В комнату вбежал Федор. Я велел ему незамедлительно сесть за стол, а сам привстал над ним. На обложке фолианта было аккуратно выцарапано «Аль Азиф». Книга без сомнений источала тлетворную энергию, и, держа её в руке, создавалось впечатление, будто сотни черных десниц сковывали тело в неподвижности, и против воли заставляли листать её, страница за страницей, лишая читателя рассудка. Я задвинул занавески, подошел к столу, открыл первую страницу фолианта и начал диктовать. Так зародился самый чудовищный грех на Руси.
Четыре дня и четыре ночи мы работали над транскрипцией «Аль Азифа». День за днем, час за часом физическое состояние стенографиста ухудшалось. В конце первого рабочего дня, Федор жаловался на невыносимую головную боль, следующим утром его лицо выглядело крайне утомленным. На второй день, руки Федора покрылись россыпью язв, а лицо сильно исхудало; утром он, изрядно поседевши, безмолвно вошел в мою комнату, сел за стол и попросил продолжить. Третий день обернулся для Федора полным лишением рассудка, осталась лишь способность воспринимать диктуемый текст и воплощать его на бумаге. Он бездумно смеялся почти над каждым предложением, разбрызгивая слюной по сторонам; а на следующее утро он полысел и лишился левого глаза. В последний день работы не наблюдалось никаких изменений со стороны стенографиста, лишь под конец, когда богомерзкая книга окончательно получила русскую интерпретацию, Федор встал из-за стола, выпрыгнул в окно и зашагал в сторону леса.
Русскую версию «Аль Азифа» я нарек «Псалтырем мертвецов». Возможно, в будущем кто-то удосужится сделать ей соответствующее оформление, дабы пытливые обыватели ненароком не забрели в дебри кошмарных тайн. Я и сам бы не прочь заняться этим, токмо утечка рассудка с каждым днем все сильнее сказывается на мне. А пока пусть он, Псалтырь Мертвецов, остается скромной кипой печатанный листов. Я поместил его в тайник, что в погребе, за шкафом с винами и очень надеюсь, что рано или поздно кто-то её отыщет.
Меж тем, с уходом Федора, волна лихорадочного страха прокатилась по всей усадьбе. Однажды утром кто-то из дворников обнаружил растерзанный труп конюха Станислава, бедняге буквально выпороли все внутренности и размозжили голову. Спустя два дня та же судьба постигла и почтальона из Козельска, его обезображенное тело нашли подле забора. Слуги боялись выходить на улицу по ночам, при крайней необходимости объединялись в группы и шли к поставленной цели. С приходом темноты по всему дому раздаются загадочные шорохи и скрежет. Особо хорошо они слышны в комнате под мансардой. Я не спал несколько дней. Часами сижу перед окном, устремив пустынный взор в сторону болот, где мерцают странные огоньки. Несомненно, в доме, помимо меня и слуг, был ещё кто-то. Наверное, он, пронзая хищным взглядом темноту, жадно выжидал подходящего момента для нападения. И скорее всего его обиталищем была мансарда.
Среди слуг, будто чума, расползался слух, о неведомой твари затаившийся в оранжерее. Дворник рассказывал, как под вечер, возвращаясь с пруда, он видел странные движения в одном из окон оранжереи. Я приказал им всем вооружиться и совершить рейд на зимний сад. Из них никто не вернулся! Теперь я один, сижу в комнате с заколоченными дверями, и пишу сие послание. Отныне проклятие будет гнездиться в этих стенах, поедая былые, славные страницы моего рода. И да простят меня предки…
Все три сущности (тварь с болот, тварь с мансарды, и тварь из оранжереи) уже стоят перед порогом моей комнаты и скребутся в двери.
Проклятие! Дверь вот-вот рухнет под их натиском. Нет! Я не хочу их видеть.
(неразборчивые каракули)
Мои последние слова!
Я не знаю, что меня ждет после того, как удавка перекроет мне дыхание, но ясно одно: это будут не благовонные сады Эдема...
А.А. Гаевский
18…..год
