— То, что и должен, — коротко и твердо произнесла Элеонора. — И если тебя смущает встреча с сей несчастной леди, то я сама готова сообщить ей о необходимости вернуться к Юстасу.

Генрих как будто перевел дух и благодарно поцеловал руку жене. Она же решила, что и впрямь ее мужу не стоит встречаться с излишне пригожей англичанкой, особенно учитывая его раскаяние и воспоминания о прошлых добрых отношениях. Ибо если сама Элеонора просто сочувствует англичанке, то неравнодушный к слезам красавиц Генрих может уступить ее мольбам. А для их планов это невыгодно!

Когда Милдрэд узнала, что ее отправляют к Юстасу, она и слова не могла вымолвить в ответ. Внутри вдруг образовалась дрожащая пустота и появилось ощущение, что все рушится и ее ждет непоправимая беда.

Она стояла перед герцогиней Элеонорой, смотрела на нее… и словно не видела. У нее опять появилось головокружение, она пошатнулась, но на этот раз Элеонора не поддержала ее.

Милдрэд вдруг опустилась на колени.

— Мадам, молю, не делайте этого! Заклинаю вас!..

— Возьмите себя в руки, сударыня, — резко рванула ее герцогиня, вынуждая подняться. — И не притворяйтесь. Я наблюдала за вами и поняла, что вы не так просты. И если уж вам столько горя принес сын короля Стефана, если вы так ненавидите его… Боритесь! Отомстите за все зло, какое он вам причинил.

— Вы не понимаете, мадам, — отозвалась Милдрэд глухим голосом. — Невозможно мстить тому, кто так тебя любит. Его любовь губит меня, но и обезоруживает.

— Глупости! Некогда меня любил сам король Франции, но я превратила эту любовь в неприязнь и смогла освободиться. Вы же… Да уже одно то, что Юстас бесчестит вас, оставаясь мужем жалкой Констанции, — разве это не повод для того, чтобы превратить его жизнь в ад своими обидами, своим дурным нравом, своей неприступностью?

Милдрэд посмотрела бесцветным взором на Элеонору. Как же много она не знала! Не знала, каков Юстас, которого и отдаленно нельзя сравнить с Людовиком, искренне верующим человеком. Юстас же был сам сатана, он признавал только злую силу и свои желания. Все остальное не замечал.

Элеонора вдруг приблизилась и взяла ее руки в свои.

— К чему этот жалкий вид? Ведь вы красивы, умны, у вас на все есть свое мнение. Если же вы сломались, значит, всегда были слабой. А удел слабых — подчиняться. Что ж, терпите и дальше. Хотя вы бы многое смогли, если бы перестали жалеть себя. У принца Юстаса масса врагов, вы знаете, какие интриги плетутся вокруг него, но предпочитаете только наблюдать. Это ваш выбор. И если вы так смиренно признали себя жертвой, то, вероятно, вам так удобнее!

Милдрэд промолчала. Увы, нет ничего более легкого, чем давать советы. Особенно имея такое положение, такую власть, как у Элеоноры Аквитанской. Эта женщина всегда была защищенной. А у Милдрэд не было никого.

Об этом и думала саксонка, когда в туманное утро садилась на корабль близ устья реки Орн. Было начало ноября, все вокруг затянуло туманом, так что корабельщики не решались отходить далеко в море и неспешно двигались вдоль берега, борясь с приливом, который то и дело разворачивал корабль.

Такой же туман был и в нормандском Фекане, где через несколько дней они бросили якорь. Милдрэд стояла, вцепившись в борт, и наблюдала, как из тумана возникает темный силуэт в развевающемся плаще, как он приближается, поднимается по сходням на корабль. Она не видела его лица под надвинутым капюшоном, но чувствовала его тяжелый взгляд. Чудовище из ее ночных кошмаров…

Милдрэд потеряла сознание еще до того, как он успел заключить ее в объятия.

Март 1153 года

Весеннее утро в Лондоне было великолепно! Щебет птиц, легкий туман над Темзой, гудки рожков на баржах; на склонявшихся к воде деревьях уже развернулись маленькие нежные листочки, а над головой светлело небо, по которому легкий, но упорный ветер гнал белые облачка, похожие на спутанные мотки английской шерсти. Чудесно!

