Псалтырь Мертвецов
Баязид Рзаев
«Псалтырь Мертвецов»
Из дневника, найденного дезертирами в одной из комнат обветшалой усадьбы недалеко от Калуги.
В целях доходчивости язык повествования был полностью транскрибирован на современный лад.
1.
(Выцветшие строки…)
… лишь тот, кто в здравом рассудке всплыл из запредельных глубин невиданного, способен понять, что наш мир - это всего лишь посредственность, или даже река меж двух враждующих берегов, на которых сосредоточились невообразимые по своему масштабу и сущности силы. Так случилось, что мне, Александру Гаевскому, - дворянину благородных кровей, всецело посвятившему последние годы жизни преодолению рубежов нашего измерения, - суждено было ввергнуть Святую Русь в один из самых бурлящих оттоков этой реки. Строки, кои вы уже прочли и прочтете далее – являют собой мою предсмертную рукопись. Прочная бечёвка и стул ждут своего часа, ибо подступ неведомых сил к рассудку, нарастает день за днём. И даже чувство раскаяния, беззаветно удерживавшее меня в рутине человеческой натуры, начинает сдавать позиции непостижимым сущностям, чей замысел - низринуть мою душу в пропасть гробового безумия.
Род людской, сам того не чая, являет суть не что иное, как объект постоянного влияния извне. Не желая это осмысливать, или даже смирится с собственным бессилием, мы стараемся завуалировать естество космического гнева пеленой недоверия. Те же, кто видит действительность в более правдивых тонах, - без заслоняющего взор лубка здравого смысла - давно почивают в холодных темницах для душевнобольных.
Моими проклятыми руками был переведен «Аль Азиф» - богомерзкое творение безумного араба Абдула Альхазреда, нарекшееся в русской транскрипции «Псалтырем мертвецов». Огромный фолиант – вместивший в себе древнейшие таинства незримых нашему разуму и понимаю существ, их черных миров и бесформенных владык, чей трон - магматический хаос, а горницы – бреши между мирами. Одна мысль об этих божествах и их слугах способна выкрасть и раздробить разум любого смертного. (Выцветшие строки…) … я узнал о Азатоте, - не имеющим ни начала, ни конца, - дремлющей несуразице величин, убаюкиваемой богомерзким звуком адских валторн, кои зловеще поблёскивают в неведомых демонских десницах. И для меня, в сутолоке последних событий, самой главной загадкой останутся не сии твари, не их слуги и наместники, и даже не какофоническая колыбельная! Гораздо чаще я задаваюсь вопросом: чем же руководствовался мой разум, с невиданной волей да сквозь пургу кошмаров, несший крупицу человечности до сего момента?
(Выцветшие страницы…)
Не знаю, вроде все окаянные исчадия порока давным-давно были преданы огню - все материалы и сводки моих безрезультатных экспериментов с неведомым и необуздаемым, а иже с ними все нелепые надежды и бессмысленые стремления. Все было развеяно по ветру, пришедшему с холмов. Все, к чему я ранее стремился с неистовым предвкушением нечто иного, темного, манящего, и чему я принес в жертву последние пять лет своей жизни, теперь заставляло содрогаться и бежать в ужасе сквозь черные дебри воспоминаний.
Нечто незримое преследовало меня. Оно кралось по извилистым переулкам безымянных пространств, день за днем все ближе и ближе. И даже иконы, с избытком развешенные в моих покоях, не могли остановить приближение неименуемого, как были бессильны и ежедневное освящения усадьбы. Людской сон стал для меня непостижимой роскошью - теплую постель сменили бредовые хождения кругами по комнате, с распятием в руках. Я чуял, как оно незримо для других стучалось ко мне в окно, ощущал Его в завываниях ночного ветра и замечал его в тусклых взорах своих слуг. Я делал все возможное, дабы хоть как-то огородиться от Него: нанимал новых крестьян; велел перенести покои на этаж выше и освещать их три раза на день, а на ночь приставить подле двери батюшку; отдал распоряжение намертво запечатать подвал усадьбы – логово порока. Однако все тщетно. Оно настигло меня. Настигло в самый неожиданный момент, - светлым осенним днем, когда я, вослед очередному освящению покоев, целовал длань священника. Оно - отголосок моих пороков, воплотившийся в неведомую сущность в незримом для людского ока пространстве.
