«Разделочные столы», — определил журналист увиденное и обрадовался, что сегодня они пусты. Значит, сегодня никто еще не умер. Смерть дремала здесь на каждом предмете, на блеклых кафельных глухих стенах, на покрытых бурыми пятнами каталках, на потрескавшейся поверхности письменного стола, на какой-то нелепой инструкции, обтянутой полиэтиленом, на «черной дыре» стока в полу. Наверное — не смерть даже, а ее присутственная форма — мертвенность, ее сладковатое тошнотворное дыхание будто ощупывало легкие всякого входящего — жив, не жив? Если жив — комок тебе в горло — уходи, пока твое любопытство не стало привычкой умирать...

— Чего надо?!

Платонов резко развернулся, вздрогнув всем телом, чуть не выронив костыль, и уже собирался извиняться за непрошеное вторжение, но на миг оцепенел. Перед ним стоял Федор.

— Во как, — воспользовался он присказкой Ивана Петровича.

— Черт, — выругался Федор, который тоже узнал Платонова, — ты что, на запах пришел?!

— А ты, выходит, порой сам себе работу подбрасываешь? — усвоенная наука не позволяла Платонову ждать нападения и он мгновенно отреагировал, когда руки Федора только начали движение в его сторону. Превратившийся в оружие костыль обрушился на предплечье противника. Федор ойкнул, немного просел, а Платонов, сам потеряв равновесие, с размаху нанес второй удар — по голени, словно возвращая Федору то, что пришлось испытать самому. Теперь уже тот крикнул явно и звонко, шлепнулся на спину, но и Платонов уже лежал напротив него.

— Ты мне руки сломал, я чем трупы мыть буду? — простонал Федор.

— Тебе самому помыться не грех. Смердит.

— Чего теперь, мусорам меня сдашь?

— Сначала Нюрнбергский процесс...

— Чего?

— Зачем вы это сделали?

— Шпала так решил, от вас мусарнёй за полкилометра несло, а он месяц как откинулся. А тут ему как раз дело какое-то подвернулось. Думал, вы подсадные...

— Шпала — Виктор?

— Ну, Виктор. Блин, больно, аж круги перед глазами. — Федор застонал и зажмурился.

— А ты думаешь, мы с Бабелем кайф ловили?

— Бабель — это старый, что ли? Так он, говорят, выжил. Магдалина вымолила.

— Говорят. А если бы не выжил?

— А че я сделаю?! — возмущенно прокричал Федор, как будто Платонов был виноват в том, что их «приголубили» обрезком трубы.

— Ты? — поднявшийся на ноги Платонов стал внимательно осматривать костыль, которым бил Федора, по всему было видно, что он очень хочет треснуть санитару костылем еще куда-нибудь. Играть Константину в этом случае не приходилось. — Ты, — повторил он, — можешь зарезаться ржавым скальпелем патологоанатома, можешь себя выпотрошить тут, или я тебя выпотрошу, но сначала ты мне скажешь, на какой дороге твою Шпалу найти. По нему рельса плачет, — Константин выразительно посмотрел на костыль.

— Можешь меня тут всего переломать, — спокойно заявил Федор, — но я в натуре не знаю, где он сейчас. На дно где-то лег.

— Из-за нас?

— Да он таких, как вы, вообще в расчет не берет, говорю же, у него тут свои дела были, а вы под ногами болтались.

— А ты, значит, у него шестерил.

— Он меня от тюрьмы, от второй ходки отмазал.

— И ты вместо тюрьмы — в морг.

— Пошел ты, интеллигент вшивый, ты на работу после зоны устроиться хоть раз пробовал?! Тут, между прочим, тоже кому-то пахать надо. Мой доктор вообще со стакана не слазит. На работу через раз выходит. Я уже за него все научился делать.

— Ты, наверное, чаял нас на этих столах увидеть, — грустно ухмыльнулся Платонов.

— Ничё я не чаял, не чайник я, чтобы чаять, мешали вы, на хрен лезть куда не надо. Слышь, че-то у меня совсем перед глазами темнеет. Отрублюсь щас.

— Ничего, тут «скорая» недалеко. Вызову.

— И ментов тоже?

— А ты чего ждешь? Войска ООН? Красный крест? Девочек по вызову? — Константин развернулся и поковылял к выходу.

— Слышь? — крикнул вслед Федор. — Не хотел я твоего старика мочить. Честно — не хотел. Шпала сказал: сделай так, чтоб под ногами не путались.

