Нелегко было уйти от преследователей, срезавших расстояние от замка по зеленому лугу, где с испуганным мычанием разбегались мирно пасшиеся коровы. Спутники Милдрэд вскоре поняли, что им, уже проделавшим немалый путь, не спастись на усталых лошадях от преследователей. Поэтому они сначала бросили вьючных мулов с багажом, потом стали останавливаться и поднимать руки. Только авангард отряда, состоявший из французских рыцарей, все еще продолжал скакать, с ярым остервенением нахлестывая своих измотавшихся коней. А тут еще лошадь, на которой мчался увлекавший Милдрэд рыцарь, споткнулась, всадник едва удержался в седле, но при этом выпустил повод лошади саксонки, и животное, рванувшись в сторону, налетело на заросли орешника и заржало, не зная, куда скакать. Милдрэд натянула повод, стала оглаживать лошадь, успокаивая. Оказавшись среди зарослей, Милдрэд замерла и смотрела, как преследователи окружают ее спутников, как те спешат сдаться, пока на них не набросились с оружием.

Лишь небольшая группа продолжала преследовать ускакавших вперед рыцарей, которые скрылись за поворотом дороги, и вскоре оттуда донесся лязг металла, громкие выкрики боли и ярости. И тут к Милдрэд подъехали трое вооруженных всадников. Они были в островерхих нормандских шлемах, их лица закрывали длинные металлические наносники, плечи были покрыты кольчужными хауберками [71].

Встреча с вооруженными людьми в краю, где идет война, не сулит ничего хорошего. И в первый миг Милдрэд испугалась, смотрела на них, не в силах вымолвить и слова. Они тоже молчали, разглядывая ее. Один что-то сказал, обращаясь к своим приятелям, после чего жестом приказал ей следовать за ними. Но хоть не напал, не поволок.

Молодая женщина заставила себя держаться с отстраненным высокомерием. Выехала с ними на дорогу, успокаивала свою лошадку, взволнованную таким обилием незнакомых храпящих коней и запахом крови. Несколько человек и впрямь лежали без движения на дороге, но большинство послушно спешились, позволяя вести себя под конвоем. А многие из нападавших смотрели на пленницу в нарядном голубом плаще и алой легкой вуали, удерживаемой вкруг чела украшенной жемчугом короной.

— Похоже, наш улов и впрямь неплох, — заметил кто-то из них. — Кто вы, мадам?

Милдрэд не ответила, смерив обратившегося к ней бородача холодным взглядом. Его это не обескуражило, он даже заулыбался.

Пока напавшие строили вереницей пленных, пока переговаривались с ними, они выяснили, кто оказавшаяся у них в плену дама. И уже не улыбались ей, были суровы. Но тут со стороны, куда умчалась погоня, послышался шум возвращающихся всадников. Впереди на мощном гнедом жеребце скакал рыцарь в закрытом шлеме; звенел его длинный пластинчатый доспех, всадник вытирал о гриву коня окровавленное лезвие меча. Он что-то сказал одному из следовавших за ним воинов, и Милдрэд увидела, что тот тащит по земле на веревке тело сопровождавшего ее ранее охранника.

Милдрэд смотрела на приближающегося рыцаря. Она не видела его лица, но не могла оторвать глаз от пучка дрока, украшавшего навершие шлема. Пучок дрока! Рlanta genista по-латыни. Плантагенет! Генрих Плантагенет!

Он тоже смотрел на нее сквозь прорези шлема. Потом медленно отстегнул под подбородком ремень, снял шлем, обнажив голову в кольчужном капюшоне хауберка. Все тот же Генрих Плантагенет — сероглазый, широколицый, с мощным подбородком и полными чувственными губами. И все же он изменился, лицо его стало более мужественным, более зрелым. Он всегда выглядел старше своего возраста, сейчас же, когда его щеки покрывала рыжеватая щетина, он никак не походил на юношу, которому еще не исполнилось двадцати. Тем не менее он был герцогом, владельцем обширных земель и множества людей, полководцем, ведущим непрестанные войны. А вот улыбка у него осталась прежняя — легкая, светлая, мальчишеская.

— Клянусь венцом терновым! — воскликнул он, не сводя глаз с саксонки. — А ведь нам, моя нежная дама, не впервые встречаться на дорогах! Не так ли? Ибо таких красоток я не забываю.

