— Ты не спишь, жена? — шепотом спросил через время Эдгар.

— Как я могу уснуть, если я поняла, за кем столько времени так тосковала моя дочь.

Они помолчали еще немного. Из-за драпировки снизу, из холла, доносилась какая-то возня, кто-то из челяди еще разговаривал, но раздавался и громкий храп уснувших слуг, которые расположились на тюфяках, брошенных на пол. И когда Эдгар понял, что вряд ли кто поднимется на идущую вдоль холла галерею и станет подслушивать, он повернулся к Гите и сказал, что им следует все обсудить.

Они долго шептались в темноте. Вспомнили, как были удивлены, когда Эдмунд Этелинг привез к ним Милдрэд и дочь объявила, что они помолвлены. В тот день она сказала, что по доброй воле согласилась стать его невестой, но при этом упорно настаивала, чтобы венчание было отложено. Когда же Милдрэд спросили, как долго она намерена тянуть, дочь ответила: о, сколько понадобится. Ни Эдгар, ни Гита не понимали, что означает ее «сколько понадобится». Но они видели, что Этелинг, осчастливленный тем, что все же добился согласия желанной леди, готов был ждать. Тогда Эдгар решительно определил срок венчания. Гита с готовностью поддержала мужа, Эдмунд тоже согласился приехать в Лондон к положенному сроку. Одна Милдрэд была необычно молчалива и отнюдь не выглядела счастливой. Из скромности — решила тогда ее мать. Потрясение после опасного путешествия — подумал Эдгар. Но оба были рады, что их дитя наконец-то остановило свой выбор на достойном человеке. Да и проживавшие в Денло саксы ликовали; можно было даже Хорсу позвать на торжество, ведь именно он когда-то так ратовал за подобный союз. К тому же Хорса как-никак был сводным братом барона Эдгара, прижитым на стороне его отцом. Другое дело, что Хорса никогда не был другом гронвудской четы, да и Милдрэд знать о нем не желала, даже разгневалась, услышав шутки по поводу его присутствия на свадьбе.

Это возмущение девушки по поводу Хорсы было единственным сильным проявлением ее чувств. В остальном же обычно веселая и живая Милдрэд сама на себя не походила. Шли дни, недели и месяцы, а она уединенно сидела у себя, редко куда выезжала, много и горячо молилась. На попытки матери поговорить по душам дочь или отмалчивалась, или ссылалась на то, что повидала много зла и насилия и ей необходимо время, чтобы прийти в себя. И все же Гита заметила, что Милдрэд как будто кого-то ждет. Дочь интересовалась приезжавшими в Гронвуд-Кастл людьми, спешила на каждый звук трубы у ворот замка, однако сразу же, словно разочаровавшись, возвращалась к себе.

Родители тревожились: Милдрэд, нелюдимая и замкнутая, просто таяла на глазах. Вот тогда-то леди Гита и намекнула мужу, что, похоже, их девочка в кого-то безнадежно влюблена. Эдгар сначала лишь посмеялся: кто мог не ответить на чувство столь красивой, богатой и обаятельной девушки, как Милдрэд Гронвудская? Однако позже, перед самым отъездом в Лондон, барон все же попробовал поговорить со своей девочкой. Сказал, что они очень любят свое единственное дитя, желают ей счастья и хотят, чтобы она познала такую же радость в супружестве, как и ее родители. И если Эдмунд Этелинг при его несомненных достоинствах ей не по душе, если она имеет на примете иного достойного рыцаря, то они готовы выслушать ее.

— Я никогда не забуду тот ее взгляд, — шептал жене Эдгар, едва различая во мраке лицо Гиты. — Словно Милдрэд услышала что-то невозможное, что-то немыслимое, что ей горько и стыдно слышать. И твердо ответила, что поедет в Лондон и готова обвенчаться с Эдмундом Этелингом. Сказала, что это дело ее чести, ее долг. Но ведь она сама разыскала Эдмунда во время той своей поездки, сама заговорила с ним о браке. И, видит Бог, мне нравится этот союз. Мне по душе Этелинг!

— Но он не Артур ле Бретон, — так же тихо, но с нажимом произнесла Гита. — Ты видел этого рыцаря: он очень хорош собой, учтив, у него прекрасные манеры. Как же при его появлении сразу расцвела наша девочка! И я могу ее понять. Однако… Теперь мне ясно, отчего она так грустила и сама настояла на браке с Эдмундом. Крестоносец, рыцарь-госпитальер… Милдрэд не надеялась, что между ней и орденским братом Артуром ле Бретоном что-то возможно. Вот и надумала ему в отместку выйти за Этелинга.

