Глава десятая
Аэродром, куда передислоцировали демидовский полк, был огромен. Бескрайнее по своим размерам поле приютило в эту грозную осень сразу несколько боевых полков. С бетонированных полос поднимались в воздух не только истребители. На боевые задания уходили отсюда и стройные двухкилевые красавцы «петляковы», и горбатые бронированные штурмовики «Ильюшин-2», получившие у немцев прозвище «шварце тодт». Под остекленными крышами ангаров стояли длинные ширококрылые четырехмоторные «анты» и серые ТБ-3 – их плоскости издали напоминали шиферные крыши. Это были машины, на которых совершали дальние перелеты Чкалов, Громов, Осипенко. И на них – молчаливых свидетелей довоенной славы советской авиации – с уважением смотрели теперь фронтовые летчики, задубелые от ветров, спокойные, десятки раз побывавшие между жизнью и смертью.
Многоэтажные белые корпуса авиагородка прятались в редком сосняке. Деревья выбегали и на аэродром, растягиваясь ровным рядом вдоль его северной оконечности. Именно здесь, среди вечнозеленых сосен и пожелтевших хрупких берез, выбрал место для своего КП Демидов. Щуря цепкие глаза, он по-хозяйски осматривал подъездные пути и рулежные дорожки, когда на летное поле сел одинокий «ишачок».
– Глядите-ка, наш орелик пришел! Стрельцов!
На голос командира из землянки сбежались летчики. Когда Алеша подошел к командиру, их было уже около десяти.
– Ну что, сынок? – весело спросил его Демидов, улыбаясь в колкие усы с искорками седины.
Алеша вскинул ладонь к шлемофону, и Демидов мгновенно стал торжественно-серьезным, щелкнул каблуками.
– Товарищ командир, – доложил Алеша, – выполняя ваше задание, лейтенант Стрельцов сопровождал самолет ЛИ-2. Самолет ЛИ-2 благополучно совершил посадку. Во время сопровождения вел бои с тремя «мессершмиттами». Одного сбил.
– Двух, Стрельцов, – поправил Демидов.
– Одного, – упрямо повторил Алексей.
– Двух, – еще раз сказал подполковник. Стрельцов ответил недоуменным взглядом.
– Так ведь второй, он сам, товарищ командир. Демидов расхохотался, подмигнул Румянцеву:
– Видал, комиссар, что делается? Командир полка говорит двух, а он спорит. Если утверждаете, что сбили одного, объясните, почему сгорел второй «мессер»? Он что, добровольно спикировал и врезался в матушку-землю?
– Нет, он гнался за мной.
– А вы?
– А я на пикировании чуть-чуть дал ногу, как это капитан Султан-хан делает. Дал, чтобы увернуться, а «мессер» – в землю, товарищ командир.
– Плохо, лейтенант! За тактику двойку вам надо поставить.
– Разве я неправильно применил маневр?
– Правильно. Только весьма смутно представляете себе, что такое победа в воздушном бою.
– Я вас не понимаю, товарищ командир. Демидов похлопал его по спине.
– Эх ты, молодо-зелено. Да какое же вы имеете право утверждать, что не сбили самолет противника, если этот самолет врезался в землю в результате вашего маневра, а?
– Понятно, товарищ командир, – озадаченно проговорил Алеша под всеобщий смех.
Демидов широкой спиной повернулся к летчикам и громко крикнул, заглядывая в темную пасть землянки:
– Петельников! Распорядитесь, чтоб вечером в столовой именной торт был и лишний литр вина. В честь Стрельцова. Он позавчера над Бородинским полем уложил двух «мессеров», прибавил славы Бородину. И потом он совершенно забыл, что сегодня ему двадцать один год.
Султан-хан сорвался с места и, схватив Стрельцова, поцеловал его куда-то в плечо, гортанно воскликнув:
– Алешка, ведомый! Ай, молодец именинник! Вот будет за что выпить сегодня!
– А ну, давай ухи, – грубовато пробасил Боркун и дернул его двумя пальцами за мочку правого уха.
Поздравив Алешу, летчики разбрелись, и только один майор Стукалов остался с ним рядом. Сняв роговые очки, он рассматривал Алешу подслеповатыми глазами.
– Здорово вы их шарахнули, лейтенант, – заговорил он, имея в виду сбитые Стрельцовым «мессершмитты». – Есть за что преподнести вам торт. Будьте спокойны. Свою двадцать первую годовщину вы запомните.
– Спасибо, – хмуро ответил Алеша.
– О, да вы не веселы, – посмеиваясь, продолжал Стукалов. – Уж не сердитесь ли вы на меня до сих пор? Помнится, наша встреча у санчасти сложилась не слишком удачно.
