас больше страшат учителя, чем ученики, — тихо отвечала я. — Слышала, Ира рассказывала об одном, который и замечательный классный руководитель, и прекрасный физик, и вообще все на свете знает, какой-то Андрей Михайлович…

— Сербин. Запомни: ударение на последнем слоге, — подсказала Света, обрадованная тем, что я снова заговорила.

— Из сербов, что ли? Странная фамилия! — Я вздрогнула как от холода, хотя пекло солнце.

— Ты что? — удивилась Света.

— Ты знаешь физику, Светка?

— Н-не очень… А что?

— А я так совсем не знаю. Как же мы будем учиться у такого замечательного учителя? А ты — «председатель учкома»! Нашла время хвастать! — совсем расстроилась я.

— Э, как-нибудь! Жорка поможет! — беспечно махнула рукой Света. — Побежали. Опоздаем!

«В самом деле, что это на меня нашло? Побежали!» И ринулась за Светкой.

От бега кипит кровь, в ушах свистит ветер и хочется петь. Ведь ничего еще плохого не случилось. «Звезда стоит на пороге…»

В Немчиновке, сойдя с поезда, мы походили вокруг своей старой школы. Тихая, потемневшая от дождя и ветра, с ветхим мезонином, она показалась совсем крошечной. Как только мы умещались в ней?

На крыльце среди старых деревянных ступеней сверкала одна новая, свежевыструганная.

— Не будем наступать на нее. Она не для нас, — прошептала Света.

— Не для нас, — повторила я, и мне снова стало не по себе.

Через два дня придут сюда младшие ребята. Что мы оставили им? Глупого Родьку? Будет он ходить победителем, грозно приказывать, с хорошенькими девочками хихикать…

— Ах, это вы, оказывается? А я иду со станции и вижу — вроде кто-то знакомый у школы топчется! — раздался голос Жорки. Он шел к нам, размахивая сумкой с хлебом.

Ах, как вовремя появился Жорка! Хорошо со Светой. Но Жоркиной спокойной твердости мне не хватает!

— А у меня новости. Ты, Наточка, довольна будешь!

— Чем? — оторопела я.

— Нашего дорогого Родьку, то бишь Родиона Губанова, поперли-таки из вожатых…

Я не дала ему договорить, завертелась и в восторге влепила ему в ухо поцелуй.

— С ума сошла! — по-собачьи замотал головой Жорка, но не рассердился. Покраснел только.

— Как же это случилось? Говори! — требовала я, не переставая подпрыгивать.

Света стояла молча, округлив глаза.

— А вот как. Гриша был в райкоме, и там ему сказали. Все началось с того вечера, который устроили девочки из 7-го «Б» у Мили Якубович. Родька пришел туда с каким-то приятелем и принес несколько бутылок вина. Тоська с Женей Барановской подошли позже, когда Родька уже еле стоял на ногах. Он сразу предложил обрезать у Жени косы, кричал, что они не в моде теперь. Возмущенная Женя ушла. Тоська, конечно, с нею. А в доме Якубовичей поднялся такой визг, что соседи позвали поселковых комсомольцев. Тут-то они увидели Родьку во всей красе. Его не только вытурили из вожатых, но и поставили вопрос об исключении из комсомола!

Ох, как мы были довольны! Хотя и не наша это заслуга, но не все ли равно? Важно, что в нашей старой школе не будет больше Родьки. Немчиновских пионеров ждет новый вожатый! Уж сейчас-то должны прислать настоящего!

Теперь я понимаю, почему ко мне давно не прибегала Лилька Рубцова. Если бы тот вечер удался, обязательно пришла бы похвастать.

И странно, стоило мне подумать о Лильке, как она явилась в тот же вечер ко мне домой. Счастливая, с уложенной челкой. Поступила в медицинский техникум.

— Что же раньше ничего не говорила? Ох и любишь ты секреты! — беззлобно буркнула я.

— Нет, просто я сразу хотела показать студенческий билет! — бьет главным козырем Лилька.

Студенческий! Звучит громко. Нечего и говорить, как здорово она меня обставила. Я-то ничего. А вот мама! Она открыто завидовала Лильке, называя меня простофилей, и даже поплакала.

Маму жалко. Но медицина меня никогда не интересовала. Поэтому мне хорошо и спокойно. А последняя новость, сообщенная Лилькой, заставила забыть все остальное: Женя Барановская поступила в химический техникум, а вот Тоська… Тоська в архитектурный! Нет, недаром он из боевого звена ровесников.

Я не спрашиваю Лильку о злополучном вечере, не рассказываю о Родьке. Мы с нею расстаемся навсегда. Пусть ей будет хорошо. И мне хорошо.

Я смотрю в окно, полное ночных августовских звезд, и думаю: какая же из них моя? Не та ли, что вдруг сорвалась и покатилась? Нет, нет. Моя звезда стоит на пороге… И еще долго будет стоять, если я не вспугну ее…

И снова первое сентября. Восьмой раз оно в моей жизни. Но в школу торопиться не надо: у нас вторая смена. Я решила проводить сестренку Нинку и заодно посмотреть нового вожатого. Родька исчез в начале лета, и никакой работы с ребятами не велось. Совсем они одичали.

— У вас теперь будет новый вожатый! — сказала я Нинке.

Думала, обрадуется. Ничуть. Вертится перед зеркалом, примеряет, на какую сторону лучше зачесать волосы. Нинка идет в пятый. Три года назад, тоже пятиклассницей, я с ожесточением отрезала косу. Мне здорово попало тогда от мамы. Я зажимала тряпкой порезанный палец и молчала.

У Нинки кос никогда не было. Ходит она с самого начала стриженая, без всяких переживаний. Как первопроходец, я иду впереди. Все шишки валятся на меня. Нинке удается жить без хлопот. Устав воевать со мной, родители на нее не обращают внимания.