Нет, я не стану с ней бороться: он не поддался бы искушению, если бы любил меня. Нет. Я докажу, что человек бывает сильней своей судьбы и сам определит себе дорогу в жизни. Буду сильной душой и сердцем. Наивысшая победа есть победа над самим собой, сказал один философ.

12 февраля.

— Люблю его, несмотря ни на что. Но завтра он уже не придет в школу: его приняли

в

фабзавуч. А та, из шестого параллельного,

живет

в соседнем с ним

доме!».

Весенние ветры ворвались в город, высушили все лужи, раздули зеленые костры из маленьких почек на кленах и липах, сдергивали легкие косынки с девичьих плеч, обнимали вечером в переулках — не отобьешься! А вечера становились светлее, длиннее, и так не хотелось ложиться спать!

Маша не жалела себя, сидела вечерами над учебниками. Состоялись перевыборы учкома, председателем избрали Веру Ильину. Нагрузок у Маши осталось вдоволь, а всё ж стало легче.

Что-то ушло из школы вместе с Мишей Майдановым. Уроки стали скучнее. Из драмкружка Маша вышла — репетиции отнимали слишком много времени. Но попрежнему дежурила в ТЮЗе, попрежнему бегала в кружок деткоров, попрежнему работала в редколлегии. Почему же печаль? Неужели вся жизнь, вся радость была в одном этом парне с говорящими, живыми до невозможности голубыми глазами?

Нет, она не опустила руки, и отметки у нее улучшились. Но как мало это радовало! Нельзя же, нельзя же было не видеть его так долго, недели, месяцы!

Та девочка из шестого-бе попрежнему ходила

в

школу веселая, смешливая. Наверное, она знала что-нибудь о нем, наверно, встречалась с ним. Но не спрашивать же Маше у нее, у соперницы. Глупое слово — соперница. Ну, не меня полюбил, и пусть… Но «пусть» никак не получалось.

Он учился в фабзавуче на заводе «Красный треугольник». Значит, он мог возвращаться домой часа в четыре,

в

пять.

Однажды Маша вышла из школы и повернула не налево, домой, а направо. Дошла до его дома. За некрашеным деревянным забором стоял дом, давно, видно, не ремонтированный. Во дворе бегали маленькие ребятишки, взрослых никого не было.

Она дошла до первой парадной, заглянула, прошла ко второй. Во второй на дверях висела дощечка с надписью «управдом». Еще не хватало зайти к управдому и спросить, где тут живет гражданин Михаил Майданов…

Маша прошла по двору, снова заглянула попеременно

в

обе парадные. Она должна его увидеть! Должна.

Снова она вернулась к воротам — он шел навстречу! Шел без пальто, в каком-то стареньком пиджачке, в такой знакомой черной сатиновой косоворотке с белыми перламутровыми пуговицами. В руке он нес сложенные в трубочку только что полученные у моментального фотографа, еще мокрые, карточки.

— Маруся! Здравствуй! Ты здесь?..

— Я тебя искала, — сказала она ему просто.

Миша посмотрел на нее, будто только что в первый раз увидел, и взял за руку:

— Идем, пройдемся.

И она послушно вышла с ним на маленькую глухую улицу. Он рассказывал, что скоро его возьмут на завод, потому что мастер им очень доволен, что теории учат мало, а больше практике, но он нашел

нужную

литературу и читает помимо занятий.

— А ты как? Как там ребята? — спросил он, любуясь Машей исподлобья.

«Значит, она ему не рассказывает. Или он ее не видит?» — подумала Маша. И спросила:

— Разве ты… никого не встречаешь из школы?

— Когда же? Ездить мне далеко, на одну дорогу уходит два часа в день. И учиться приходится как следует. И потом, я же продолжаю чертить эти… разные там объявления для магазинов.

Он говорил простодушно и трудно было не верить.

— Что у тебя? — спросила она, показывая на сверток. Она хорошо видела, что это карточки, но хотела рассмотреть их.

— А вот… Вышел только неважно. Хочешь на память?..

