Князь Генрих неторопливо прохаживался по верхней палубе, подставляя разгоряченное лицо прохладному бризу. Сегодня он, вопреки обыкновению, позволил себе бокал вина. Согласно конституции Коста-дель-Мар, если у правящего монарха рождались только дочери илиесли старшим ребенком была дочь, монарх мог назначить наследником престола любого из своих детей, но избранник должен был официально подтвердить свое согласие. Если в ближайшие два годакнязь Генрих не сумеет убедить никого из своих детей стать наследником трона, то княжество Коста-дель-Мар будет аннексировано Францией. Девять столетий независимости и славных традиций растворятся без следа в истории другого, крупного государства.

Снова ощутив острую боль в груди, Генрих проглотил еще одну таблетку. Он опасался, что может умереть в это неспокойное для страны время, так и не подготовив никого из своих детей к вступлению на трон.

Жак наотрез отказался от княжеской короны, чем несказанно огорчил своего отца.

Габи с головой ушла в бизнес; ее мысли были весьма далеки от интересов княжества. История ее появления на свет, внутрисемейные противоречия, какое-то нелепое нападение на нее — все это стало предметом грязных сплетен. Примут ли подданные такую княгиню?

Что касается Кристины — его прекрасная, волевая младшая дочь предпочла княжеской короне славу голливудской звезды. Конечно, размышлял Генрих, остается еще Георг, полный сил и энергии, хотя ему перевалило за шестьдесят. Этот был бы не прочь примерить на себя корону. Очень не прочь.

Ни за что,поклялся про себя Генрих, морщась от очередного приступа боли.

Шагая по трапу через две ступеньки, принц Жак спешил в судовой офис.

— Добрый вечер, ваше высочество.

— Добрый вечер. Для меня что-нибудь поступало по факсу?

— Да, сэр. Прошу вас.

Жак бегло просмотрел пачку сообщений и выбрал послание от Жиля Авейрона, генерального директора своей новой фирмы по выпуску гоночных автомобилей.

«Опытный образец потерпел аварию на трассе в Сен-Тропезе. Взрыв топливного бака. Гонщик-испытатель погиб».

Жак перечитал текст, не веря своим глазам, потом вышел из офиса на палубу и облокотился на перила. Он редко задумывался об опасности, но сейчас у него защемило сердце; по спине пробежал озноб. Он дружил с погибшим гонщиком.

— Жак! — негромко окликнул чей-то голос.

Сзади неслышно подошла Тедди Уорнер. Она выглядела необычайно привлекательной: легкое боа, высокая прическа, огромные глаза в обрамлении пушистых темных ресниц.

— Тедди Уорнер! — улыбнулся он. — Рад тебя видеть. Я… часто тебя вспоминал.

Тедди расцвела:

— Я читаю все, что о тебе пишут. Знаю, как ты выступил в Марокко.

Жак кивнул. В Марокко он одержал последнюю из своих побед. Однако непринужденного разговора не получалось; они перекинулись парой фраз о гонках «Формулы-1», потом о теннисе. Так могут беседовать случайные попутчики, но не мужчина и женщина, которые когда-то были близки.

— Роскошная яхта, — сказала Тедди, чтобы заполнить неловкую паузу. — Ты хорошо знаешь Никоса Скуроса?

— Он давний друг нашей семьи, — сдержанно ответил Жак. — Старинный друг.

Они снова замолчали, глядя на темную воду.

В ресторане был подан изысканный ужин.

Потом заиграла рок-группа. Сумасшедший ритм увлек молодые пары. Гости постарше играли в карты и в рулетку, любители кино смотрели новый фильм, еще не вышедший на экраны; остальные оживленно беседовали.

Хьюстон Уорнер присоединился к игрокам в бридж, заняв четвертое место за столом, где сидели князь Генрих, Никос Скурос и Омар Фаид, египетский актер, снискавший славу в американском кино на рубеже шестидесятых — семидесятых годов.

Уорнер внутренне содрогнулся, когда его коронованный партнер, князь Генрих, отдал Никосу Скуросу две верные взятки.

— Вы сегодня странно молчаливы, мой добрый друг, — улыбнулся Генриху Фаид.

— Ах, тут и политика, и весьма специфические проблемы экономики, и даже… — Генрих понизил голос.

