— Пру, дорогая, — сказала Роза, очень тщательно выговаривая слова. — Познакомься, это Туз. Он приехал на двадцать четыре часа раньше, и мы все очень рады. — Туз поднялся на ноги и пожал мне руку. Он ни взглядом, ни жестом не показал вида, что уже встречался со мной при гораздо более неблагоприятных для меня обстоятельствах.

— Пожалуйста, проходите и присаживайтесь, — сказал он, показывая мне на большое кресло по правую руку от Джека. Пендл устроился на подлокотнике моего кресла. Джек и Мэгги, взявшись за руки, сидели на софе.

— Почему ты вернулся на день раньше? — спросил его Джек.

— Да… — протянул Туз, — так. Эти венесуэльские бунтовщики были разбиты намного раньше, чем кто-либо мог вообразить себе. Там уже нечего было делать, и я прилетел обратно.

— И долго ты здесь пробудешь? — спросила Роза.

— Трудно сказать. Возможно, останусь навсегда. Би-би-си предложила мне сделать новую программу.

— Значит, теперь ты, вероятно, останешься в Англии? — едва слышно проговорила Роза.

— Да, — ответил Туз без тени улыбки на лице. — И теперь я смогу все время за всеми вами присматривать, не так ли? А как поживает Люкаста? — Повернулся он к Джеку и Мэгги.

— О, она стала совсем очаровательной, — с энтузиазмом заговорила Мэгги. — Она приедет сюда на следующий уик-энд, и ты сможешь увидеть ее собственными глазами.

В ее голосе, естественно, не было и следа тона злой мачехи.

— Лицемерие — это совершенно нормальное явление после девяноста дней, проведенных в открытом море, — невнятно пробормотала я для себя.

Теперь я наконец смогла понять, почему все были так осторожны в разговоре с ним. Туз был высоким — самым высоким из трех братьев — и еще шире в плечах, чем Джек. Его кожа загорела до шоколадного оттенка. Он отрастил черные усы, которых не было на его последней фотографии, и теперь сам стал похож на венесуэльского бандита. Было очевидно, что он не спал последние несколько ночей. Но даже в таком истощенном состоянии выглядел он очень грозно. Туз принадлежал к числу тех жестких, самоуверенных мужчин, которые бродят по всему миру в поисках истины, всегда устремляются в самые горячие точки на земном шаре, горя желанием понаблюдать за развязыванием войн и падениями правительств. Всякий раз, когда он открывал рот, я ожидала, что он скажет: «Программа „Панорама“ в эфире» и начнет вести репортаж.

У него была привычка резко задавать вопросы, как бы выстреливать ими в собеседника, а потом внимательно вслушиваться в ответ. Я сидела в каком-то полукаталептическом состоянии, пока он расспрашивая Джека и Пендла о делах, на работе, а Мэгги — об их с Джеком новом доме. Это было похоже на серию мини-интервью. Всякий раз, когда Роза пыталась ввязаться в разговор, он обрывал ее и продолжал говорить сам. Иногда он посматривал на меня. Наверное, моя очередь давать ему интервью подойдет позднее. Я решила про себя, что он мне не нравится, и вообще, что он задира и хвастун.

Через несколько минут, после того, как Туз в очередной раз отбил попытку Розы встрять в разговор, она поднялась и обиженно заявила, что отправляется спать. Я тоже поднялась и пошла вслед за ней. В холле кто-то забыл повесить трубку. Роза это заметила и сказала с укором:

— Какое ужасное расточительство, такая трата энергии.

Я поднялась по лестнице, вошла в свою комнату, разделась, разбросав одежду по полу, и улеглась в постель. И стены кружились у меня перед глазами.