Но Милдрэд чувствовала, что не может ответить на его улыбку. Она была его пленницей и не знала, какая участь ее ждет.

Ее холодный взгляд постепенно погасил улыбку Генриха. А потом к нему подъехал ранее захвативший ее бородач, стал что-то негромко говорить. Даже среди стоявшего вокруг гула саксонка различила имя Юстас, сказанное на местный лад — Эсташ Блуа.

Генрих нахмурился, потер переносицу, а когда взглянул на нее, его серые глаза стали тверже гранита.

— Так, так, леди Милдрэд. Далеко же вы ушли от той милой бродяжки, какая некогда перевязывала мне раны и, как птичка, щебетала обо всем на свете. Достойная карьера для саксонки — стать невенчанной женой королевского сына. И, как поговаривают, вы даже метите в королевы. А ведь помнится, некогда у вас был иной рыцарь. И славный рыцарь, замечу, готовый ради вас небо и землю перевернуть. Но вы выбрали более высокородного воздыхателя, нашли иной способ возвыситься. Что ж, очень ловко для саксонской девушки. Вернее, не девушки. Девки!

Так вот какая о ней идет молва! И Генрих поверил в это? Неужели он забыл, как некогда сам помог ей укрыться от Юстаса, ибо знал, что она его избегает и боится. И все же сейчас он видит в ней только корыстную куртизанку. Унижает ее прилюдно.

Милдрэд вдруг перестала его бояться. Ее охватил гнев. Ведь раньше у них с Генрихом были легкие, добрые отношения, а теперь он даже выяснить ничего не пожелал, поспешив с обвинениями и оскорблениями. И прежде чем Милдрэд поняла, что делает, она резко перегнулась в седле и с силой ударила его по щеке.

Прозвучал громкий хлопок. Генрих тут же перехватил ее руку, сжал. Вокруг настала тишина, потом зазвучали громкие возмущенные крики.

Генрих так сильно сжимал запястье Милдрэд, что ей стало больно. Но она молчала, не сводя с него отчаянных синих глаз. Их лошади топтались на месте, Генрих тянул ее на себя, и Милдрэд пришлось упереться в луку седла, чтобы не выпасть. И тогда он резко отпустил ее руку, будто отбросил. И обратился к своим людям:

— Готье, Жан, отвезите эту… Эту даму в Руан. Глаз с нее не спускайте и устройте со всеми почестями, какие полагаются знатной пленнице. Я же пока решу, как с ней быть и чего она стоит.

Он не смотрел, как ее увозили. Казалось, судьба Милдрэд его больше не волновала, все его внимание было обращено на пленников, на доставшееся им во время вылазки обмундирование и лошадей. Но все же в какой-то миг он повернулся в ту сторону, где на дороге в отдалении виднелись скакавшие с Милдрэд всадники, и отвлекся от распоряжений. Генрих нахмурился, взгляд его стал задумчивым.

Когда сопровождавшие пленницу всадники доехали до развилки, Генрих неожиданно подозвал бородатого рыцаря и, коснувшись его плеча, сказал:

— Возьми несколько людей, мой славный Реми, и скачи за ней. Я передумал отправлять ее в Руан, поэтому ты будешь сопровождать пленницу в Кан, к моей супруге. Скажешь герцогине…

Тут он склонился и стал что-то долго и тихо объяснять внимательно слушавшему его Реми. Потом добавил уже громче:

— И передашь Элеоноре, что я люблю и всегда помню о ней!

Милдрэд поняла, что Плантагенет поменял решение, когда их догнал бородатый Реми де Гурне и они поскакали совсем в иную сторону.

В пути рыцарь держался с ней предупредительно и любезно, а его люди вели за собой вьючных лошадей с багажом пленницы. Что ж, по крайней мере, ее не собираются унижать и оскорблять, даже несмотря на ее дерзкую выходку — прилюдную пощечину правителю этого края.

Дорога оказалась долгой. Они скакали день, второй, третий. И все это время Милдрэд вела себя отстраненно, не задавая вопросов, не жалуясь, не благодаря сопровождающих, когда они заботились о ее ночлеге и старались, чтобы знатная пленница не испытывала неудобств в пути. По сути, Милдрэд было все равно, куда они едут. Она поняла, что встреча с Юстасом откладывается, а остальное ее не волновало.