В стране, где сельское хозяйство, особенно же хлеборобство, ведется в гигантских масштабах, только необычайная инженерная мысль американца смогла возместить нехватку рабочих рук изобретением машины весьма своеобразной и сложной конструкции. Шестнадцать или восемнадцать лошадей, впряженных сбоку, медленно, но безостановочно двигаясь, влекут это сооружение, срезающее колосья со стоящих на корню стеблей. Лошади идут краем поля, а ведомая ими машина вступает в посевы и благодаря стремительному вращению большого числа обоюдоострых ножей с величайшей аккуратностью срезает колосья, причем на любой высоте, но обычно фермеры отдают предпочтение только самим колосьям. Стерню впоследствии сжигают или скармливают скоту. Лошадиная сила, заставляющая двигаться машину, приводит в действие и механизм внутри нее. Срезанные со стеблей колосья поступают в приемник, где в результате довольно простой обработки зерно быстро отделяется от плевел. Далее оно следует в веялку, после очистки падает в маленький бункер и элеватором подается на высоту выходного отверстия, к которому подставлен мешок. За медленно ползущей машиной идут телеги с нужным числом батраков на них. Как только телега загружается мешками, она немедленно отбывает на мельницу, где зерно вскоре превращается в муку. Обычно фермер продает ее мельнику, но иногда расплачивается с ним за работу и посылает муку поездом в Детройт, откуда она находит путь в Старый Свет и порой спасает от голода миллионы людей.

Такова, во всяком случае, была судьба пшеницы в предыдущий сезон. Что же до этой умной машины, остается лишь заметить, что за один летний день она пожинает, очищает и упаковывает урожай твердой пшеницы с площади от двадцати до тридцати акров! Одним словом, это великое изобретение, прекрасно удовлетворяющее потребности великой страны.

В тот день с нами пошел на поля и Питер. Пока мы расхаживали взад и вперед, он стоял на одном месте, неподвижный, как замечательный памятник еще совсем недавнего удивительного прошлого. В этой самой прерии, изобилующей сейчас приметами современной цивилизации, он охотился и участвовал в Советах дикарей. На этой прерии он замыслил гибель молодой четы или дал на нее согласие, а ныне ее потомки счастливо живут здесь среди полного изобилия. И только предсмертные молитвы миссионера за его убийц помешали осуществлению ужасного умысла.

Мы еще рассматривали поля, когда внимание генерала Бодена привлекло появление нового гостя, тоже индейца, но его возраста. В отличие от Питера, однако, одет он был не как белый. В костюме мускулистого старика смешались элементы одежды обоих народов: охотничья рубаха, традиционный пояс и мокасины причудливо сочетались с брюками, да и держался он как человек цивилизованный. Это был чиппева Быстрокрылый Голубь, пришедший с ежегодным визитом к своему другу-бортнику. Встреча отличалась сердечностью, а впоследствии мы своими глазами убедились в том, что уходил он, нагруженный подарками, которые должны были облегчить его жизнь в последующие двенадцать месяцев.

Но более всего нас, конечно, интересовал Питер, хотя мы искренне восхищались и многочисленными ульями генерала, один другого затейливее; и еще не увядшей красотой прелестной Марджери; и всем ее цветущим потомством; и всей душой радовались за нашего старого друга Бодена — друга не по личному знакомству, а, можно сказать, понаслышке, — который стал мыслить более зрело, превратился в истового христианина, был избран в своем родном штате сенатором и пользовался всеобщим уважением и почетом. Такая карьера, однако, не редкость в Америке, она скорее явление обыденное, доказывающее могущество человека, свободного в своих деяниях. А вот то, что произошло с Питером Скальпом, служит доказательством всемогущества Господа Бога.

Теперь он, любящий и любимый, жил среди когда-то ненавистного ему народа, желая лишь одного — чтобы благословение Божье снизошло на людей разного цвета — и оглядываясь на свои прошлые заблуждения и привычки с грустью, с какой мы восстанавливаем в памяти события, высказывания и чувства беспутной юности.

