Литмир - Электронная Библиотека

Красильников на этот раз быстро заснул, словно успокоенный скорым возвращением Алеши. Стрельцов уже успел убедиться – бессонница нападала на старшего лейтенанта лишь в те дни, когда не предвиделось боевой работы. Если на утро был запланирован вылет, неразговорчивый беспокойный Красильников спал крепко и, как могло показаться, безмятежно.

Алеша тоже решил заснуть, однако из этого ничего не получилось. Он смотрел в темный, задернутый маскировочной шторой квадрат окна и вспоминал родной свой, такой далекий сибирский город, сестренку Наташу, маму, детские годы.

Если бы раньше у Алеши спросили, любит ли он жизнь, он, вероятно, растерялся и ответил бы: «Не знаю». Но сейчас, когда до первого боевого вылета, из которого можно возвратиться без единой царапинки, а можно и совсем не вернуться, осталось несколько часов, он отчетливо ощутил, как дорожит жизнью. Для него жизнь – это возможность подниматься в небо на крылатой машине, дружба с Колей Вороновым и сестренкой Наташей, судьба его доброй и милой, но такой несчастливой матери, тихая комната на Вятской улице, набитая книгами, с детства рождавшими мечту, высокий бугор наискосок от дома, где из-под травы просвечивает жирная глина. С этого бугра хорошо видно могучую, широченную реку, воспетую не в одной песне, ажурный мост, опершийся на белые каменные быки, дымки пароходов, плывущих вниз по течению, а за рекой равнину и на самом горизонте подступившую к ней темную кромку тайги.

У Алеши был друг – веселый конопатый Мишка Смешливый, и они вдвоем часами просиживали на этом бугре. Здесь можно было не только тайком от матерей поиграть в орлянку или же обменяться разноцветными айданами, залитыми белым свинцом, – здесь можно было и помечтать о том далеком, что, по глубокому убеждению, обоих, обязательно должно наступить в их жизни, стоит только немного повзрослеть.

Когда по мосту через реку вихрем проносился московский курьерский, оставляя в настоявшемся речном воздухе грохот чугунных колес, мальчикам грезились далекие города и просторы и новая жизнь, совсем иная, чем на их Вятской улице, где знакома каждая калитка, каждый куриный лаз в чужом заборе и подсчитано количество спелых яблок в соседских садах.

– Поезд, он что, – выплевывая изо рта семечную шелуху, разглагольствовал Мишка Смешливый. – Есть штука и побыстрее. Аэроплан называется. Видал, Леха? Только вблизи, а не в небе. В небе он вроде жучка-носорога, не боле.

Алеша с сожалением качал головой:

– Только на плакате видел.

– Тю, – презрительно косился на него Мишка. – Ты бы в натуре его посмотрел. С мост будет, не меньше. Вот тебе честное-пречестное.

Мишка клялся повторно, видя, что недоверчивые глаза товарища наполняются смехом.

– Ну не с мост, может, – сопя, отступал он, – чуть мене. С новый кинотеатр, что на Красном проспекте построили. Вот вырасту и летчиком стану – узнаешь.

– А я на завод куда-нибудь подамся, – вслух мечтал Алеша, – буду маме своей получки посылать. Встретимся: ты летчик, а я слесарь шестого разряда. Все равно дружки. Ты тогда покатай меня на своем самолете.

– Мне что, я человек не гордый. Слово залог – свидетель бог, – бахвалился Мишка, – всегда выручу кореша. С завода прямо к твоей мамане с получкой доставлю. Ж-ж-ж над крышей – и на дворе!

Но прошли годы, и судьба поставила все на дыбы, лишь бугор сохранился на старом месте, будил в сердце хорошие воспоминания. Мишка Смешливый стал монтажником на местном заводе, работал на сборке комбайнов, Алешу судьба забросила в небо, и он там прижился и далее полюбил суровую, полную романтики жизнь авиаторов. Дружба осталась прежней. Хотя Мишка Смешливый и поспешил жениться на своей подруге детства, их сверстнице Любе, был он все таким же малоповзрослевшим, незлобиво-веселым парнем, доверчивым и простодушным. Встречаясь, говорил:

– Видал, как оно получилось? Не по уговору. – И смеялся. Он явно гордился своим другом и, если Алеша во время городских увольнений заходил к нему в гости, кричал с напускной солидностью жене:

– Мать, закуску готовь! Не видишь, что ли, какой у нас гость? Поторапливайся, мать.

