– А я? – услышал Стрельцов за своей спиной знакомый голос с певучими «а» и, обернувшись, встретился с большими растерянными глазами Вари.

– Действительно, как же быть нашей медсестре? – озадаченно проговорил Алеш а.

Младший лейтенант оказался всезнающим и вездесущим.

– Ваша девушка из батальона майора Меньшикова?

– Ну да.

– Тогда все решается просто. По приказанию генерала Комарова этот батальон тоже перебазируется. Он теперь закреплен за полком Демидова. Так что девушка может спокойно добираться на новую точку.

Алеша обрадованно посмотрел на Варю и сказал:

– А сумочку вашу санитарную я могу с собой прихватить в кабину.

– Ой, что вы, – вспыхнула медсестра, – она же совсем не тяжелая.

– Вот и выяснили отношения, – одобрительно заключил Лебедев. – А теперь пошли к нам в летную столовую, – потянул он Стрельцова за локоть. – Нет-нет, и не думай отказываться.

Лебедев, второй пшют и штурман потащили заупрямившегося было Алешу к розоватому четырехэтажному зданию.

– Ты, голуба моя, не волнуйся, – гудел ему в самое ухо Лебедев, – «ишачок» твой будет и бензинчиком напоен, и маслом заправлен по самое некуда, и опломбируют его мои мотористы по всем правилам. А ты от шкалика не улизнешь, голуба моя. Я тебе за воздушное братство не знаю что должен сделать!

– За что, за что? – изумился Алеша.

– За воздушное братство! – повторил Лебедев и рассмеялся. – Ну чего глаза выпучил? Воздушное братство это, как бы тебе объяснить… Вот спас меня от «мессеров» ваш Султан-хан, а в лицо до сих пор не видел да, может, и не увидит. И я бы мог его так спасти. А кого спас – не все ли равно? Лишь бы это был летчик в наших советских голубых петлицах и на пилотке у него маленькая звездочка. Да еще были бы родные звезды на крыльях его самолета… Вот эти самые звезды, за которыми ой как много стоит. Так я говорю?

Алеша с удивлением смотрел на худое преобразившееся лицо капитана.

– Воздушное братство! – повторил он. – До чего же правильно вы это сказали, словно философ какой. Воздушное братство! – И он вспомнил тех с голубыми петлицами на гимнастерке, кто встречался ему на жизненном пути: и стремительного, вспыльчивого Султан-хана, и властного генерала Комарова, и покладистого, добродушного силача Боркуна, и рыжего чуть флегматичного на земле дружка своего Воронова. При всей разности их возрастов, характеров, служебных должностей и званий в воздухе их объединяла одна большая судьба. Суровое небо, простреленное зенитными снарядами, разорванное пулеметными и пушечными трассами, рассеченное бомбами, небо, ясное или покрытое свинцовыми тучами, небо, теплое или сыпавшее на них холодной метелью, – вот где эта большая судьба совершалась. И в этом небе часто бывали равны все летчики, от лейтенанта до генерала, равны в своем стремлении побеждать врага, приходя друг другу на помощь в самые напряженные минуты боя и смертельной опасности.

Они прошли уже солидное расстояние по направлению к столовой, когда Стрельцов подумал о Варе. Он остановился как вкопанный и оглянулся. У ширококрылого ЛИ-2 – его уже зачехляли мотористы – он увидел девичью фигуру. Варя смотрела им вслед, придерживая на затылке вьющиеся по ветру волосы. Она стояла высокая, гибкая, одинокая на этом широком, незнакомом ей аэродроме.

– Товарищи, подождите, – смущенно сказал Алеша, стараясь вложить в свой голос как можно больше небрежности, – вот, шут бы его забрал. Сестренка медицинская… Ее тоже надо бы покормить.

– А продаттестат у нее с собой? – неуверенно спросил второй летчик и тотчас же понял всю неуместность своего вопроса, остановленный свирепым взглядом капитана.

– Щелоков, вы что! – рявкнул на него Лебедев. – Или первый день со мной летаете! Разве нужен кому продаттестат, если его Лебедев в столовую привел? Где ваша медсестра, лейтенант, как ее зовут?

– Варей, – с готовностью ответил Стрельцов.

Лебедев рупором сложил руки у рта и зычно, неожиданно громким голосом, столь не идущим к его усталой худощавой фигуре, крикнул:

– Варя! Где вы? Скорее! Мы вас ждем!