Они остановились

у

чужой парадной, долго рассматривали карточки. Потом он выбрал лучшую, осторожно согнул и оторвал от листка, на котором были напечатаны все шесть. Карточка была маленькая, — наверно, он должен был получить пропуск на завод.

— Теперь у меня будет… — сказала Маша, робко поблагодарив его взглядом. — Знаешь, без карточки очень тяжело.

— Я берегу твою, — сказал он, а Маша сразу подумала: «Не только мою, наверно, ты бережешь». Но вслух не сказала.

Потом они бродили по парку, смеялись неизвестно чему. Потом оба разом вспомнили, что надо учить уроки, что пора домой.

— До свиданья, — сказал Миша, не отпуская ее руки. — Когда я окончу фабзавуч, стану свободнее. Знаешь, ты запиши мой адрес на всякий случай. Твой я наизусть знаю.

Она достала карандаш и записала. Он проводил ее до ее дома. С минуту они снова подержали друг друга за руку, помолчали и разошлись.

И всё сразу изменилось. Школа стала приветливей, школьные дела — интересней, учителя — добрей, домашние задания — короче и легче. Когда что-нибудь было не так, она доставала его карточку, смотрела на нее, говорила ему шёпотом несколько ласковых слов и снова прятала карточку в маленький чистый конверт. Она была довольна, спокойна. Девочка из параллельного класса потеряла для нее всякий интерес. Нет, никто ничего не отнял у Маши!

Глава пятнадцатая

Для тех, кто готовился вступать в комсомол, был организован политкружок. На первом же занятии этого кружка Маша встретилась с Колей Сорокиным.

Собственно, смешно сказать: встретилась. Разве не встречалась она с ним каждый день в классе? Он и сидел-то через одну парту от нее. Но в классе они были ученики и только. Вот рассорились и не разговаривали между собой, и никто на это внимания не обращал. Не то было в кружке. Здесь собрались люди, принявшие серьезное решение в своей жизни. Их объединяло это серьезное решение, оно несколько подымало их над прочими ребятами в красных галстуках, еще не готовыми для такого решения, еще не бравшими в руки таких книг, как Ленин «О марксизме» и Сталин «Вопросы ленинизма». То, что прежде было позволительно и невинно, теперь выглядело совсем иначе. Приняв решение о вступлении в комсомол, они позволяли судить себя строже, суровей.

Сорокин понял это на первом же занятии. Руководитель кружка задал вопрос по разделу «теория и практика». Лоза ответила, но кое-что забыла сказать. Сорокин поднял руку и дополнил ее выступление. Руководитель, заключая тему, несколько раз назвал их имена вместе: «Лоза и Сорокин правильно сказали, что…»

Она и прежде раза два или три здоровалась с ним, а он делал вид, что не замечает. Сейчас он не чувствовал за собой такого права. Да и Майданов давно ушел из школы, никаких романчиков в классе не было. Коля не мог забыть своего обидного одиночества в тот месяц, когда его мать уезжала в дом отдыха. Не мог забыть и нечаянно подсмотренную им смешную картину, когда умная, сознательная девочка лезла с биноклем на забор. Нет, он не считал возможной прежнюю дружбу, но мелкое злопамятство унижало его в собственных глазах. Лоза — его товарищ и больше ничего. С товарищами принято здороваться. И он стал снова здороваться с Лозой.

«В. И. Ленин. «Карл Маркс» — записывала между тем Маша начало своего конспекта — Маркс родился в 1818 году в городе Трире, в зажиточной семье…»

Законспектировать биографию Маркса не составляло большого труда, хотя и в ней не всё давалось легко. «Рейнские радикальные буржуа, имевшие точки соприкосновения с левыми гегельянцами, основали в Кельне оппозиционную „Рейнскую газету”», — говорилось в книге. Записать эту мысль короче никак не удавалось, мешали не совсем понятные слова «радикальные», «левые гегельянцы». Конечно, книга была написана для взрослых, и притом так сжато, что сжать ее еще было не под силу Маше Лозе, а может, и не только ей.