— Запущенная, мужеподобная, худая, изможденная. Похоже, образованная. Говорят, художница, но называет себя писательницей. Живет в ужасно грязной квартирке близ Шепердс-Буш. Много пьет.

Гертруда задумалась, потом сказала:

— Конечно, она лжет. Наверное, она знала Тима много лет назад. Возможно, услышала, что он женился, и выдумала всю эту историю, чтобы вытянуть из нас деньги — хотя представить не могу, как она рассчитывает сделать это.

— Я тоже, — сказала Анна, — так или иначе, она не производила впечатления человека, способного что-то выдумать, чтобы шантажировать кого-то. Она мне даже понравилась.

— Понравилась?

— Да, а что тут такого, люди производят на нас впечатление независимо от нашего желания.

— Ты говоришь, она пьяница?

— Думаю, что да. Она бывает невменяемой, малость ненормальной, я имею в виду — необузданной… и уж точно вызывающей…

— Тебе понравится кто-то, кто порочит моего мужа самым омерзительным способом, какой можно вообразить?

— Нет, я не так выразилась. Просто я хотела сказать, что не считаю ее явным параноиком или мстительной лгуньей. Не знаю, что и думать, Гертруда. Я сказала тебе все, что должна была сказать.

— Тебя это радует. Ты всегда была настроена против Тима, всегда ненавидела его и норовила очернить и принизить его…

— Меня это не радует!

«Если бы ты только знала, — думала Анна, — насколько не радует. Если бы только знала, сколько усилий я приложила, действуя в ущерб собственным интересам!»

— Ты презираешь Тима.

— Ошибаешься. Я лишь считала и продолжаю считать, что он недостаточно хорош для тебя.

— Ты его совершенно не знаешь, не понимаешь, ты просто ревнуешь, бессовестно ревнуешь…

— Я, по крайней мере, не охочусь за твоими деньгами, — ответила Анна.

Фарфоровый виолончелист упал на пол и разбился. Анна встала. Обе женщины смотрели на осколки, усыпавшие зеленые изразцы, окаймлявшие камин.

Глаза Анны наполнились слезами.

— Прости, дорогая.

— И ты прости меня, — сказала Гертруда, отходя от камина. — Я так потрясена. Такое чувство, будто все против меня. Я не виню тебя. Но ты рассказывала эту ужасную, безумную историю… как будто злорадствуя… вероятно, мне это показалось… я знаю, ты не желаешь причинить мне боль. Допускаю, раз пошел слух, кто-то должен был поставить меня в известность. Просто хотелось, чтобы это была не ты. Пусть бы лучше Граф рассказал об этом.

— Граф… да… ох, если б только ты вышла за него.

Услышав какой-то звук, они застыли на месте, потом посмотрели друг на друга и быстро принялись стирать следы слез. Раздавшийся звук был скрежетом ключа в замке парадной двери.

Тим, мыча песенку, вошел в квартиру и прямиком проследовал в гостиную, нагруженный свертками.

— А вот и я. Привет, Анна! — Он постоял, переводя взгляд с одной женщины на другую. — Что случилось?

— Я пойду, — быстро проговорила Анна.

— Нет, Анна, не уходи. Я хочу, чтобы ты услышала, как Тим опровергнет этот грязный поклеп.

— В чем дело? — спросил Тим, глядя на них с беспокойством, перешедшим в испуг.

— Тим, — заговорила Гертруда, — у тебя была долгая любовная связь с женщиной по имени Дейзи Баррет, и встречался ли ты с ней после… после Франции… и решили ли вы с ней, что тебе надо жениться на богатой? — Глаза у Гертруды были красные, губы еще мокрые от слез, но голос звучал твердо и холодно.

Слова Гертруды произвели на Тима эффект разорвавшейся бомбы. Он выронил свертки на пол, шея, лицо и лоб побагровели. С открытым ртом он уставился на жену потрясенным, жалким взглядом — само воплощение вины и безмолвного ужаса.

Анна кинулась мимо него прочь из гостиной. Подхватив на бегу свой монастырский плащ в прихожей, вылетела на лестничную площадку, сбежала по ступенькам и помчалась по улице, еще быстрее, чем вчера, когда спасалась от Дейзи Баррет.

— Тим… — проговорила Гертруда, ее глаза наполнились слезами, а голос звучал глухим эхом Страшного суда.