Стрельцов испуганно смотрел на нее: «А что, как не пойдет?» – и успокоение вздохнул, увидев, как она неуверенно сделала к ним несколько шагов, а потом смелее пошла на повторный зов капитана.

– Я вас слушаю, – козыряя, сказала она, когда поравнялась с ними. – Обедать? Спасибо, я не очень проголодалась.

– Что значит «не очень», если старшие приглашают, – с напускной суровостью обрушился на нее Лебедев, и Варя, к большому удовольствию Стрельцова, оказалась в столовой.

Все вместе они прошли в уютную, довольно вместительную комнату. Стол был уже накрыт, в тарелках дымился горячий борщ, под белоснежными салфетками высились горки нарезанного ломтями белого хлеба. В центре стояло блюдо с копченой селедкой. В углу комнаты сверкал никелированным краном умывальник, и каждый из них по очереди плескал на руки теплой водой. Потом сели за стол.

– Гостей в центр, – распорядился Лебедев, и Алеша очутился рядом с Варей.

За весь обед он ни разу не посмотрел на нее, хотя каждую секунду чувствовал ее близость: и острый локоть – к нему он несколько раз случайно прикоснулся, – и легкое теплое дыхание.

Штурман достал откуда-то из-под стола большую темную бутыль. Пили несколько тостов подряд. Алеша упорно отказывался, но хозяева были настойчивы и побеждали. Он выпил до дна первую стопку – за спасенные им тридцать жизней. Вторую – за своего всему фронту известного командира эскадрильи Султан-хана, третью – за воздушное братство. Чокаясь второй раз с Варей, он нечаянно толкнул ее коленку и покраснел до корней волос, заметив, что она отодвинулась. После третьей рюмки ему стало весело и жарко. Тяжелая голова быстро поддалась хмелю, и, глядя на своих новых знакомых, он уже фамильярно хлопал их по спинам, длинно говорил о своих однополчанах, о генерале Комарове, у которого учился в летной школе. Когда хлебосольный Лебедев наполнил граненые шкалики в четвертый раз, Варя наклонилась к Алеше, прядка ее волос коснулась разгоряченного Алешиного лица, и он услышал ее голос, упрашивающий и настойчивый:

– Товарищ лейтенант, не пейте больше.

Алеша посмотрел на нее отупевшими глазами, и вдруг пьяная улыбка сбежала с его лица, он залпом жадно осушил стакан холодного кваса, послушно кивнул головой:

– Вы правы. Не буду.

Сославшись на усталость и на то, что он хочет посмотреть Москву, в которой ни разу в жизни не был, Алеша решительно закрыл ладонью свою стопку. Варя, удержав в углах рта одобрительную улыбку, дружески кивнула ему головой. Алеша не мог знать, что в эту минуту она подумала: «Нравлюсь или нет? Если послушается – нравлюсь!»

– Подождите, – внезапно забеспокоился Лебедев, – ну, лейтенант Стрельцов – в Москву, а с вами что делать, сестренка?

– А я у Зубовской живу, – сказала Варя. – Там у меня мама.

– Так вы москвичка! – вскричал капитан. – Что же может быть лучше! Надеюсь, вы не откажетесь помочь лейтенанту сориентироваться в столице?

– Я? – дрогнувшим голосом переспросила девушка. – А что же, я могу.

– Ну вот и чудесно. Через четверть часа в Москву пойдет наша штабная «эмка». Готовьтесь. А вас, лейтенант, буду ждать на ужин. Впрочем, – Лебедев наморщил лоб и посмотрел в окно, – впрочем, вы можете в Москве и задержаться. Пожалуй, прикажу выдать вам ужин с собой.

Капитан, подозвав дежурного по столовой, что-то шепнул ему на ухо. Тот вернулся с объемистым пакетом и положил его перед Алексеем. Лебедев взглянул на часы.

– Машина уже должна подойти. До встречи, товарищ лейтенант, – сказал он приветливо, и Алеша с удивлением увидел, что жилистый, худощавый капитан совершенно трезв, несмотря на четыре добросовестно выпитые стограммовые стопки.

«Эмка» была не новая, но очень опрятная, выкрашенная в голубой цвет. По одному этому можно было безошибочно заключить, что аэродром, где базировались транспортные самолеты, еще не бомбили, здесь даже не камуфлировали транспорт. За рулем сидел веселый краснощекий сержант, говоривший с мягким украинским акцентом. Стрельцов нерешительно потоптался около «эмки», не зная, посадить ли Варю впереди, рядом с шофером, или сесть там самому. Из затруднения вывел его сержант: