— Средства мы выделим, людей и костюмы дадим, — продолжал мэр. — Это все мелочи. Главное, чтобы в представление не вкралась какая-нибудь досадная историческая ошибка. Значит, согласны городской культуре помочь?

— Да, конечно, — отвечал Рябцев твердо.

— Вот и отлично! — Дурин просиял лицом. Улыбка зайчиком поскакала по рядам и отразилась от лица Фуфлачева. — Все свободны.

Совещание закончилось, члены комиссии облегченно высыпали в коридор, где к Рябцеву тотчас же подкатил главный специалист по городской культуре.

— Я думаю, с поездкой на Холм надо поспешить, — сказал Фуфлачев, бережно попридержав Рябцева за локоть. — Одно дело — сценарий, и совсем другое — натура. Здесь надо все на местности посмотреть.

— Посмотреть, конечно, можно. Вот только время… Давайте, на той неделе созвонимся?

— А зачем откладывать? Мы на машине, туда и обратно… Часа за полтора управимся. Может быть, прямо завтра на Холм и поедем? С утра, часиков в десять?

И так это просительно прозвучало, что Рябцев не выдержал и сдался. На утро и уговорились. Счастливый Фуфлачев покатился по коридору, а к Рябцеву тут же пристал озабоченный Гулькин.

— Что на совещание-то опоздал? — спросил он, торопливо здороваясь. — Я уж думал, ты не придешь.

— Да машина сломалась, пришлось на троллейбус пересаживаться. А что?

— Жаль, что сломалась! А мне как раз к Дому творчества надо, на юбилей опаздываю. На тебе, Миша, рассчитывал. Ладно, как-нибудь сам доберусь. Вот, держи, только не потеряй, — сказал Гулькин, вручая Рябцеву папку с «Осмыслением». — Думаю, странички три на предисловие хватит, главное, чтобы ты не затягивал с этим делом, а то мне скоро в издательство роман нести.

Члены комиссии разошлись и разъехались, каждый по своим делам, у мэра же рабочий день продолжался.

— Что там у нас на сегодня? — спросил Дурин, вернувшись в свой кабинет.

— В пять часов — прием граждан по личным вопросам, Аркадий Филиппович, — живо отвечал помощник, заглянув в рабочий блокнот.

— А без приема сегодня никак нельзя? Скажем, на следующий месяц перенести?

— Можно. Но не желательно, Аркадий Филиппович, — осторожно отвечал помощник. — Мы ведь прием уже два раза отменяли. Один раз в связи с приездом делегации из дружественного нам Казахстана, а другой…

Здесь мэр нечаянно зевнул, помощник тактично умолк и к начатой теме уже не возвращался.

— Хорошо. В пять так в пять, — сказал мэр, подумав. — Скажи там, в приемной, пусть кофе мне, что ли, принесут… с бутербродами. Того и гляди, опять часа на два прием растянется, — ворчливо добавил он.

Ворчал мэр, признаться, скорее для острастки, чем из-за плохого настроения: только что закончившимся совещанием он остался доволен. Чувствовалось, что комиссия хорошо знает поставленные перед ней задачи и отлично с ними справляется. Особенно Семин, директор гостиницы. Да и этот, из ЖКХ, Колобанов… тот еще гусь! А с представлением на Холме хорошо придумано. Если с размахом это дело организовать, от гостей в Годовщину отбоя не будет. А то, глядишь, и столица на мэра внимание обратит.

Впрочем, настроение у Дурина начало портиться с первым же посетителем. Пришел старик лет восьмидесяти пяти, назвался Евсеевым и принялся просить за своего внука.

— Вот я профессору и говорю: Колька не виноват, что так в экзамене написал, это я его с толку сбил, — сердился старик. — А профессор мне, мол, ничего, он потом к нам придет… Да разве же.

— А я-то чем вам могу помочь? — терпеливо повторял мэр. — Сами посудите, разве имею я право вмешиваться в учебный процесс?

— Вы на все имеете право, вы же — власть! — упирался старик. — Вон, у нас во дворе для ветеранов мавзолей строят, и тоже не сами по себе. Говорят, мэр приказал.

— Какой еще мавзолей? — ахнул Дурин. — Вы это о чем?

Евсеев смущенно кашлянул:

— Да не мавзолей! Это мы его так называем. Стенку из кирпичей решили построить, а на ней фотографии ветеранов повесить. Я там тоже буду висеть!

