— Он это заслужил!

— Чем? Если бы литературным талантом... А то ведь проживанием в Париже. Кстати, Виталий Степанович, в Париже я тоже видел нищих... И в Нью-Йорке.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего. Скорее спросить, это что — обязательные декорации демократии?

— У всякого политического строя есть свои недостатки.

— Вот-вот, потому не надо мне лепить, что какой-то из них может быть лучше.

— Так еще Черчилль сказал, что человечество не придумало ничего лучше, чем демократия, хоть она и плоха.

— Черчилль? Он что — истина в последней инстанции? Он бы, между прочим, не отказался побыть британским монархом, только предложи. Кстати, если б вы читали не только отца британской демократии Черчилля, но и великого государственника Рузвельта, то узнали бы много удивительного. Например, что главным врагом США Рузвельт считал Черчилля, а не дядюшку Джо. И вообще — ему еще пару шагов оставалось до построения в Штатах социализма... А вообще... Все эти политики или совсем психи, или в чем-то психи. Где-нибудь среди гладиаторов или зеков они были бы шестерками. А тут — гляньте-ка!.. И вы, Виталий Степанович бегаете к урнам голосовать, наивно полагая, что так выражается народовластие...

— Константин, вы чего сейчас добиваетесь? — обиделся Бабель.

— Виталий Степанович, это вы мне сделали замечание по поводу того, что я подал денег нищему. Давайте пиво пить... — Платонову уже не хотелось спорить, он с интересом наблюдал, как вышеозначенный дуэт вышел из магазина, направившись за забор ближайшей стройки.

— Да давайте, — вяло согласился Бабель, — вы — молодые — живете с какой-то бессмысленной, безотчетной легкостью. Вы не способны вникать в суть вещей.

Платонов ничего не ответил. Он, покусывая губы, смотрел в окно.

2

В редакции Платонов и Бабель уселись каждый за свой компьютер напротив друг друга и какое-то время ни о чем не говорили. В эфире между ними слегка искрило. Редактор спортивного отдела Леночка Куравлева, вынужденная быть третьей в этом кабинете, заметила неладное и попыталась все уладить:

— Мужчины, чай будете?

— После пива? — то ли спросил, то ли ответил Платонов, погружаясь во всемирную паутину.

— А я не откажусь! — словно в пику согласился Бабель.

И уже когда Леночка заварила настоящий — зеленый по-бабелевски, и когда Платонов подсел-таки к столику, она спросила:

— Чего не поделили-то?

— Вопрос, Леночка, философский, — уклончиво ответил Бабель, с удовольствием отхлебывая зеленый чифирь.

— Да фигня все, — упростил Константин, — я нищему подал, а Виталий Степанович докопался, будто я тем самым паразитов пложу.

— Сколько дал? — спросила Лена, точно это было важнее важного.

— Да не считал даже... Несколько червонцев...

— Вот-вот, — крякнул Бабель.

— Мысль у меня, — задумчиво продолжил Платонов. — Мысль. Может, стоит материализовать.

— Последний раз, когда у тебя было такое лицо, ты вляпался в судебное расследование и тебя чуть не пристрелили, — напомнила Лена.

— Чуть — не считается, — невозмутимо ответил Константин.

— И что сейчас? — вскинула брови Куравлева.

— Догадываюсь, — улыбнулся Бабель, — хочешь повторить подвиг моего столичного товарища?

— Хочу понять...

— Ну, тогда, друг мой, — хитро прищурился Виталий Степанович, — надо все делать по-честному. Берусь договориться с главным, что ты готовишь эксклюзивный материал о маргиналах. Но!.. — Бабель сделал паузу со значением: — Предлагаю заключить хотя бы устный договор об условиях — о вашем, Константин, реальном пребывании на дне...

— Вы что задумали? — испугалась Леночка.

— Не бери в голову, — успокоил ее Платонов, — чтобы понять, надо узнать изнутри. Что с того, если на недельку стану бомжом?

— Не знаю... — задумалась Лена. — Но примерять на себя чужую судьбу... Мне это кажется страшным. Причем на каком-то метафизическом уровне.

— Бросьте вы ваш идеализм, девушка, — раздраженно отмахнулся Бабель, — тут о другом речь. Настоящее журналистское расследование невозможно без полного погружения. Константин Игоревич хочет поиграть в крутого профессионала...

