Рассуждал я долго, и каждая крупица виденного, влекла за собой всё более и более изощрённые домыслы. Неожиданно твари, пристально надзиравшие за мной все это время, конвульсивно зашевелили конечностями, походящими на канделябры, при этом извергая невразумительные по значению звуки, сродни треску сучьев. Несколько мгновений я пытался выждать конечного результата сего спонтанного действа. Но когда трескучие голоса существ достигли пагубного для человеческого слуха и разума фортиссимо, я, охваченный запредельной тревогой, стремглав ринулся к краю моста и совершил один из самых необдуманных, самых опрометчивых поступков в своей жизни, - прыгнул и вниз, в ледяные объятья матушки тьмы. Невдомёк мне был смысл подобных жестов, тем паче со стороны чуждых для земных наук созданий.
Я летел, пересекая мерцающие лабиринты звезд, сквозь Магеллановы облака и бурлящие планеты; охваченный бесовским коловращением, миновал одна за другой смертоносные галактические воронки. Ужас, отчаяние, безысходность – извечные попутчики заблудших душ, - обвили меня невидимыми дланями. Крик, - яростный и почти нечеловеческий вопль предвкушения смерти, растворялся в чёрном мареве космоса.
Спустя неведомое количество времени, я был подхвачен мощнейшим потоком воздуха и брошен вверх, затем столь же бесцеремонно перекинут далеко в неизвестную сторону. Тело неистовствовало в коловратной пляске. Безродный, неподдающийся описанию шум яро вгрызся в проушины. Клянусь, забвение ещё тогда бы поглотило останки моего рассудка, если бы не старые манеры. За годы, проведенные в греховных постижениях зловещих таинств, я выявил некую закономерность: даже в самом леденящем душу кошмаре, можно уловить сладкий привкус навязчивой интриги. Засим и ужас от головокружительного полета, был временно смещен с трона приступом интереса. Я был несколько заворожен очередной превратностью этого мира - виделось мне, мол, лечу я на крыльях самого ветра, ловко увертываясь от попутных астероидов. Фантазия фантазии рознь. Ибо некая деталь явственно обличала иной смысл придуманной мною идиллии с ветром. Слишком уж целенаправленными были порывы галактической вьюги. И вдруг меня озарила догадка... Боже мой! Ветер этот явно не стоял в близком родстве с тем, что игристо подгонял облака над Окой, опьяняюще шелестел листьями клена в моем приусадебном парке в Калуге, и волновал воды близлежащего к усадьбе пруда. Сей вихрь был живым существом, наделенным разумом и иже с ним, капризами и похотями, и, что ещё ужаснее, - разумный поток воздуха откровенно не питал ко мне симпатий. Безликая тварь швыряла меня из стороны в сторону на лету. Немыслимо, какие катаклизмы переживал в тот момент рассудок. Но существу, чьё бытие заточено в пределы муссонных колебаний, невдомёк людские муки. То волчком завертит, то швырнет в сторону, то поймает на лету и катапультирует в черные пустоты. Все эти отвратительные насмешки над моей натурой, и попытки отнять последнюю искру разума, сопровождались аккомпанементом трелевых завываний, кои превращались на нижних тонах, в будоражащий и сиплый хохот. Никакой речи о сопротивлении и быть не могло. Бесовское отродье, в полной мере распоряжаясь плодом соблаговолившего ей провидения, играло мной подобно жонглеру.