— Ах, вот в чем дело! Да-да, конечно, это моя идея, — не стал зря скромничать Дурин. — К Годовщине готовимся. Люди должны знать, с какими героями они рядом живут!

Разговор можно было сворачивать. Нет, оставалась еще одна мелочь.

— Так вы, дедушка, воевали? — голос у Дурина заметно потеплел. — Стало быть, фронтовик?

— Было дело. А толку? — усмехнулся Евсеев. — Я ведь прямо с войны в Воркуту загремел… было дело! После плена нас всех похватали. На лесоповале силы и потерял.

— Что ж вы раньше-то молчали? С этого и надо было начинать!

Тотчас же мэр повернулся к помощнику, сидевшему поодаль:

— Запиши там… насчет материальной помощи… — Дурин глянул в лежавший перед ним листок. — Евсееву Валентину Федосеевичу. Двести рублей. Знаю, что денег в бюджете нет, но — надо… Надо! Люди кровь за нас проливали, а мы — что же, двести рублей не можем найти?

Дальше все было ясно, во всяком случае, Дурину. Сейчас старик начнет благодарить за заботу о ветеранах, мэр напомнит о долге общества перед старшим поколением… Но здесь в привычный ход вещей вкралась досадная неожиданность: Евсеев принять долг у общества отказался. Наотрез.

— Я ведь не за деньгами сюда пришел! — сказал он с обидой. — Я ведь внуку просил помочь. А не можете, так и скажите… Зачем же мне сразу деньги совать?

Старик поднялся и медленно пошел к двери. Досада царапнула мэра своим острым когтем.

— Да возьмите, ну что вы? Нет, правда… Вы ведь воевали! — вырвалось у Дурина. Евсеев остановился у порога и обернулся к мэру:

— Разве я за деньги воевал? — тихо спросил он.

Дурин хотел объяснить… или напомнить? Нет, скорее всего, сослаться на последние указания… Впрочем, это уже не важно. Евсеев ушел, и ссылаться уже не имело смысла. И так найдется кому напомнить и объяснить…

— И сколько там на прием записалось? — сердито спросил Дурин, как только дверь закрылась. — Человек пятьдесят? Сто?

— Всего тридцать пять, — с готовностью ответил помощник. — Но там и по другим вопросам стоят.

— Все ходят, ходят… — ворчливо заметил мэр. — Ладно, Хренкин, запускай следующего.

И привычно вернул лицу его должностное выражение.

Катаклизм зародился в главном сейсмическом поясе Земли — на стыке Тихоокеанской и Индо-Австралийской литосферных плит, примерно в трехстах километрах к северо-западу от острова Вануа-Леву. Пятьдесят миллионов лет, сантиметра по полтора в год, одна из плит постепенно смещалась по мантийному веществу от срединно-океанических хребтов к глубоководным тихоокеанским желобам, пока однажды не произошло непоправимое. На глубине семьдесят пять километров ниже уровня моря древняя и тяжелая плита столкнулась с легкой, более молодой, и начала выдавливать ее наверх, при этом сама погружаясь в мантию. Тотчас же чудовищное напряжение земных пород отозвалось в зонах Биньофа целым роем толчков, немедленно отмеченных сейсмическими станциями всего мира.

Грозный предвестник грядущего землетрясения, первый толчок — форшок, вызвал обширное возмущение астеносферы в районе Марианской впадины. Линия тектонического разлома пошла на юго-восток и оборвалась вблизи северной оконечности острова Суматра, вызвав трехметровые волны в одном из оживленных районов Индийского океана. И Джек Янг, первый помощник капитана сухогруза «Green star» (Либерия), отметил это природное явление в судовом журнале.

Ровно через семнадцать минут после форшока, в 20.54 по Тихоокеанскому времени, повторный толчок — автершок — ощутили жители Японии. По данным Токийской сейсмологической станции, очаг землетрясения располагался в 230 км к северо-востоку от острова Хатидзио. И уже совсем скоро цунами достигло архипелага Идзу, заставив изрядно поволноваться береговые службы. Впрочем, высота волн не достигала и полуметра. Тем не менее, жители острова Мияке были немедленно эвакуированы в безопасное место, и вплоть до утра среды на побережье оставались лишь специальные наблюдатели.

После этого в течении нескольких часов сейсмические станции обоих полушарий зафиксировали более сотни толчков, от двух до пяти баллов по шкале Рихтера. Впрочем, ни разрушений, ни человеческих жертв в районе сейсмической активности отмечено не было.