За спиной Артура маркитантки едва не стонали от восхищения.

— Ах, этот парень — просто гибель для женщин! Душу бы заложила за один его поцелуй!

Старая матушка Флор хмыкнула:

— Размечталась, дура! Да он получил первую красавицу во всем христианском мире! Саму Элеонору Золотую Орлицу! Станет он после нее на каких-то блудниц поглядывать.

— А вот и станет! Слыхали, к нему из Уэльса прибыла некая шлюха Ависа, да еще и нагулянного от Плантагенета сыночка привезла. И что? Он ее принял с распростертыми объятиями. Озолотил, да и сыну внимание выказал.

Артуру стало не по себе. Вспомнились злые слова Ависы, когда он отверг ее прямо перед алтарем, вспомнилось, как она пыталась его обмануть, уверяя, что ее сын от него…

В это время Генрих подъехал к заледенелому склону над рекой. Это было опасно, и его конь заскользил, сползая. Генрих прекратил красоваться и резко натянул поводья, заставляя скакуна попятиться. Было слышно бешеное храпение коня, при повороте стал видел герб Генриха на щите: важно шествующие на червленом поле золотые львы.

— Слава Иисусу Христу, тамплиер! — закричал Плантагенет сквозь шум ветра.

— Во веки веков! — долетело с того берега.

Кто-то в толпе заметил, что за тамплиером стоят арбалетчики и для Генриха это может кончиться плохо. И тут же в войске Плантагенета послышались щелчки заряжаемых арбалетов. От обычных луков с их отсыревшими по такой погоде тетивами сейчас не было никакого толку, а вот арбалеты могли сыграть существенную роль. Как и сорвать переговоры, если начнется перестрелка.

Хорошо, что вмешался кузен Генриха граф Глочестер и, наезжая на арбалетчиков конем, заставил их попятиться.

В толпе ворчали:

— Вилли Глочестеру только дай покомандовать. А ну, если кто нашего Гарри подстрелит? Глочестер, что ли, начнет требовать для себя корону, ублюдочная кровь! [81]

Да, в отличие от Генриха, Глочестера в войсках не любили. И сейчас солдаты внимательно следили за арбалетчиками на противоположном берегу. Те стояли позади командора Осто, который кричал, надсаживая горло, что сами Небеса против их сражения, что лучше им разойтись и позже перейти к переговорам. Генрих спросил, за кем тогда останется Малмсбери. Командор ответил, что у графа Уилтширского. Генрих стал смеяться. Что? Ему отступить и оставить такую занозу, как Малмсбери, в своих владениях? Да и не знает он никакого графа Уилтширского, зато наслышан о наемнике Геривее, возомнившем себя достойным графской короны.

— Однако я готов обсудить, останется ли Малмсбери у Геривея, если он добровольно сдаст мне крепость, — добавил Плантагенет.

Это было сказано громко, явно для того, чтобы услышали на стенах крепости, где за зубцами куртин темнели силуэты столпившихся защитников. Мог быть там и Геривей. Но вряд ли он что-то разберет, разве что обрывки речи среди порывов ветра. Да и сами переговорщики скоро совсем охрипнут. Но все же сэр Осто продолжал настаивать, говорил, что и река разлилась, и дороги совсем развезло, так что нет возможности подвезти провиант, а потому люди под Малмсбери вскоре начнут голодать.

Люди и сейчас уже голодали. И мерзли. И проклинали непогоду. Но Генрих считал, что это не повод отступать от крепости.

— Это вам трудно! — кричал он через реку. — Поэтому Стефан и выслал храмовника, рассчитывая уговорить меня уйти. Но он зря прячется за вашу спину, командор. Я никогда не отказываюсь от своих планов. А ненастье… Святые кости, да кого этим можно удивить в Англии? И если солдаты Стефана дрожат и скулят от дождя, то мои парни ссать на ненастье хотели. Как и на всяких храмовников, какие лезут не в свое дело. Правду я говорю, ребята? — обратился он к столпившимся за ним солдатам.

Те ответили громким одобрительным гулом. Некоторые даже продемонстрировали, насколько верно то, что сказал веселый парень Генрих: задрали куртки и кольчуги, спустили штаны и стали писать прямо на глазах у собравшихся на другом берегу воинов короля, выкрикивали в их адрес оскорбления.

