И вручил Гулькину несколько исписанных страниц, крепко прихваченных обычной канцелярской скрепкой.

Предисловие писателю понравилось. Он дважды его перечитал, аккуратно сложил странички и бережно уложил их в карман, решив еще раз вернуться к предисловию на досуге.

— А нельзя ли в том месте, где ты пишешь о литературных традициях, хотя бы Льва Толстого упомянуть? — несколько смущенно попросил Гулькин. — А то ведь как-то не совсем понятно, откуда именно автор свои истоки берет. Можно, я потом это в предисловие вставлю?

Рябцев не возражал. Окрыленный Гулькин тут же заторопился домой, сказав, что еще в тот понедельник пообещал редактору рукопись принести, да вовремя вспомнил, что забыл засученные рукава из текста убрать. Опять же, с предисловием пришлось долго ждать… Ну, ничего, вот теперь и в издательство ехать можно! Словом, Гулькин ушел, а профессор остался. Сходил на кухню, сварил себе кофе. Потом вернулся в кабинет и сел за очередную статью для «Отечественных записок», которые время от времени баловал ранее не известными фактами, касающимися обороны Города.

Между тем, что-то неясное и недосказанное уже носилось в прогорклом от раскаленного асфальта августовском воздухе. Буквально дня через три после того, как на Холме появился глухой забор и тот самый умный из НИИ принялся исследовать грунт под основанием Монумента, в приемную к Дурину позвонил Ал. Серебряный (Вертопрахов). И хотя секретарше совместно с помощником мэра удалось дерзкий наскок отбить (журналиста адресовали за комментариями в департамент ЖКХ, где его следы и затерялись), Дурин понял: это не спроста. Тотчас же вызвал к себе Фуфлачева вместе с помощником и секретаршей и подробно им объяснил, как следует впредь себя вести с работниками печати.

Так что на следующий день, когда неутомимый Вертопрахов снова осмелился напомнить о себе наглым звонком, в приемной у Дурина уже знали, как надо действовать.

— Это вы насчет забора? Ах, ну конечно! Все только и делают, что спрашивают про этот забор, — нежно говорила секретарша, причем лицо ее то и дело перекашивало от избытка чувств. — Вот вам телефон нашего Игоря Георгиевича, он полностью в курсе дела и готов сей же час предоставить вам всю исчерпывающую информацию…

Фуфлачев и в самом деле такой информацией обладал. Журналиста он встретил как родного.

— Юрий Петрович? Ну, как же, знаю, читаю… А иногда даже и перечитываю. Да вы садитесь, не стесняйтесь. Прекрасное у вас перо! — ворковал Фуфлачев, наливая журналисту кофе. — Так вы ко мне насчет Холма? Всегда к вашим услугам. И что же вас конкретно интересует?

— Забор, — рубанул Вертопрахов, не глядя: и так знал, что не промахнется. — То есть все, что за этим забором, ну и вокруг, конечно. Хотелось бы, знаете, посмотреть.

— Понятно… Ну, как же, самая свежая новость, — Фуфлачев поощрительно улыбнулся. — Да вы берите печенье, не стесняйтесь. А знаете, к нам буквально сегодня утром с телевидения приезжали, их тоже забор интересовал. Точно так! С ними на Холм помощник мэра поехал.

«Вот, сволочи! Все-таки опередили», — подумал Вертопрахов. Как истинный журналист, конкурентов он не жаловал.

— И что же они там снимать хотят? — словно бы о чем-то постороннем спросил Вертопрахов, лениво прихлебывая кофе.

— Забор, естественно! — торжественно возвестил Фуфлачев. — Хотя, скажу вам по секрету, — здесь чиновник и в самом деле понизил голос, — ничего интересного за этим забором нет.

— Как — нет? — невольно вырвалось у Вертопрахова. — Этого не может быть!

— Все может быть, уж вы мне поверьте, — мягко заметил Фуфлачев. — Я в культуре восемь лет работаю, таких, знаете ли, чудес насмотрелся! Да вот хотя бы нашего водителя взять…

Но здесь Вертопрахов его перебил:

— Мне бы на Холм съездить, посмотреть, с народом поговорить, — решительно сказал он. — Может быть, прямо сейчас и поедем?

Удивительно, но чиновник от поездки отказываться не стал, а даже, напротив, с большим удовольствием на нее согласился.

