— Нет. Не хочу.

— А зря. Твоя история снова на первых полосах. Журналисты телефон оборвали.

— Ты меня не бросишь, Лева?

— Да что ты! Что ты! У нас с тобой все будет. Слава, деньги. Я тебе скоро квартиру куплю. Где ты хочешь квартиру?

— Где?

— В каком районе?

— Рядом где-нибудь. С тобой. Не бросай меня, Лева. Мне что-то нехорошо.

— Скоро все образуется. Фонарин обещал. Все образуется.

Через несколько дней их вызвали к следователю. Тот привстал из-за стола, пожал руки обоим, сначала Коле Краснову, потом Льву Антоновичу Шантелю:

— Очень приятно познакомиться. Очень. Такие знаменитости! Жене сегодня вечером расскажу. Вот, пригласил сообщить, что дело о смерти гражданки Семикиной Анфисы Федоровны закрыто. За очевидностью произошедшего с ней. Несчастный случай. Так что мы вас больше не побеспокоим.

— А как же… — заикнулся было Шантель, — старший лейтенант Колыванов…

— Да, насчет Колыванова. Выявлены кое-какие нарушения. Злоупотребление служебным положением, превышение власти, ну и так далее. Старлей уволился из органов и, послухам, буквально через несколько дней уезжает в горячую точку. Добровольцем.

— Что ж… Так мы можем быть свободны?

— Да, конечно, — улыбнулся следователь.

— Пошли, Коля. — Шантель направился к дверям, на всякий случай придерживая парня за плечо. Не дай бог сорвется.

— Минуточку, — остановил их следователь.

— Да? — Лев Антонович вздрогнул — не верилось, что все закончилось.

— А автограф?

Они остановились у ряда палаток на небольшом рынке, что находился возле метро. Коле захотелось бананов. Шантель не возражал.

— Давай подышим. Погуляем на свободе. Надо прийти в себя.

— Спасибо, Лева.

— За что?

— Если бы не ты… Честное слово, бросил бы все и уехал. Ты не отказывайся от меня, я сделаю все, что ты скажешь. Помоги только… Я без конца все думаю, думаю… О ней. Ведь это была любовь, а?

— Кто его знает…

— Просто так получилось. Нет больше Фисы. Ребята откололись, остались ты да я. Если сейчас и с тобой что-нибудь… То это все. Конец.

— А что со мной?

— Ну, не знаю. Не по себе мне что-то. Внутри будто все сгорело. Один пепел остался. Ничего не хочу, ни во что не верю. Никогда еще мне не было так плохо. Никогда. Вот тебе и парад планет.

— Постой… Слышишь?

Из музыкального киоска, находившегося рядом, доносился голос Коли Краснова. Это была та самая песня «Не мой день».

— Это слава, Коля. Самая настоящая слава. Если тебя слушают на рынке, значит, кассеты пользуются спросом и раскупаются. Ты счастлив?

Заглянув в лицо Николаю Краснову, Лев Антонович Шантель понял, что вопрос неуместен.

— Коля! Коля Краснов! Мы любим тебя!

— Любим!

— Любим!!!

Возле подъезда опять дежурит группа фанаток, девчонок лет шестнадцати-семнадцати. Это у них правило такое: устанавливать дежурство у дома своего кумира. Зачем? Чтобы не чувствовал себя одиноким? Дорого бы дал сейчас за это чувство. За два года клубы его поклонников расплодились по всей стране, словно кролики, такое ощущение, что от преследователей невозможно спрятаться нигде. На днях была драка между фанатами за честь дежурить возле этого самого подъезда — местные спорили с приезжими из области. Он смотрел, как девчонки вцепляются друг другу в волосы, визжат и стонут, и чувствовал, что сходит с ума. Зачем все это? Зачем? Одни доказывали другим, что любят кумира больше. Сила любви измерялась мощью ударов. Он честно пытался остановить это безобразие, пока не понял, что может быть разорванным на маленькие-маленькие клочки. Каждый захочет унести с собой кусочек Коли Краснова.

Победившие внушали ужас. Они сильнее, злее, словно волчата, окрепшие в борьбе за выживание. Отстояли право на него, на его дом, на его личную жизнь. У них молодые, острые зубы. Страшные зубы. Его передернуло.

— А вас дома ждут, — угодливо сказала одна из девчонок.