Я заметил, что звезды, кои ранее сплошной грядой окружали нас, начинали редеть по мере спуска. Следовательно, сие космическое безумие не бесконечно и где-то там, внизу, на безмерной глубине, среди едких сгустков оцепеняющего ужаса и лежбищ, угловатых сущностей, чья ненависть прожигает время и пространство, есть дно. И я достигну его, непременно - мыслил я на лету. Углубление в логические думы слегка укрепило дух. Мысли о жителях дна, пришедшие из тех же безымянных глубин, наполнили чашу разума иным раздумьем. Похоти ветреной твари отошли на задний план, когда перед взором вздыбились образы моих будущих «соседей». Огромные и бесформенные массы, напрочь отвергающие все законы земных наук, неописуемым образом передвигались на скрюченных конечностях с виду напоминавших сучья гнилого дуба. Их диковинные тела, сплошь состоящие из остроконечных фантасмагорических зубцов, взрастающих из трупной ткани, опоясывали странной формы пластины. Первое, что бросалось в глаза, из виденных мною образов, - это абсолютная согласованность каждого члена и конечности существ, - в сопряжённой работе им не было равных. За счет этого, твари могли выворачиваться и перестраиваться в любую сторону, под любым углом, а чтобы воссоздавать двигательный аппарат им требовалось всего лишь сгруппировать несколько конечностей. Многие из них не гнушались нацепить на один из телесных зубцов свой трофей - скелет человекоподобного существа.
Дабы не угодить в капкан безрассудства, я развеял геенские лики и стал решать загадку насущного, хотя в этом космическом колодце явь и думы не имели разделительных границ.
И так, пыл муссонной твари поутих, на что намекали повадки. Исчез былой азарт и интерес к акробатическим неистовостям. Теперь она ограничивалась легкими переворотами моего тела налету. Внизу расстилалось мертво красное скопище кипящих облаков, я не берусь даже описать это чудное и одновременно пугающее явление. Это был шанс. Ведь, существо, так неистово глумившееся над моей натурой, при всем своем превосходстве, должно же было иметь хоть какую-нибудь слабую точку. И потом, если в этом мире существует такое понятие как целостность, то вполне вероятно, что злорадствующий «жонглер» имеет определенную форму, пусть даже не плотную, пусть даже не земную, главное – целостность или подобие ей. Одурманенный такими думами, я начал суматошно выискивать на лету брешь между смертоносными сгустками неизвестного вещества. Задача усложнялась их неусидчивостью. Стой они неподвижно, я бы проскользнул в одно из отверстий и продолжил свой путь, но ситуация всецело располагала к появлению второго шанса - шанса быть испепеленным и развеется в галактическом забвении.
Все ближе и ближе я приближался к безжизненному полотну ядовитых облаков. Я протянул руки вперед, дабы взять полный контроль над падением. Что же касается твари, то она всячески пыталась ухватить меня за ноги, я ощущал её жгучие хладом прикосновения. Теперь в прыти первенствовал я. В тот момент, прилив ликования оттеснил прочие мысли. Однако нынче, я не могу отрицать версию с присутствием третьего, иного существа, кое все настойчиво засасывало меня вниз. И вот, приблизившись к облакам на смертельно малое расстояние, я внезапно метнулся вправо и протиснулся меж двух исполинских сгустков. Момент… и брешь сомкнулась. Я продолжил свой умопомрачительный полет в царство мрака. Провидение отвернулось от ветряной твари - она сгорела в облаке бурлящей смеси. Смерть её увенчалась пронзительным звуком, подобным холодной воде свеженалитой в раскалённый котел. Победа была за мной, и теперь меня ждало одиночество и ледяная тьма…. Мелькнула ослепительная вспышка, в разы ярче предшествующих, я ощутил глухой удар об мягкую поверхность, но ничего не мог предпринять. Тень беспамятства восторжествовала надо мной…
2.
Явь и сон - две грани лезвия черного клинка. Одна грань ранит и колит наши тела, искусно вырезая морщины и дробя наши кости в могилах, а другая - истязает наш разум и душу. И не сыщется в мире нашем счастливца, чья непреклонность и совладение собой, выстояли бы натиск сего меча – чёрного постулата безысходности. Я же был пронзен им насквозь и пригвожден к самому дну самого глубокого колодца отчаяния и кошмара. А где-то там, наверху, в распрекрасном мире беспечности, откуда тонкой нитью струится радужный свет, счастливые матери лобзают белокурых мужей под сенью дубов и кормят их чистейшей малиной. И греет их среднерусское солнце и упаивает журчание кристальных ручьев. Я должен выбраться отсюда, - твердил себе, - даже если легионы дремучих фантомов безысхоности и страха непроглядной грядой встанут на пути моём…
