В мире, который так часто казался им царством насилия, они научились воздвигать вокруг себя прочные заградительные барьеры, как эмоциональные, так и физические. Теперь и Диана, и Сьюзен чувствовали, как эти барьеры размываются незримым присутствием человека, присылающего записки. Так точит вода прочную, казалось бы монолитную, дамбу — по кусочку, по трещинке. Волны постоянно плещут в нее. Они медленно разрушают бетон, и тот шелушится, отслаивается, а потом начинает осыпаться и в конце концов исчезает в серо-зеленой морской пучине. Ни мать, ни дочь не могли до конца осознать природу одолевающего их обеих страха. То, что какой-то человек следит за ними, не вызывало сомнений, но непонятная причина его к ним интереса смущала их и сбивала с толку.
Диана не решалась поделиться с дочерью худшим из своих страхов. Ей для этого требовались более веские доказательства, во всяком случае, она так говорила сама себе, что было, однако, лишь полуправдой. Скорее, она просто отказывалась прислушаться к тому настойчивому зову, с которым влекла ее к себе запрятанная в стенной шкаф шкатулка и который побуждал цепляться за те, не слишком убедительные, доказательства смерти ее бывшего мужа, которые у нее имелись. Она говорила себе, что содержимое шкатулки представляет собой реальные факты, но этот аргумент рождал в ней противоречивые чувства. Так всегда бывает, когда человек, который одновременно и хочет во что-то поверить, и страшится этого.
В дни, последовавшие за инцидентом в баре, мать стала чрезвычайно молчаливой, хотя в душе у нее царила настоящая какофония резких звуков. Ее одолевали сомнения, да и болезнь тоже не давала ей покоя.
Невозможность связаться с сыном лишь усиливала этот ее внутренний разлад. Она оставила для него несколько телефонограмм в университете на кафедре, переговорила с полудюжиной бестолковых секретарш, ни одна из которых, по всей видимости, не имела понятия, где он находится, но которые тем не менее почему-то пребывали в уверенности, что профессор Клейтон в скором времени получит ее сообщения и ответит на них. Одна даже вызвалась приклеить скотчем ее телефонограмму на дверь его кабинета, словно это могло чем-то помочь.
Диана не была уверена, стоит ли проявлять большую настойчивость в стремлении связаться с сыном, потому что боялась придать ее желанию переговорить с ним оттенок срочности и крайней необходимости, которые могли бы навести на мысль, что она находится в состоянии, близком к панике, тогда как ей этого хотелось меньше всего. Она, пожалуй, была готова признать, что встревожена. Обеспокоена. Но паниковать она не стала бы ни при каких обстоятельствах. Это было бы уж чересчур.
«Ведь пока не произошло ничего такого, с чем мы не могли бы справиться сами», — говорила она самой себе.
Но, несмотря на всю притворную бодрость, с которой звучало это заявление, она хорошо понимала, что та в очень значительной степени связана с действием успокаивающих препаратов, принимаемых ею. Теперь она испытывала в них куда большую потребность, чем раньше, — они помогали ей уснуть и подавляли чувство тревоги. И она в последнее время стала совмещать прием наркотиков с употреблением алкоголя, хотя врачи предостерегали ее против этого. Таблетка от боли… Потом таблетка для увеличения количества красных кровяных телец, которые тщетно пытались противостоять все возрастающему количеству микроскопически малых белых кровяных телец, проигрывая им битву где-то в глубинах ее организма… Надежды на то, что химиотерапия ей поможет, у нее не осталось. А еще она принимала витамины, которые должны были придать ей больше сил. А также антибиотики, чтобы избежать инфекции. Обычно она выстраивала таблетки в шеренгу по ранжиру и думала: атака Пикетта. [51]Доблестное и полное романтизма наступление на хорошо окопавшуюся и непреклонную армию. Эти храбрые воины были обречены еще до того, как горнист протрубил сигнал идти в бой. Свои таблетки Диана запивала водкой, разведенной апельсиновым соком. По крайней мере, апельсиновый сок, говорила она себе, является местным продуктом и, может быть, принесет пользу.
Примерно в это самое время Сьюзен Клейтон стала замечать, что принимает меры предосторожности, которыми прежде пренебрегала. В течение вот уже нескольких дней, прошедших после случая в баре, она, прежде чем ступить на ленту эскалатора, пропускала вперед несколько человек. Кроме того, она больше не засиживалась допоздна на работе. Если куда-то шла, то просила дать ей эскорт. У нее появилось желание менять распорядок дня так часто, как это только возможно, — так она пыталась найти безопасность в спонтанности и разнообразии своего поведения.