И конечно же, добились своего: с противоположного берега в них полетели тяжелые арбалетные болты. Кто-то закричал, люди кинулись врассыпную, некоторые начали стрелять в ответ. Произошла свалка, все заметались, несколько человек упали. В щит Генриха тоже вонзился тяжелый арбалетный болт, но он лишь захохотал и, подняв щит с торчащим болтом, поскакал прочь, крича и ругаясь, как черт. На мокром берегу остались мертвые, стонали раненые.

Артур оттащил в сторону сраженную матушку Флор, она сипела и отошла у него на руках. Маркитантки часто так гибнут, он понимал это, но все равно настроение было препаршивое. Когда Артур узнал, что и сириец Августин тихо отошел в мир иной, веселее не стало. Артур послал одного из своих людей за священником, чтобы отпел усопших. Святой отец пришел мокрый и дрожащий, больше чертыхался и богохульствовал, чем совершал обряд. И голоден был. Когда Артур протянул ему головку ярко-оранжевого глочестерского сыра, тот так и впился в нее зубами. Рассказывал, что из-за непогоды затруднена поставка провианта, возницы рвут постромки, пытаясь вытащить из грязи телеги, а солдаты пьют баланду из муки с дождевой водой, но все равно держатся: верят, что такой, как Генрих, победит, что вот тогда-то уж он им…

Что он им? Артура охватила злость. Он устал от ожидания и бездействия. Какого дьявола он тут торчит? Осады и штурмы случались в его жизни, почему же он так извелся именно сейчас? Из-за непогоды? Из-за того, что видит, что никто не рвется в бой, что всем все равно? И откуда у него самого это странное ощущение, что он просто теряет тут время, когда его ждет нечто важное? Аббатиса Бенедикта сказала, что он должен выслужиться на этой войне, должен получить право на родовые владения, а он тут просто мается без дела, жульничает, напивается почти каждый вечер.

Артур пошел к Херефорду. Тот сидел под навесом у костра, кутался в сырой меховой плащ. Говорил, как им важно взять Малмсбери, а Стефану так же важно его отстоять. Но при этом никто не хочет воевать. Люди короля в основном из северных или юго-восточных графств, им мало пользы терять своих людей под Малмсбери, в то время как Генрих, даже будучи заинтересованным в захвате замка, понимал, что у него куда меньше сил, и тоже тянул время, ожидая подхода сил Пембрука и, если повезет, Честера. Но придут ли те?

— Может, все же попробовать принудить Геривея Бритто сдаться? — заметил Артур.

Херефорд махнул рукой. Сколько уже пробовали. Пока Бритто со стен Малмсбери видит войска Стефана, он не сдастся. Ведь что такое Геривей? Генрих был прав, назвав его выскочкой. Но выскочкой амбициозным, возжелавшим стать графом. И этот титул дал ему Стефан. Вернее, принц Юстас. Поэтому Геривей будет и в дальнейшем держаться за них.

Тогда Артур спросил, что, может, крепость Малмсбери стоит того, чтобы Плантагенет подтвердил за Геривеем его титул? Но все оказалось намного сложнее. Херефорд поведал, что даже постройка осадных машин до подхода короля не испугала Геривея. Он знает, что его не станут забрасывать камнями и дробить Малмсбери, ибо подле самого замка расположено одно из самых прославленных аббатств Англии. Генрих не станет рушить замок из опасения повредить святую обитель, ведь там находится самое крупное книгохранилище, где хранится исторический труд некоего монаха, писавшего о столь интересующем Плантагенета короле Артуре [82]. Да и англичане не пойдут на разрушение аббатства, поскольку в нем находится гробница англосаксонского короля Ательстана, который первый объединил разрозненные королевства саксов и получил оставшееся на века прозвище Ательстан Славный. Вот и выходило, что святая обитель служила защитой замку Малмсбери не менее, чем замковые стены и разлившиеся под дождями реки.

— Так что неизвестно, сколько нам тут еще торчать, — мрачно подытожил Херефорд. — Хотя видишь, — кивнул он на костер, — видишь, огонь уже не так мечется. И если погода утихнет… нам придется сражаться. А это плохо, учитывая, что у Стефана гораздо больше людей.