«Скорее всего, он полицейский, решивший немного подработать, а не охранник-профессионал», — подумал Квин.

Внутри собралось уже довольно много народу. Конечно, люди не стояли локоть к локтю, но гул голосов создавал шумовой фон. Большинство мужчин были в традиционных дорогих костюмах, а женщины — в черных вечерних платьях. Кое-где попадались цветные пятна, но Квин не заметил вызывающих нарядов. Да, это не Голливуд.

Квин поискал глазами конгрессмена, но его не было. Возможно, приедет позже. Или находится в другом зале.

Неподалеку от входа Квин увидел стол с закусками и бокалами для вина. Возле стола стояли двое мужчин, одетых в белое, как и женщина у входа. Они наливали гостям вино.

— Могу я предложить вам бокал вина? — спросил один из мужчин.

— Да, пожалуйста, — ответил Квин.

— Каберне совиньон или шардоне?

— Шардоне. Благодарю.

С бокалом в руке Квин повернулся и вновь оглядел комнату. Теперь он не обращал внимания на людей, а изучал планировку и экспозицию.

Все пространство состояло из большого зала и двух задних помещений поменьше. Возможно, там располагались офисы или туалеты — с того места, где стоял Квин, наверняка сказать было нельзя.

Основной зал был большим, примерно шестьдесят футов в ширину и вдвое меньше в длину. Его превратили в настоящий лабиринт свисающие с потолка полотна, укрепленные на проволоке. Даже картины, расположенные по периметру комнаты, на несколько дюймов отставали от стен.

Эффект получился довольно неожиданным. Возникала иллюзия пространства и уюта.

Потом Квин обратил внимание на сами полотна: они явно претендовали на нечто большее, чем украшение зала. Изображения были строгими и холодными; пятна серого, черного и белого цветов соединялись в нечто, похожее на дома и улицы. Люди были изображены в тех же тонах, они почти сливались с фоном, словно призраки. При этом на каждом полотне имелось цветное пятно, яркое, вибрирующее и привлекавшее внимание. Красно-желто-розовый детский мячик, забытый на тротуаре. Куртка глубокого синего цвета, висящая на двери. Пылающий всеми цветами радуги воздушный змей, оставленный на скамейке в парке.

И в каждой картине была печаль. Глубокая печаль и одиночество. Квин с удивлением обнаружил, что его увлекла работа художника. Он с трудом оторвался от изучения полотен.

Квин двинулся в сторону задних помещений, периодически останавливаясь и делая вид, будто изучает очередную картину. Вскоре его внимание привлек второй стол с закусками: он стоял в дальней части зала между двумя дверьми, которые он заметил раньше.

Когда Квин подошел к ближайшей двери, он понял, что она ведет не в другое помещение, а в коридор. В дальнем конце этого коридора виднелась распахнутая металлическая дверь, перед ней находился еще один металлодетектор и второй охранник. На его лице не было улыбки, он явно скучал. Дальше по коридору собрались несколько человек, они курили и о чем-то беседовали. Еще дальше три человека стояли в очереди возле туалета.

Квин перешел ко второй двери. Она вела в другую комнату, заметно меньше главного зала. Он заглянул внутрь. Здесь также висели картины, только меньшего размера. Несколько человек их рассматривали, другие стояли в центре и разговаривали.

Когда Квин отвернулся от них, ему показалось, что людей в главном зале прибавилось. Он узнал некоторых — конгрессмены, известные журналисты. Нет, он не был с ними знаком, но видел по телевидению или в газетах.

Гуэрреро все еще не появлялся.

Квин посмотрел на часы: пять минут десятого. Политики, если у них есть амбиции, должны постоянно общаться с людьми. А умные политики приходят тогда, когда собирается больше всего гостей. Значит, если Гуэрреро приедет, то очень скоро.

Квин собрался подойти к столу с закусками, когда его внимание привлек новый гость.

— Черт возьми, — едва слышно пробормотал он.

Таша.

Она не прислушалась к его совету. Должно быть, узнала, что конгрессмен должен сюда прибыть, и решила попытаться поговорить с ним. Таша становилась опасной. Квин решил подождать, когда она подойдет поближе, прежде чем что-то предпринимать.