После обеда мы гуляли по саду, любуясь ульями. Нас было четверо — генерал, Марджери, Питер и ваш покорный слуга. Первый громко хвалил своих жужжащих приятелей, к которым явно сохранил былую приязнь. Старый индеец вначале был задумчив. Но затем он улыбнулся и, повернувшись к нам, заговорил серьезным тоном, но с прежним пылом и красноречием.

— Мне говорить, вы писать книгу, — сказал он. — Скажите в этой книге правду. Вот вы видеть меня — старого бедного индея. Мой отец был вождем, и я был вождь, но были детьми несмышлеными. Не знали ничего. Как малый ребенок, хотя и великий вождь. Верили преданиям. Думали, Земля плоская, думали, индей может брать скальп со всех бледнолицых, думали, лучше томагавка, тропы войны и ружья нет ничего на свете. В то время сердце мое было камень. Боялся Великого Духа, но не любил его. Тогда я думать, генерал может беседовать с дикими пчелами. Да, да, очень глупый был тогда. Сейчас тучи разошлись, и я вижу моего Отца, который обитает на небесах. День и ночь Его лицо сияет надо мной, и я никогда не устаю глядеть на Него. Я вижу, Он улыбается, я вижу, Он смотрит на бедного старого индея, словно желая, чтобы тот приблизился! А иногда Он хмурится, и тогда я пугаюсь. Но я начинать молиться, и Он переставать хмуриться.

Незнакомец, люби Бога! Верь в Его благословенного Сына, который молится за тех, кто Его убил. Индеи так не поступают. Индеи не так сильны, чтобы делать такую хорошую вещь. Надо, чтобы Святой Дух укрепил сердце человека, только тогда он может делать великую вещь. А когда Святой Дух его укрепит, сердце его из каменного становится сердцем женщины, и тогда мы все готовы благословить нашего врага перед смертью. И пусть те, кто читать вашу книгу, это понять.

Роман «Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами» начат Дж. Фенимором Купером в середине 1847 года и закончен неполных двенадцать месяцев спустя: предисловие датируется июнем 1848 года — датой, весьма знаменательной в истории европейской демократии. Старушку Европу сотрясал ураган буржуазно-демократических революций, покончивший с жестким порядком, установленным за три десятилетия до того Священным союзом. Снова, как и полвека назад, в кровавые годы революционных войн, шатались ветхие троны, и то в одной европейской столице, то в другой восставшие народы провозглашали республику. Отзвуки бушевавших за океаном бурь можно найти во многих местах романа. Они то спрессованы в емкие афоризмы, то расширяются до пространных рассуждений о принципах демократии, о применимости их в различных областях человеческой деятельности.

Роман, написанный за три года до смерти писателя, можно в известной степени назвать итоговым как для Купера-мыслителя, так и для Купера — общественного деятеля. В эти социологические обобщения вложен богатый опыт Купера-публициста, совершенно проигнорированный его современниками и оцененный только в нашем столетии.

Для огромного числа читателей Джеймс Фенимор Купер — не больше чем автор приключенческих романов из эпохи освоения внутренних районов Северной Америки белыми переселенцами. Но это далеко не так. Произведения Купера, особенно поздние, насыщены не только острыми ситуациями, рельефно выписанными хорошими и плохими персонажами и бытовыми подробностями из жизни индейского пограничья. Их отличают также глубокие размышления о человеке и обществе, яркими примерами которых изобилуют, в частности, страницы «Прогалин».

Купер подолгу живал в Европе, многое повидал, познакомился с различными формами государственного устройства. Неплохо разбирался он и в тонкостях общественной жизни Соединенных Штатов. Увиденное и познанное позволяло Куперу критически относиться к устройству современного ему общества. Он и раньше выступал с резкой критикой американских порядков, но сатирический роман «Моникины» (1835) и книга публицистики «Американский демократ» (1838) успеха у соотечественников не имели. Больше того — заслужили немало уничижительных и нелицеприятных отзывов. А ведь Дж. Купер в предисловии к «Американскому демократу» видел свою цель в том, «чтобы положить начало движению за более справедливое различие между правдой и предубеждением»note 172.