Алеша рукой поправил на плече ремешок с планшеткой, сердито заметил:
– А у меня не было времени анализировать нашу встречу, товарищ майор.
– Ого, – улыбнулся Стукалов и, прищурившись, посмотрел на него. – Это что… ревность? Уж не влюбились ли вы в эту голенастую девчонку?
– Знаете что, майор, – нахохлился Алеша и, не договорив, повернулся к нему спиной, – не будем, одним словом, анализировать.
Но майор Стукалов сейчас склонен был шутить. Он сделал шаг следом за Стрельцовым и, стараясь придать своему голосу как можно больше искренности, произнес:
– Ну ладно, лейтенант. К чему ссориться? Я бы, конечно, мог эту девчонку приручить, но если она вам нравится, то занимайтесь ею в свое удовольствие. Переходить дорогу не буду.
Алеша обернулся. Синие его глаза метнули на Стукалова свирепый взгляд.
– Послушайте, товарищ майор, – с холодным бешенством заговорил он, – если вы еще хоть один раз прикоснетесь к этой девушке…
– Да ты что, лейтенант, втрескался в нее, что ли?! – театрально захохотал майор, но подслеповатые глаза его остались серьезными и внимательными. – Не советую, – прибавил он, – ты на войне, и сейчас не время ни для сердечных дел, ни для серьезных чувств. – Это к делу не относится – сухо заметил Стрельцов и пошел на КП.
Человек, спустившийся под землю после солнечного дня, мгновение ничего не видит. Чтобы вернуть себе способность различать окружающие предметы, он должен на какое-то время зажмуриться. Так и поступил Алеша. Когда он открыл глаза и перед ним стали вырисовываться контуры, он увидел коптящую красную гильзу-светильник и кудлатую голову оперативного дежурного Ипатьева, склонившегося над картой. Алеша до того привык к этой позе Ипатьева, что в другом положении и не мыслил его застать. Если бы когда-нибудь он встретил оперативного дежурного праздно гуляющим либо купающимся в реке, он попросту не поверил бы, что это их лейтенант Ипатьев… Сейчас лейтенант красным карандашом обводил на карте большой в сравнении со всеми условными обозначениями квадрат и бесстрастным голосом пояснял:
– Вот это Москва, товарищи. Вот это район аэродрома. Прошу вас внимательно его изучить. А задачу на боевую работу командир полка поставит, когда получит ее от генерала Комарова. Большего сообщить пока не могу.
Летчики молча обступили Ипатьева. Боркун крякнул и хмуро сказал:
– Вот и до Москвы-матушки дотопали. Может, ты, Ипатьев, сразу нам новые карты выдашь? Горьковского района?
Сидевший где-то позади в темном углу следователь военной прокуратуры майор Стукалов язвительно заметил:
– Вы, капитан Боркун, этак и Урал накликаете. А знаете, кто нам дойти до Урала пророчит?
– Что! – разозлился Боркун. – Вы с «ем меня сравниваете? Вот что, майор, у вас есть свои функции, так ими и заведуйте. А к боевой обстановке не прикасайтесь. Она дилетантов не терпит.
– Хорошо. Займусь, – с вызовом сказал Стукалов и нервным движением снял роговые очки.
Коля Воронов, увидев входящего в землянку Стрельцова, бросился к нему.
– Алеха, руку! Тебя, черта, и не поймаешь. Важный такой с тех пор, как у Султан-хана ведомым стал! Только и слышишь: Стрельцов вылетел, Стрельцов прикрывал, Стрельцов сбил.
– Брось, Никола, – рассмеялся Алеша. – Ты-то чем хуже? Не у кого-нибудь, а у капитана Боркуна в хвосте ходишь.
– Это тоже дело, – согласился Воронов.
– Ну, так расскажи полковые новости.
– Пойдем наверх.
Они выбежали из землянки, зашагали по ровной, звонкой осенней земле.
– Знаешь, Лешка, – рассказывал Воронов, – все дыбарем стало с той поры, как ты улетел. Получили мы команду перебазироваться сюда, под Москву, и, веришь, «батя» злой стал, замкнутый. Спрашиваем: «Почему под самую Москву, какая задача будет поставлена?», а он одно твердит: «Узнаете, когда перелетите». Вот и перелетели. А дальше? Ох, Лешка! Ты на ребят на наших посмотри. Мрачные какие! Даже Боркун. Да тут еще кто-то «липу» пустил, что соседнему полку «илов» карты Горьковской области выдали и аэродром восточнее Москвы указали. – Воронов снял с головы пилотку, пригладил ладонью рыжие вихры. Оба остановились у распахнутой двери ангара, и Воронов указал на белеющие в его глубине длинные фюзеляжи самолетов.