Она держалась гораздо увереннее, чем во время их предыдущих встреч. Казалось, она полна решимости добиться разговора с конгрессменом. Квину уже доводилось видеть, как гражданские лица ведут себя в подобных ситуациях. Они готовы на очень жесткие действия там, где Квин реагировал автоматически.

Таша проталкивалась сквозь толпу, оглядывая зал. У нее неплохо получалось делать вид, что она с интересом осматривает выставку, хотя на самом деле ее занимали посетители. Когда ее взгляд должен был упасть на Квина, он сделал шаг в сторону и скрылся за одной из картин.

Через несколько минут она подошла к столу с закусками и ждала, пока ей нальют бокал вина. Квин оказался у нее за спиной.

— Может быть, вам не следует горячиться, — сказал он.

Таша повернулась. Квин уже видел ее испуганной, нервной и даже уверенной в себе, но удивление на ее лице появилось впервые.

— Что вы здесь делаете? — наконец спросила она.

— Пошли. — Он взял ее за руку и увлек в коридор.

— Подождите. Куда мы идем?

Квин не ответил. Он рассчитывал, что Таша не станет устраивать сцену. Они прошли через металлодетектор и оказались в переулке.

— Вы делаете мне больно, — прошептала она. — Отпустите меня.

Однако Квин не выпускал ее до тех пор, пока они не удалились от компании курильщиков. Теперь те не могли услышать их разговор.

— Как вы сюда попали?

Она неуверенно посмотрела на Квина и ответила:

— Моя подруга из Хьюстона… работает в галерее. Она сделала несколько звонков и достала для меня приглашение.

— Вы хотите умереть?

— Я не собираюсь прекращать поиски Дженни только из-за того, что вы мне велели. Я просила о помощи, вы отказались. Значит, я должна действовать самостоятельно. Конгрессмен будет здесь. И я намерена с ним поговорить.

— Вы рассчитываете, что он вам что-нибудь сообщит? — спросил Квин. — Вы не сумеете подойти к нему ближе чем на пять футов. Я уже сказал вам: отправляйтесь домой.

— Нет.

Квин почувствовал, как растет гнев Таши, и сжал ее руку.

— Прекратите. — Таша посмотрела на его пальцы.

Он ослабил хватку. Квин хотел ее напугать, а не причинять боль.

— Послушайте, у меня нет оснований считать, что конгрессмен что-то знает. Пожалуйста, уезжайте домой.

— Я должна…

— У вас ничего не получится, — перебил ее Квин. Вздохнул, стараясь успокоиться, и добавил уже спокойнее: — А мне может повезти.

Она скептически посмотрела на него.

— Вы просто хотите, чтобы я не мешалась у вас под ногами?

— Да.

— Хорошо, — сказала она после недолгих колебаний. — Я так и поступлю. Если вы расскажете, что вам удалось узнать.

Квин собрался ответить «нет», но передумал. По выражению лица Таши было ясно, что она не примет отказа.

— Если я вам расскажу, вы пообещаете мне, что забудете обо всем и отправитесь домой.

— Вы действительно хотите помочь Дженни? — спросила она.

— Да.

Она не сводила глаз с его лица, словно пыталась определить, можно ли ему верить. И наконец произнесла:

— Договорились.

— Достаньте телефон и сделайте вид, что посылаете кому-то сообщение, — сказал ей Квин.

Таша с недоумением посмотрела на него.

Квин оторвал взгляд от группы курильщиков и пояснил:

— Если вы будете чем-то заняты, никто не обратит на вас внимания.

— Вы вернетесь? — спросила она.

— Я вернусь.

Она неохотно кивнула и вытащила телефон, а он направился обратно в зал.

Толпа стала еще гуще. Квину пришлось протиснуться между нескольких групп посетителей, прежде чем он нашел место, откуда хорошо просматривался весь зал.

Вскоре он заметил конгрессмена.

Должно быть, Гуэрреро только что приехал, поскольку не успел далеко отойти от входа. Казалось, он знаком со всеми: для каждого у него находилось несколько слов и улыбка, он пожимал протянутые руки. Настоящий политик, умеющий говорить с избирателями и не терять связи с ними. Если он добьется успеха, то именно по этой причине.