– Тоже мне отец нашелся, – смеялась Люба, радушно протягивая Алексею сразу обе руки.

Как все было свежо в памяти! А теперь один лишь Коля Воронов остался с ним из того, казалось, далекого, доброго и открытого юношеского мира, что кончился на аэродроме под Новосибирском в тот час, когда погрузили их в зеленый военно-транспортный ЛИ-2 и, взвихривая пыль, оторвался он от родной сибирской земли.

…Где сейчас Коля? Ему завтра не лететь на рассвете в бой. Вот бы с кем свидеться и поговорить! Но Коля, наверное, уже спит, и Алексею теперь до самого утра быть наедине с самим собой.

Алеша подумал, что всего несколько часов отделяют его от того нового, еще не изведанного состояния, имя которому «бой». «Полет завтра сложный. Сложный – значит опасный. А вдруг собьют?»

Алеша представляет себе, как в хвост его «ишачку» заходит тонкий, с осиным фюзеляжем «мессершмитт», дробной очередью прошивает его машину. Вспыхивает бензобак, рули заклинило. Педали не в состоянии приостановить падения подбитой машины, и она, крутясь, несется вниз. За кабиной то земля, то небо. Страшный удар, которого он уже не услышит, и вечные потемки. Был лейтенант Стрельцов – и нет лейтенанта Стрельцова. Алеша зябко поежился от неожиданной дрожи, строго спросил себя: «Боюсь?» И сам себе ответил: «А если все сложится не так? Может, они пронесутся над вражеским летным полем, он сбросит «эрэсы», зажжет очередями несколько стоящих на земле «юнкерсов» и вернется домой без единой царапины».

«Смерть – вздор! Смерти нет, – весело подумал Алеша, – есть жизнь и еще есть победа жизни над смертью». – «А Хатнянский? – зло посмеиваясь, спросил его другой, чужой и несговорчивый голос. – Разве ему хотелось умирать, этому красивому молодому парню, любившему жену, детей, однополчан?» – «Врешь, – вскипел Алеша, – Хатнянский не умер. Почти перед каждым полетом о нем говорят и говорят, изучают его приемы воздушного боя, проводят во всех эскадрильях беседы о его подвиге. Его никогда не забудет полк! Значит, это уже бессмертие, и шагнуть в него может всякий. А я обязательно буду смелым!»

Ему со страшной силой захотелось быть таким, как генерал Комаров, который живым, с тремя боевыми орденами вернулся из Испании, или как капитан Боркун, или как насмешливый Султан-хан, успевший одержать в этой войне много побед и ни разу не раненный. Нет, страха не испытывал больше Алеша, и дыхание его во сне было спокойным.

Глава пятая

Четыре тупоносых истребителя И-16 озверело рубили винтами прохладный сентябрьский воздух. Тонко высвистывали моторы однообразную песню, сливаясь в один мощный голос. Стартовали самолеты рано, когда едва рассвело и на востоке, за гребенкой леса, только-только обозначилась алая полоска зари. В этом и заключался замысел Султан-хана, разработавшего тактический план штурмовки вражеского аэродрома. Накануне полета он, водя пальцем по сгибу карты, горячо доказывал сдержанному начальнику штаба Петельникову:

– Немец педант. Мы уже на собственном горбу это проверили. В шесть ноль-ноль у них подъем и завтрак, потом они начинают много-много больших и малых неприятностей нам делать. Но без четверти шесть мои джигиты застигнут их врасплох. Я еще раз повторяю: немецкий летчик от своих правил не отступает. Завтра Султан-хан с вашего разрешения этим и воспользуется.

– Убедили, – согласился Петельников, умевший быстро оценивать обстановку.

…Сейчас самолеты шли клином. Несколько вырвавшись, летел впереди на своей «единице» Султан-хан; слева от него вел истребитель лейтенант Барыбин, веселый курчавый парень с раздвоенной от осколочного ранения губой; справа сквозь плексиглас козырька обозревал горизонт мрачноватыми, словно остановившимися, зелеными глазами старший лейтенант Красильников; и, наконец, замыкающим в группе шел Алеша Стрельцов. Мотор его латаной машины работал бесперебойно, и стрелки на доске приборов подтверждали, что поношенный организм машины способен провести в воздухе еще немало часов.

18
{"b":"161751","o":1}