Мне снилось, что я никак не могу выбраться из объятого пламенем рушащегося дома, поэтому я проснулась в холодном поту. На кровати около своих ног я обнаружила свернувшегося в клубок и мирно посапывающего во сне Колриджа. В доме было тихо, за окном — ясное небо, от туч не осталось и следа, и только где-то далеко в горах еще гремело. После вчерашней разудалой вечеринки я пребывала в тяжелом похмелье. Я полежала некоторое время, пытаясь приспособиться к головной боли. В конце концов люди привыкают жить страдая, как, например, люди с раковыми опухолями. Просто надо расслабиться, отвлечься, уговаривала я себя, сжимая обеими руками гудящую голову. Я застонала, но от этого легче не стало. Тогда я кое-как поднялась с кровати и спотыкаясь поплелась в ванную комнату. И застыла в дверях, увидев самое прекрасное и впечатляющее явление спины мужчины: широкие коричневые плечи, слегка вьющиеся на затылке густые черные волосы, мощные бедра, обернутые алым полотенцем, и длинные мускулистые коричневые ноги. Наверное, после вчерашнего я умерла и попала на небеса, — подумалось мне.

В следующее мгновение иллюзия рассеялась. Туз Малхолланд повернулся ко мне лицом, и я увидела мыльную пену у него на подбородке. Его опухшие от сна глаза посмотрели на меня из-под густой челки без малейшего признака дружелюбия.

— Только недолго, пожалуйста, — заявил он вместо приветствия и начал стирать с лица мыльную пену.

— По крайней мере дождь прекратился, — сказала я слабым голосом и тяжело оперлась на дверную ручку, помогая себе удерживаться в вертикальном положении. — Мы можем провести великолепный день.

Потом, помнится, я надевала мою ажурную комбинацию — «искусительницу», которая, должно быть, смотрелась весьма неуместно, принимая во внимание мое состояние. Я вернулась в свою комнату и, стоная, уселась на кровать. Если я не выпью чего-нибудь в самое ближайшее время, то моя голова разлетится на куски. Я приступила к мучительной процедуре одевания, натянула коричневый свитер и коричневые вельветовые брюки для верховой езды, которые были в моде этой осенью. Правда, на лошадь я не садилась ни разу в жизни. Самые большие проблемы возникли с ботинками. Несколько раз я пыталась завязать шнурки, но, наклонившись к ним, я тут же чувствовала приступ тошноты. В конце концов я подумала, что уже поздно стараться выставить себя перед Тузом в приличном виде, поэтому зашвырнула ботинки в угол и натянула свои старые оранжевые сапоги. По-моему, прошли века с тех пор, как я начала одеваться. Да, не мешало бы пойти проветриться.

По пути к лестнице я правой рукой цеплялась за перила, а левой старалась поддерживать голову в одном и том же положении. Сверху я увидела, что по холлу бродит Туз с чашкой кофе в руке. Он выглядел очень неприступным, а я… Конечно, мое болезненное состояние при дневном свете смотрелось просто ужасно. На полу растянулся Колридж и постукивал хвостом по ковру.

— О, пожалуйста… — простонала я. — У вас есть «Алко-сельтерская»?

— Ну, вы этого не переживете в таком состоянии, — сказал Туз. — Лучше я вам дам «Фернет Бранка».

Я отправилась на кухню. Там возилась миссис Брэддок, она гремела немытой посудой и то и дело подскакивала от ярости.

— Миссис Малхолланд должна была предупредить меня, что мистер Туз возвращается, — заворчала она.

— Она и сама не знала, — сказала я, вспомнив задравшееся платье Розы. — Она была больше всех удивлена его приездом.

— Наверное, она, как всегда, не прочитала как следует письмо мистера Туза, и теперь я должна вертеться тут как бешеная с самого утра, — возопила миссис Брэддок и в сердцах бросила в мойку грязную кастрюлю, словно это могло облегчить создавшееся положение.

Вошел Туз и протянул мне стакан. Я залпом проглотила содержимое и тут же поперхнулась, пытаясь вздохнуть.

— Вы меня отравили, — наконец с трудом прохрипела я.

Внутри загорелся такой огонь, что на какое-то мгновение мне показалось, что я сейчас взорвусь. Это было похоже на фильм ужасов: мне казалось, что сам Дракула шевелится у меня в животе и терзает мои внутренности. Потом вдруг все закончилось, и я почувствовала себя здоровым человеком. Дня проверки я осторожно потрясла головой раз, другой, третий, но она нигде не отзывалась болью.

— Вы большой искусник, — пробормотала я, желая его поблагодарить.

Туз задумчиво наблюдал за моими метаморфозами. Затем, подождав, пока миссис Брэддок выставит на полку еще один ряд вымытых стаканов, спросил:

— Вы всегда так напиваетесь?