— Вот именно — поиграть, — перебила Куравлева.

— А я как раз предлагаю серьезное исследование.

— Условия? — не выдержал Платонов.

— Вы отдаете мне на хранение все документы, ключи от квартиры, мобильный, берете с собой минимум наличных средств, одеваетесь во все старое, в обноски — так сказать, и — лучше всего — отправляетесь в другой город, где пытаетесь выжить неделю-две!.. — сказал, как отстрелил, Виталий Степанович и выжидательно воззрился на оппонента, полагая его скорый отказ.

— Хорошие условия, — задумчиво констатировал Константин. — А что с вашей стороны?

— Костя! — не выдержала и почти закричала Лена. — А если вас убьют, продадут в рабство?! Если вы просто канете в безвестность?! Это же безумие!

— Безумству храбрых поем мы песню, — откликнулся Платонов.

К нему снова вернулось настроение легко проживаемой жизни. Внутреннее созерцание сменилось наружной улыбкой и показной бесшабашностью. Он, что называется, вошел во вкус новой идеи и даже начал в предвкушении потирать руки.

— С вас-то что, милейший Виталий Степанович? За такую работу одного признания профессионализма и смелости мало! Вы-то свою экзотику на БАМе получали, пусть в балках, но не в трущобах, вы среди комсомольцев вертелись, которые, кстати, потом благополучно разбазарили страну, а не среди людей без прошлого и будущего. Что с вас, Виталий Степанович?

Бабель, выслушав все обвинения, сначала побледнел, потом порозовел, часто задышав от пренебрежительного отношения к своему славному прошлому, снял двояковыпуклые очки, которые как-то вдруг запотели (вероятно, от внутреннего напряжения хозяина), протер их несвежим платком и, водрузив на переносицу, гордо ответил:

— Первое, Константин Игоревич, если вы вернетесь со стоящим материалом, я напрягу все свои связи в Москве и мы сделаем об этом материал даже на центральных каналах, второе, — Виталий Степанович внутренне напрягся, — мне скоро на пенсию, пора уже, я уступлю вам место редактора отдела.

— Не густо, — улыбнулся Платонов. — Но меня больше подогревает собственный интерес.

— Мужчины — вы сумасшедшие, — заключила Лена.

— И за это надо выпить, — подтвердил Константин.

— Ну, если только чуть-чуть... — со вздохом согласился Бабель. — Соседей звать будем?

3

За тридцать лет своей жизни Константин Платонов успел окончить филфак (а не журфак, за что прожженные профессионалы его слегка презирали, хотя писал он не хуже, а порой — интереснее и живее, потому как в журналистику привносил литературу), побывал в Вене, Париже и Нью-Йорке, где обучался искусству свободы слова, полгода был в армии, откуда был комиссован после тяжелого воспаления легких с последствиями, был три года женат и пять лет работал в продвинутой и весьма популярной газете...

Самый большой и нужный опыт в жизни он получил именно в армии, а самое большое разочарование — от супружеской жизни.

С Мариной он познакомился в редакции, куда она заявилась для осуществления совместного проекта, как представитель местного телевидения. Главный редактор поручил ведение проекта со стороны газеты Платонову. Марина относилась к категории девушек, знающих себе цену. В меру начитанная, сыплющая неологизмами рыночной экономики и пиаровской тусовки, хваткая и целеустремленная, она с легким пренебрежением относилась к собратьям из печатного цеха, считая их аутсайдерами. Но для Платонова она сделала исключение, оценив в процессе совместной работы его ум, креативность, жизнерадостность, и главное — что девушки на него западают легко и быстро, так что «лежалым товаром» он на брачном рынке не стал бы. До супружеских отношений между ними все дошло как-то само собой. Хотя, наверное, больше это походило на взаимную удачную покупку. В постели Марина и Константин оказались буквально на третий день (правильнее сказать, на третью ночь) совместной деятельности. Платонов хоть и летел по жизни без особых раздумий о ее смысле и всяческих последствиях от бездумных поступков, но эту ночь застолбил в своем сознании как какой-то элемент счастья на грани сумасшествия. Тело Марины показалось ему предметом зависти Афродиты, а ее профессиональные любовные навыки не смутили, а напротив — зажгли в сердце Платонова то, что в литературе принято называть слепой страстью. Он даже не понял, что уже на следующее утро в их паре был вторым...