— Спасибо, — машинально откликнулся он и сделал усилие над собой, чтобы не зажать уши:

— Мы любим тебя!

— Лю-у-у-бим!!!

Пробежал в подъезд, подмахнув по пути с десяток автографов. Когда-то это доставляло удовольствие несказанное. Боже, во что они превратили подъезд! Уже не раз жильцы дома требовали: «Прекратите это безобразие! Мы не успеваем делать ремонт!» Грозили общим собранием, порицанием и штрафом. Он покорно платил за кодовые замки и железные двери, но подростки все равно умудрялись проникать в подъезд и писать на стенах: «Коля! Коля Краснов! Мы с тобой! Мы любим тебя! Любим!!!»

Они считали за честь выпить пивка или покурить именно в подъезде своего кумира, потом заняться любовью и поговорить о своих подростковых проблемах. Милиции давно надо бы установить здесь постоянное дежурство, но, как там все время говорят, кадров не хватает. А у этих всегда хватает кадров. И стены вновь исписаны, пол загажен.

Ехал в лифте, окруженный собственными цитатами. И когда успел написать столько глупостей? Вот в такие моменты и делается стыдно. Все, что давно хотелось бы забыть, множится со страшной силой и напоминает о себе вновь и вновь. Интересно, а кто его ждет дома? Как это кто? Будто ключ от его квартиры есть у многих людей! Да их по пальцам можно пересчитать!

Звонить не стал, сам открыл дверь. Вошел в прихожую, включил свет, громко позвал:

— Ева!

Ни звука в ответ. Да она и не откликнется. Если Ева дома, она обязательно в спальне. Кажется, телевизор включен, откуда-то идет звук. Он прошел в спальню. Так и есть.

— Здравствуй, Ева!

Повернула голову, кивнула молча. Ну что за женщина!

— Вот уже два месяца как развелись, а ты все ходишь сюда. Зачем?

Снова в ответ ни звука.

— Отдай мне ключ, — попросил он.

Отрицательно покачала головой.

— Почему? Ева, почему?

Он никак не мог понять своих отношений с этой женщиной. Два года назад поженились, два месяца назад разошлись, все беззвучно. И жили молча, и на суде молчали, выдавив из себя только: «согласна», «согласен». Он еще нашел в себе силы добавить: «на развод». Она промолчала.

Когда были женаты, он пытался хоть как-то общаться с женой и делал это следующим образом: записывал телевизионные передачи, которые Ева вела, и время от времени просматривал кассеты. Вот и сейчас с усмешкой взглянул на заваленный видеокассетами стеллаж — смешно!

Жена бродила по дому, беззвучная, а он ставил кассету и слышал ее голос:

— А сейчас в эфире я, Ева, и горячая русская двадцатка! На последнем, двадцатом месте — группа, которая…

С нетерпением ждал окончания передачи, потому что частенько слышал:

— И наконец, сейчас мы узнаем, кто же возглавляет хитпарад, кто занимает первую строчку в рейтинге, кого вы больше всего хотели бы сегодня услышать! Да-да-да, я так же, как и вы, надеюсь, жду с нетерпением… Да-да-да! Это снова мой обожаемый Николай Краснов! Итак, смотрим клип!

Обожаемый супруг в этот момент пытался пообщаться с женой в режиме он-лайн, а не посредством видеозаписи.

— Я и на самом деле тебе не безразличен?

Она молча кивала.

— Ева, почему ты молчишь? У тебя горе какое-то случилось? Тяжелое детство? Стресс? С Фонариным было что-то не так? Ева? Но я же не могу все время идти ощупью, ты хотя бы подскажи! Я-то не делаю тебе ничего плохого!

— Я…

— Ну, что?

— Нет, ничего. Где мои сигареты?

Он выдержал год и восемь месяцев. Ее молчание и дым от сигарет с ментолом, который окутывал их спальню. И вот теперь она снова лежит на кровати, молча курит и не хочет отдавать ключ.

— Ну хорошо. Хотя бы объясни, зачем ты приходишь? Ты же ни поесть не можешь приготовить, ни уборку никогда не делаешь. А ведь сегодня у домработницы выходной. Неужели не видишь, что в квартире грязно? И холодильник пустой. Если бы ты хотя бы женскими обязанностями не пренебрегала, я никогда не подал бы на развод. Но от тебя же совершенно нет никакого толку! Ты как мебель в этом доме! Но ты же не табуретка, не торшер. Ева!