Платонов ничего не ответил. Больше всего ему сейчас хотелось снять гипс и увидеть Машу. В голове у него свербил неприятный вопрос к ней: «ты знала, что убийца работает в морге?». Он будто заранее на нее обиделся, но в то же время не мог понять — почему сам испытывает перед ней какую-то смутную вину, в том числе за тех, кто причинил ей боль.

— Гестапо, — вспомнил он страшные шрамы и содрогнулся.

На крыльце «вышел подышать» доктор Васнецов.

— На рентген очередь? — догадался он.

— Профилактика туберкулеза у трудящихся, — пояснил Платонов. — А там, — он оглянулся на морг, — Андрей Викторович, вас срочная работа ждет.

— Не понял, это шутка такая? — насторожился Васнецов.

— Да нет, санитар там, поскользнулся, что ли, руки-ноги переломал. Я услышал, зашел. Федор, вроде, зовут.

— Тьфу ж ты, думал, день как день, а тут... — Андрей Викторович досадно махнул рукой, вытащил из кармана мобильный телефон и по ходу движения к избушке морга скомандовал в трубку: — Лера, дуй в морг, и прихвати с собой еще кого-нибудь. Нет, я не оговорился. Анекдот, что ли, не знаешь: доктор сказал в морг, значит — в морг...

20

Происшествие в морге выбило Константина из колеи, которую он себе на день наметил. Правду говорят: хочешь увидеть улыбку Бога, расскажи ему о своих планах. Теперь Платонов пребывал в неком замешательстве, прострации, и эта задумчивая заторможенность позволила ему незаметно достоять очередь на рентген, затем так же высидеть в перевязочной, потом почти не заметить боль при попытке шагнуть на освобожденную от гипса ногу. Константину казалось, что он о чем-то думает, но, в сущности, мозг его воспринимал не какой-то четкий поток сознания, а мозаику образов, обрывков мыслей, настроений, рефреном к этому хаосу звучало незнание. Он не знал, что ему дальше делать. Заметно хромая, он вернулся в палату и сел на кровать. Навскидку оценив состояние Платонова, Иван Петрович и Виталий Степанович от каких-либо расспросов отказались.

— Все нормально, Костя? — только-то и спросил Бабель и удовлетворился ответом «не знаю».

Стоило Платонову подумать о милиции, и она тут же явилась к нему в образе капитана Никитина. Выглядела милиция все так же устало, равнодушно и относительно трезво.

— Добрый день, — приветствовал Никитин. — Слышал, вы собираетесь уезжать?

— Надеемся, — ответил Бабель.

— У меня тут к вам... — Никитин замялся, вытаскивая из потертой папки листы. — Вот, посмотрите, — сначала он подошел к Платонову, — вам знакомо это лицо?

С выведенной на бумагу копии фото на Платонова смотрел Виктор.

— Неужто нашли? — удивился Константин Игоревич, сбрасывая с себя недавний морок.

— Да... Почти...

— Что значит — почти?

— Кто? Где? — пытался включиться Бабель.

— Витя Шпала, — ответил ему Платонов.

— Какая шпала? — не понял Виталий Степанович, заметно волнуясь.

— Шпалой его прозвали потому, что на станциях в основном работал, — пояснил Никитин несведущему Бабелю. — Один из тех, благодаря кому вы попали в реанимацию.

— Ого! — обрадовался Бабель. — А я думал места у вас здесь «глухариные». Очередной висяк будет.

— Работаем, — без обид пожал плечами капитан.

— А что значит — почти поймали? — спросил Платонов.

— Нашли его мертвым на соседней станции с проломленной головой, — равнодушно сообщил милиционер.

— Во как! — первым оценил новость Иван Петрович. — Награда нашла героя.

— Когда? — спросил Платонов.

— Сегодня утром. Скорее всего, какие-то свои разборки.

— И вы так оперативно?..

— Я сам туда ездил, — опередил вопрос Никитин.

— Что, Костя, может, и это твоя Магдалина намолила? — прищурился вдруг Бабель.

Иван Петрович и Никитин посмотрели на него с явным непониманием и осуждением. Платонов — с сочувствием.

— Она здесь ни при чем, — твердо сказал он.

— А что! Сплошная мистика: нам выписываться, а тут, как говорил Конфуций, трупы врагов по реке проплывают! Созрели!