Об этом думал рыцарь, который стоял на носу плывущей по водам длинной ладьи и жадно вглядывался в представшую перед ним картину. Собой рыцарь был привлекателен — высокий, широкоплечий, с длинной гривой густых черных волос и заметно смуглее англичан: такой цвет кожи бывает у тех, кто долгое время провел под палящими лучами южного солнца. Он и впрямь походил на приезжего. Под его белой коттой виднелась кольчуга из мелких колец, столь прекрасной работы, что можно было различить, как по ее звеньям пробегают блики света, обрисовывая мускулы рыцаря, а на его белом плаще был нашит алый крест.

— А мост через Темзу еще не построили, — сказал он стоявшему рядом крепкому мужчине в простеганной куртке и кольчужном капюшоне. — Когда я был тут последний раз, шли разговоры, что король Стефан собирается возобновить строительство лондонского моста. Похоже, все руки не доходят.

— Давно вы тут были, сэр Артур? — отозвался его спутник с заметным иноземным выговором.

— Более двух с половиной лет назад. Давно.

Они как раз проплывали мимо Тауэра. Когда Вильгельм Завоеватель только начал возводить эту непривычную для Англии огромную цитадель, она внушала лондонцам страх и ненависть. Теперь же они с ней свыклись и даже гордились этой внушительной громадой с башнями, куртинами, бастионами, а также окружающими Тауэр широкими рвами, где нынче с удочками сидели местные мальчишки. Артур и его спутники тоже не могли отвести взор от этих серых гладких стен, гордо возносившихся над округой. Они видели развевающееся наверху знамя, отблески утреннего солнца на касках стражников на зубчатых парапетах, рассматривали округлые арки верхних этажей, обрамлявших прорубленные в моще стен окна. В одном из них Артур заметил мелькнувшее светлое покрывало женщины и неизвестно почему вдруг ощутил беспокойство. Но заставил себя отвлечься, вновь смотрел на снующих по берегу людей, на высившиеся за стеной Сити колокольни церквей, на легкие, как вуаль, дымки от очагов на фоне светлого неба.

— Вон круглая башня Темпла! — радостно указал он. — И, провалиться мне на этом месте, если нас не встречают!

Приблизившись к набережной Темпла, корабельщики спешно спустили парус, гребцы подняли весла на борт, только кормчий еще орудовал большим веслом, направляя судно. Артур сделал взмах, и три следовавших за первой ладьей судна тоже приготовились пристать к берегу. Артур привел в лондонский Темпл корабли с грузом, он загодя послал вестового с сообщением, и теперь навстречу им вышел сам сенешаль Ричард Гастингс.

Наконец корабль уткнулся в покрытые водорослями бревна пристани, один из матросов спрыгнул на причал с просмоленной веревкой в руках, на берегу ему помогли пришвартовать корабль и опустили сходни. Артур сошел с корабля как истинный рыцарь-тамплиер: его белый плащ с алым крестом развевался на ветру, позвякивали звенья кольчуги, рука небрежно покоилась на рукояти меча.

— Сэр Ричард Гастингс, — он почтительно склонился, — да пребудет с вами милость Господня.

— И с вами, паладин [76].

Они шагнули друг к другу и обменялись крепким рукопожатием.

— Вам повезло с погодой, друг мой, — улыбаясь, заметил Гастингс. — Я не припомню более сырой и дождливой весны, а тут словно по милости Небес такое солнце!

— Сырая, дождливая весна! — мечтательно повторил Артур. — Господь свидетель, что может быть заманчивее для человека, который столько времени изнывал в жарких песках Леванта!

Артуру полагалось проследить за выгрузкой товаров, но сенешаль Гастингс сказал, что поставит тут опытного человека, и они задержались только для того, чтобы посмотреть, как по сходням с одного из кораблей ведут красивого коня рыцаря. Это был прекрасный, серый в яблоках жеребец с явной примесью арабской породы: легкая светлая грива и хвост на излете, красивый изгиб холки, узкая благородная голова. И никаких тебе мохнатых щеток у мощных копыт, низкого крупа и широченной груди рыцарского коня. Это была явно скаковая лошадь, и в Англии такие стоили неимоверно дорого.