Они помолчали какое-то время. Потом Эдгар почувствовал, как рука его жены шарит по вышитому покрывалу, ища его руку.

— Но ведь Гай сказал, что этот Артур собирается оставить орден Святого Иоанна и намерен жениться. Не для этого ли они прибыли к нам? Скажи, ты заметил, как они похожи? Может, Артур… сын Гая?

— Он ничего об этом не говорил, — холодно ответил Эдгар. — К тому же ты не понимаешь, Гита, насколько непросто рыцарю выйти из орденского братства.

— Но ведь и ты некогда оставил орден тамплиеров, — напомнила ему жена.

— У меня все было по-другому. Я был последним в роду Армстронгов, меня ждали почести и титул. Кроме того, меня поддержал на этой стезе сам магистр ордена. С этим же Артуром ле Бретоном не все ясно. Он скрывается точно беглец или преступник. Н-да, похоже, этот парень натворил каких-то дел или просто из самоуправства решил снять орденский плащ. За такое не похвалят. Это может принести немало проблем, грозит позором, опалой, разорением. Нет, не желал бы я такого супруга для своей дочери!

После довольно продолжительной паузы барон решительно добавил:

— Я дал Эдмунду слово. Их с Милдрэд помолвка освящена в церкви. Разорвать ее теперь, когда все о ней знают, когда уже созваны на свадебный пир гости, было бы бесчестьем для нас. Так что, кем бы ни был этот Артур ле Бретон, как бы ни смотрела на него наша Милдрэд, я не откажусь от принятого решения!

Баронесса ничего не ответила. Эдгар знал, что Гита никогда не пойдет против его воли. Она была хорошей женой, верной подругой и чудесной хозяйкой. Они вместе прожили много счастливых лет. Но даже она, заметив, как их взбалмошная дочь просияла при появлении крестоносца, готова была встать на сторону этого смазливого юнца. А парень действительно походил на Гая, да и Гай, как они с женой заметили, был очень привязан к нему. И Гай их друг. Однако и Эдмунд Этелинг за все это время проявил себя с самой лучшей стороны, даже на турнире прославился. Хотя и не так, как этот красавчик крестоносец, от которого млеют дамы. И все же Эдгар не станет ради какого-то сомнительного госпитальера разрушать уже продуманное благополучие собственной дочери. Нет.

Он произнес это вслух:

— Нет!

И тут неожиданно Гита придвинулась к нему и крепко поцеловала в губы. Эдгар не смог не ответить ей, обнял, запуская пальцы в длинные шелковистые волосы жены. Они вместе так долго, но все же не разучились находить упоительное счастье друг в друге. И Гита… такая достойная и сдержанная при всех, могла стать шаловливой и пылкой, когда они оставались одни. И такой ласковой, такой… бесстыдной! О, он обожал ее бесстыдство!..

Позже, когда они еще не отдышались от бурного соития и голова баронессы покоилась на сильном плече мужа, она вдруг негромко сказала:

— Пообещай, что твое «нет» не будет окончательным. Обещай, что еще подумаешь.

Эдгар улыбнулся, не размыкая век. Ну и хитрая же лиса! Соблазнила его, утомила ласками, а теперь, когда он, разнеженный и удовлетворенный, сжимает ее в объятиях, все же пробует настоять на своем. Хотя о чем она просит? Ведь пока этот госпитальер и словом не заикнулся, что имеет виды на их дочь.

Эдгар так и сказал: еще и проблемы нет. А когда Гита уже уснула, лежал в темноте и вспоминал, какими глазами смотрел этот госпитальер на их девочку. Словно сама Пречистая ему явилась.

Несмотря на то что Монтфичер был старым неуютным особняком, от него к Темзе спускался прекрасный ухоженный сад. И когда наутро баронесса пришла поторопить Милдрэд на турнир, ей сообщили, что юная леди решила прогуляться в зарослях над рекой.

Баронесса сама отправилась в сад за дочерью, прошлась по усыпанной гравием дорожке, высматривая, где может быть девушка, а когда спускалась по каменной лестнице с верхней террасы, неожиданно замерла. Ибо увидела их.