— Я ведь и сам на Холме часто бываю, — признался Фуфлачев уже на выходе из мэрии. — Иной раз едешь на работу, а на улице слякоть, настроение скверное… Едешь и думаешь: а может, на Холм завернуть? Ну и завернешь, конечно. Посидишь, музыку послушаешь, выпьешь чашечку ко…

Но здесь шедший впереди журналист решительно открыл входную дверь, и признание пришлось оборвать на середине слова.

А что, Фуфлачев и в самом деле пил кофе на Холме? И музыку при этом слушал? Было дело, не скроем. Ну, как же, кафе «Старый дот»: какие, я помню, блины мне там однажды подавали!

Но блины это так, пустяки. Вот салат «День Победы», это другой разговор. Лук, морковка, картошечка… парочка вареных яиц… и все это под соусом «Провансаль». Божественный, нечеловеческий вкус! А говядина «На привале»? Не слышали о такой? Дороговато, не скрою, зато какие ощущения! А вот солянка «Командирская» мне, честно говоря, не понравилась. Капусты много, огурцов — мало. Да, и мяса в солянке почти нет. Не иначе как повар-сверхсрочник ее готовил.

Здесь же, неподалеку от «Дота», можно было купить и кое-какой военно-исторический антураж, которым торговали с лотков предприимчивые граждане бойкой наружности. Например, крупнокалиберный патрон с гравированной на нем надписью «Привет из Города!», или какой-нибудь осколок, или даже кусок ржавой пулеметной ленты, которую так приятно повесить в квартире на стене: пугает, а все равно не страшно.

И все же, все же… Был «Старый дот», и музыка в нем была. Зал под названием «Солдатский» пользовался неизменной популярностью у посетителей Холма, так что в иные дни приходилось даже стоять за солянкой в очереди. Был еще один зал — «Генеральский», но он открывался крайне редко и отнюдь не для каждого, зато и закрывался позже всех. И часто можно было слышать в этом зале суровые генеральские голоса, основательно разбавленные нежными дамскими вздохами.

Поскольку журналисту не терпелось поскорее разоблачить тайну забора, Фуфлачев повел журналиста к Монументу самой короткой дорогой. По странному стечению обстоятельств, проходила она как раз мимо «Старого дота», чем Фуфлачев и воспользовался.

— А то, может, зайдем, кофе выпьем? — любезно предложил он. — На Холме, я так чувствую, мы долго будем, а время обеденное…

Вертопрахов подумал — и согласился.

День был будний, и посетителей в «Солдатском» оказалось немного. Среди последних журналист заметил парочку знакомых лиц, плюс одно незнакомое. Знакомые, из рядовых, ели мясную окрошку «Окоп» и запивали ее ликером «Бруствер», незнакомое же лицо явно командного состава предпочитало коньяк «Генералиссимус», а в «Окоп» и вилкой не лезло. Впрочем, с рядовыми командный держался на дружеской ноге, беспрестанно травил солдатские байки и расспрашивал о премудростях телевизионной съемки.

— Добрый день, Игорь Георгиевич! — не по-уставному поздоровался с Фуфлачевым официант в гимнастерке, с лычками старшины. — Что будем заказывать?

— Одну минуточку, — Фуфлачев повернулся к журналисту. — Вы как насчет «Трофейной»? Граммов по сто? Фронтовых?

— Вообще-то я на работе… — смутился журналист.

— Так ведь и я сюда не на экскурсию приехал, — весело отвечал Фуфлачев. — Сидеть в «Доте» и «Трофейной» не попробовать? Абсурд!

И кивнул старшине: мол, действуй.

«Трофейная» оказалась теплой, к тому же отдавала сивухой, однако по стопке выпили и навалились на еду.

— А что вы хотите? Трофейная она и есть трофейная, — шутил Фуфлачев, ловко расправляясь с салатом. — Да вы кушайте, не стесняйтесь. Творческим людям без калорий нельзя! Ну, что, еще по одной? — Но Вертопрахов так решительно помотал головой, что Фуфлачев уговаривать не стал. Подозвал старшину и приказал подавать кофе.

— Теперь, пожалуй, и к Монументу можно идти, — сказал Вертопрахов, отряхивая крошки с пиджака, однако чиновник подниматься из-за стола явно не торопился.

— А куда нам идти? И зачем? — удивленно спросил он. — Я вам и так все расскажу. Тем более что вас и близко к Монументу не подпустят. К нему сейчас никого не пускают.