Однако Хьюстон Уорнер сумел разобрать последние слова. Значит, информация, которой он располагал, хотя бы отчасти подтвердилась.

— Ваше величество, смею надеяться, что я принадлежу к тем немногим бизнесменам, которые не создают проблем для вашей экономики, — вставил Скурос. — Хотя мои интересы в значительной степени связаны с Коста-дель-Мар.

— Вы занимаетесь совершенно законным бизнесом, Никос. Я же говорю о тех нечистоплотных дельцах, которые беззастенчиво эксплуатируют нашу страну, — сказал Генрих; в его безупречном английском появился едва различимый акцент. — Мы — маленькое княжество; наши доходы складываются из игорного бизнеса и туризма, но доходы эти сравнительно невелики. А в последнее время мне стало мерещиться предательство — и в кабинете министров, и в собственном семействе…

Генрих назвал пару имен. В разговоре наступила напряженная пауза. Хьюстон Уорнер не смог скрыть своего изумления. По всей видимости, от выпитого алкоголя у Генриха развязался язык, иначе он не позволил бы себе даже намека на внутренние разногласия.

Заметив, что от Никоса Скуроса не укрылся его повышенный интерес к этой теме, Хьюстон спешно притворился, будто изучает свои карты и ждет, пока князь сделает очередной ход.

— Ты удивительно мягко двигаешься в танце — как дикая кошка, — произнес Жак.

Время близилось к четырем часам утра. «Олимпия» давно вышла в открытое море. На борту остались только те из гостей, кого ждали каюты-люкс. Князь Генрих, сославшись на головную боль, удалился к себе; никто не смел его беспокоить. Все сообщения были отложены до утра.

Тедди улыбнулась:

— На какую же кошку я, по-твоему, похожа?

— Ну… наверно, на пуму. В Америке водятся пумы?

— Едва ли, — сказала Тедди, — впрочем, все может быть.

Ей казалось, что она плывет по воздуху, увлекаемая его движениями.

Когда оркестр заиграл романтическую балладу, Жак привлек Тедди к себе. Ее охватило знакомое сладостное предчувствие.

— Пойду подышу воздухом, — Хьюстон Уорнер помахал дочери рукой, покидая танцевальную площадку.

Он прошелся по нижней палубе до кормы и остановился у перил, глядя на пенистый след яхты. Огромная, ослепительно яркая луна бросала серебристые блики на темные морские волны.

Мысли Хьюстона обратились к князю Генриху, которому он оставил записку. Но князь проследовал прямо в свою каюту, так что разговор откладывался до утра. По-видимому, князь недооценивал тот размах, которого достигли…

Уорнер скорее почувствовал, чем услышал за спиной какой-то шорох.

— Простите… — проговорил он, поворачивая голову.

Чьи-то руки бесцеремонно подхватили его сзади и подняли в воздух. У Хьюстона вырвался испуганный крик. Он пытался ухватиться за перила, но почувствовал, что летит за борт.

Его ударила набежавшая волна. Уорнер уже не понимал, где верх, где низ.

Отчаянно барахтаясь, он захлебывался горько-соленой водой. На какой-то миг его голова показалась из пучины.

— Тедди! —из последних сил закричал он.

Яхта уходила все дальше и дальше. Палубные огни сверкали и переливались, как алмазная диадема.

Оркестр играл медленную балладу.

— Мне кажется, ты о чем-то задумалась, — прошептал Жак на ухо Тедди.

— Ну… в общем, да… — невнятно пробормотала Тедди.

Ей вдруг сделалось не по себе. Обнаженные плечи вздрогнули, как от озноба.

Покраснев, она сказала:

— Мой отец, наверно, отправился к себе в каюту. Я хочу сказать ему спокойной ночи — утром он должен лететь в Нью-Йорк.

Тедди извинилась и заспешила на палубу. Проходивший мимо стюард в белых форменных брюках так грубо задел ее локтем, что она пошатнулась.

Сбежав по трапу, она различила приглушенный крик. Ей даже послышалось, что кто-то зовет ее по имени. Тедди побежала в ту сторону, откуда доносился зов, и вгляделась в серебристую дорожку лунного света, плясавшую на волнах.