Для нее это было непросто. Она считала себя упрямой, но при этом отнюдь не подверженной стремлению совершать стихийные поступки. Ее друзья, некоторое количество которых она таки завела в окружающем мире, возможно, сказали бы ей, что в глубине души она склонна к самокопанию.
Теперь, когда она ехала из дома в редакцию или, наоборот, из редакции домой, Сьюзен приобрела привычку маневрировать между полосами медленного и быстрого движения: она то неслась несколько минут со скоростью сто миль в час, то вдруг резко тормозила и начинала тащиться еле-еле, резко переходя от одного стиля вождения к другому. Ей казалось, что такая манера езды неминуемо выведет из себя даже самого упорного преследователя — уже только потому, что она выводила из себя ее саму.
Свой пистолет она постоянно носила при себе — даже когда, вернувшись из редакции, выходила из дому на пару минут, — спрятанным под штаниной джинсов, в кобуре, пристегнутой к голени. Это, конечно, не могло обмануть мать, которая знала о пистолете, всецело одобряла такое поведение Сьюзен, однако предпочитала обходить подобную тему молчанием.
Обе женщины ловили друг друга на том, что начали то и дело поглядывать в окно, надеясь увидеть за ним человека, который, как они теперь знали, прятался где-то среди окружающей дом растительности. Но никого видно не было.
Между тем и без того расстроенные нервы Сьюзен еще более терзало то обстоятельство, что ей никак не удавалось придумать подходящую головоломку, в которую она смогла бы заключить свое последнее послание. Игра слов, литературные пазлы, кроссворды — все это не годилось. В первый раз в жизни Мата Хари встала в тупик.
От этого она злилась, притом все сильнее и сильнее.
Несколько вечеров подряд она тщетно напрягала мозги, сидя над чистым блокнотом. Срок, до которого требовалось сдать материал для ближайшего номера журнала, неумолимо приближался. Наконец она швырнула блокнот и карандаш на пол, оттолкнула монитор компьютера, несколькими ударами ноги отправила в угол три ни в чем не повинных справочника и решила пойти покататься на скифе.
Был конец дня, и немилосердное флоридское солнце уже потихоньку начинало припекать не так сильно. Мать достала большой альбом рисовальной бумаги и, сидя в своей комнате, что-то набрасывала в нем цветными мелками.
— Знаешь, мама, мне, черт возьми, не хватает свежего воздуха. Пойду поймаю к ужину пару луфарей. Я ненадолго.
Диана подняла голову и посмотрела на дочь.
— Скоро начнет темнеть, — сказала она таким тоном, словно других причин оставаться дома не было.
— Да я не стану далеко уплывать, всего-то на какие-нибудь полмили. Есть тут одно местечко. Я туда и обратно. Это не займет много времени, а мне нужно чем-то заняться: не могу я весь день сидеть и пытаться придумать ответ этому ублюдку. Хорошо бы найти такие слова, чтобы ему самому захотелось бы оставить нас в покое.
Диана считала, что ее дочь вряд ли способна сочинить такое послание. Но ей понравилось, что Сьюзен полна решимости. Это обнадеживало. Она помахала на прощание рукой:
— Свежий луфарь не помешал бы. Только не задерживайся. Возвращайся до темноты.
Сьюзен ухмыльнулась:
— Звучит как напутствие дочери, направляющейся в бакалейный магазин. Не бойся, вернусь через час.
Хотя стояла осень, дневной жар и в конце дня не думал спадать до конца. Во Флориде жара может стоять ужасная. Обычно это относится к летним месяцам, но иногда и в другие времена года с юга приходит волна горячего воздуха. Тогда страшная духота лишает сил и затуманивает рассудок. Приближающаяся ночь обещала стать именно такой: тихой, безветренной, влажной. Сьюзен была опытная удильщица, знавшая каждую пядь вод, среди которых выросла. Любой может запрокинуть голову, посмотреть в небо, увидеть там грозовой фронт или водяные смерчи и понять, какую они несут с собой опасность, какой страшный ураганный ветер могут возвещать. Но иногда опасности, которые несут с собой вода и ночь, бывают не столь явными, а ведь признаки их можно различить даже среди безмятежного неба.