— Так ты знаешь о Дейзи?.. — промямлил Тим.

От замешательства, глупости и ярости на судьбу он ничего не соображал.

— Значит, это правда, — сказала Гертруда.

Отчаяние прорвалось в этих словах, но теперь она вновь была холодной, суровой, пугающей. Ища носовой платок, она пошарила в кармане, затем, отвернувшись, в сумочке. Вытерла глаза и принялась подбирать с полу осколки фарфоровой обезьянки и складывать их на каминную полку.

— Ну да, — сказал Тим, — то есть, я не понимаю, о чем ты спрашиваешь. Мне надо было бы давным-давно сказать об этом, я и собирался. Знаю, я поступил как дурак, но, понимаешь…

— Ты собирался рассказать, что хладнокровно обманывал меня?

— Я должен был рассказать, только не думал, что это имеет какое-то значение, думал, это подождет, я не обманывал тебя, я считал, что…

— Ты жил с этой женщиной много лет?

— Да, но…

— И вы до сих пор встречаетесь, она твоя любовница?

— Нет!

— Ты встречался с ней после того, как мы… полюбили друг друга?..

Как многие из тех, кто лжет безотчетно и нерасчетливо, Тим слишком ленился тщательно продумывать последствия своей лжи и, будучи уличен в ней, с готовностью говорил правду, чисто формальную в его понимании.

— Да, — подтвердил он.

— В таком случае ты понимаешь, что все кончено, — сказала Гертруда. — Все кончено между мной и тобой. Кончено.

— Ты не понимаешь, — возразил Тим. — Я порвал с ней, в самом деле, а потом снова встретился с ней, но это было, это не было…

— И ты вместе с ней придумал, что тебе стоит жениться на богачке, чтобы жить на ее деньги со своей любовницей.

— Мы говорили об этом! — воскликнул Тим. — Но то была просто шутка, мы шутили промеж собой, мы никогда…

— Шутили, — сказала Гертруда. — Твоя шутка зашла слишком далеко. Так ты женился на мне ради шутки!

— Нет. Ты неправильно меня поняла. — Он пытался вспомнить все, что говорил в последние минуты. — Я действительно встречался с Дейзи после того, как ты…

— И вы занимались любовью?

— Да. После того как ты отказалась от меня, когда сказала, что «так продолжаться не может»… я не встречался с ней… потом вернулся…

— Ты пошел к ней домой, ты никогда и не уходил от нее.

— Уходил!

— Я не говорила «так продолжаться не может». Я имела в виду, что я была в отчаянии, несчастна и… и не в себе… это было тяжелое время… именно тогда я нуждалась в тебе больше всего… а ты убежал и…

— Но с ней покончено, покончено, я не виделся с Дейзи…

— Где ты был сегодня утром?

— Гертруда! Я был в магазинах… о господи!., покупал краски и пастель… а еще купил маленький… маленький подарок тебе… Гертруда, как ты только можешь думать, что я… ты знаешь, что я не…

Он протягивал к ней руки, но она не смотрела на него. Она смотрела на осколки фарфора и не видела их.

— Я потеряла веру в тебя, — сказала она устало. — Думаю, ты все лжешь. Во всяком случае, в вещах очень серьезных… и это убийственно… Ты обманывал меня, а возможно, и сейчас обманываешь. Все меня предупреждали, что ты лжец и никчемный человек…

— Гертруда, дорогая, любимая, не говори со мной так…

— Тебе лучше вернуться к Дейзи. Судя по тому, что Анна говорит о ней, она должна больше подходить тебе, чем я.

— Анна? При чем тут Анна? Это все ее работа, она ненавидит меня…

В первый раз Тим задался вопросом, как все это произошло. Почему мир вдруг сейчас обрушился на него, так ужасно, так несправедливо?

— Анна пошла к твоей Дейзи Баррет, и твоя Дейзи Баррет сказала, что все это правда. Я было не поверила. Но теперь верю.

— Но это неправда!

— Ты только что подтвердил это.

— Да, но все было не так… и я в самом деле ушел от нее… Господи, какая путаница!

— Похоже на это. Не люблю путаницы.

— Но Анна… виделась с Дейзи… как такое могло произойти?

— Твой приятель Джимми Роуленд встретил в Париже Эда Роупера и все ему выложил. Так мы услышали об этом. Потом Анна узнала, где живет твоя любовница, и навестила ее. Очень просто.