Я припоминаю солнечный свет, все сильнее ярчающий по мере того, как невидимая связь между душой и разумом чахла; помню столпившихся надо мною слуг, их голоса, переходившие в гулкое эхо. Засим, когда речи их поглотила пустота, а взгляд мой поник в непроглядную белизну, на передовую вышел новый звук – ужасающее тремоло загробных барабанов. Оно шло в оглушительное крещендо, до тех пор, пока не достигло апогея хаоса и безумия, а затем разразилось на тысячи неритмичных партий и сникло. Сложно описать чувства, чередовавшиеся во мне тогда: поначалу я ощущал, как кромешная пустота, обволакивает моё тело, но вскоре, на смену ей пришёл прилив бодрости и стремление в непостижимые дали. Затишье барабанной какофонии ознаменовало вспышку, временно погрузившую рассудок в чернь. И лишь засим, окончательно убедившись, что цветастая дьявольщина, пробуждающая противоречивые чувства, прекратилась, я смог отрыть глаза. Но меня ждало удивление: я не узрел ни привычного интерьера своей комнаты, ни встревоженных лиц слуг и солнечного света, как ни бывало. На смену всему, вопреки земным законам, пришла черная пелена космоса, усеянная мириадами звёзд.
Я находился на длинном мосту, построенном из неведомого доселе материала, а подо мной расстилалась звездная бездна. И я не пытался ответить ни на один из вопросов ливнем захлестнувших мое сознание, например: как посреди бескрайних звездных пейзажей, в невесомости, и вопреки всем известным мне законам было выстроено это циклопическое сооружение? Тогда я не мог понять сон ли это, али явь, ибо даже звук моего всхлипывающего дыхания отдавался эхом в бесконечности. Я шел вперед размеренными шагами, частенько оглядываясь назад. Вниз смотреть не решался. По мере углубления в бесконечность, я замечал, как распростёршееся надо мной пространство в буквальном смысле сужалось; шаг за шагом, холодный свет звезд неумолимо слепил меня. Подобно глине в руках умельца, космос пластично сжимался со всех сторон, образовывая исполинскую полусферу. Тот, чьими десницами вершились столь масштабные видоизменения, желал сотворить нечто наподобие конуса, усеянного россыпью светил, чьи края ограждали бы проход. И вновь промелькнула ослепительная вспышка, потом ещё, ещё одна, и так с полдюжины раз. При каждом порыве света меня отбрасывало на пол, и каждый раз я нервно ощупывал твердую поверхность под собой, ибо страх перед ошеломляющим видом, простилавшийся там внизу, был куда сильнее, нежели остальные напасти. Последняя вспышка предзнаменовала собой очередную перемену в окружающей среде: звезды приняли прямоугольную форму; исчез млечный путь и светящиеся осколки метеоритов… Надо мною возвышался черный как сажа исполинский купол с множеством высеченных в пирамидальном порядке окон. Бледные потоки света овеивали округу, а у края моста растворялись во тьме, именно это обстоятельство вновь нагнало на меня невообразимый ужас, – там, внизу, все ещё царит бесконечность, - бесконечность безумия и бездонной космической тартары.
Далее, насколько припоминаю, внимание привлекли тени, заигравшие в световых потоках. Я поднял голову и увидел нечто, что могло бы сподвигнуть на прыжок вниз с моста, вопреки всем былым страхам. Из трепещущих окон, будто из томной глубины веков, на меня устремили взоры неведомые твари. Они имели конусообразную голову, покрытую редкими ворсинками, в некоторых участках виднелись прорезы в форме тыквенной семечки, в чреве которых пульсировали желчеподоные сухожилья. Из органов чувств, насколько мне дозволяла анализировать логика, наблюдались токмо глаза - несколько зияющих ониксом пуговиц, идущих вертикально от макушки вниз. Ближе к подбородку (буду называть так эту гротескную винтовую трубку) в стороны произрастали несколько подвижных отростков. Невдомек было мне кто эти твари, и из каких пустот глядят они на меня? Может тот злополучный тусклый свет, что растворялся за пределами моста, являл с собой солнце соседних миров? Их среды, где этические стандарты и законы геометрии крайне разнятся с земными?
