Мы болтали, курили, пили – когда чай, когда пиво; ходили гулять, встречались и расставались, нам было весело, а иногда одиноко – мы жили. А Цой из всего этого сделал песни.
Дождь идет с утра, будет, был и есть.
И карман мой пуст, на часах – шесть.
И огня нет, и курить нет.
И в окне знакомом не горит свет…
Время есть, а денег нет,
И в гости некуда пойти.
После того как я повесила трубку, некоторое время сидела у себя на кухне, пытаясь переварить происходящее. Он согласился на интервью. Мы договорились о дне и часе. Он дал мне свой адрес.
Я металась по квартире, танцуя и выкрикивая бессмысленные слова. О, я чувствовала себя завоевательницей мира, для которой нет ничего невозможного! Мой взгляд упал на отрывной календарь, который бабушка всегда вешала над кухонным столом. Было 12 апреля, и надпись на календарном листке гласила – «День космонавтики. 12 апреля 1961 г. – этот день навсегда вошел в историю человечества. Весенним утром мощная ракета-носитель вывела на орбиту первый в истории космический корабль «ВОСТОК» с первым космонавтом Земли – гражданином Советского Союза Юрием Гагариным на борту».
Такое событие нельзя было пропустить. Я подбежала к окну и, высунувшись чуть не до пояса, заорала:
– Слава Юрию Гагарину – первому человеку в космосе! Ура, товарищи!!! Ура!!!
Я еще орала «Ура» окончательно сорванным голосом, пока домой не вернулась мама и не оттащила меня от окна.
– Не представляю, как никто перевозку не вызвал до сих пор. Твои вопли слышны до Разгуляя.
Я всегда любила кричать из окон. Мы жили на улице, которая по прямой выходила на Красную площадь, поэтому из года в год в дни парадов и организованных народных шествий 7 ноября и 1 мая под нашими окнами проходили колонны демонстрантов. Их шествие начиналось с утра пораньше. На нашей Старой Басманной первые колонны оказывались иногда в шесть утра, а значит, собирали их на предприятиях вообще часов в пять и раньше. Колонну каждого крупного завода сопровождал духовой оркестр, и когда-то давно они даже играли марши для поддержания боевого духа. Но с каждым годом энтузиазма у демонстрантов становилось все меньше, и мне было жалко их, невыспавшихся и злых, когда они понуро проходили под моими окнами, волоча транспаранты и портреты членов Политбюро. И как-то раз, чтобы хоть немного их подбодрить, я высунулась из окна и заорала голосом Левитана-Кириллова:
– Да здравствует 65-я годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции! Слава КПСС! Ура!!!
Поначалу они довольно настороженно отнеслись к моим крикам – просто задирали головы и пытались понять, откуда идет голос, но я не сдавалась и продолжала выкрикивать приветствия:
– Слава рабочему классу! Ура героям труда! Да здравствует рабочий коллектив Московского завода химического оборудования! – у них у всех были транспаранты с названиями их заводов.
Постепенно они как-то ожили там внизу, кто-то даже прокричал ответное «ура». На кухню вышла разбуженная моими воплями мама.
– Прекрати немедленно. Там же полно милиции, тебя сейчас заберут.
– Почему это? Я ведь кричу «Слава КПСС», а не «Политбюро на мыло». У нас, между прочим, народный праздник, а я – народ, и радуюсь. За что меня забирать?
– Я говорю тебе, не сходи с ума!
– Слава Герою Советского Союза, Герою Социалистического труда, председателю Политбюро Коммунистической партии Советского Союза Леониду Ильичу Брежневу! Ура!!! – опять заорала я в окно.
Мама согнулась от смеха, а снизу донеслось громовое «Ура». Теперь те, кто шел сзади, понятия не имели, что происходит, но, услышав крики и приветствия, подумали, что идет репетиция самого прохода по Красной площади, и начали уже самостоятельно выкрикивать лозунги и растягивать транспаранты. Музыканты расчехлили инструменты, и вдарил духовой оркестр.
– Они что, совсем ополоумели в семь утра? – возмутилась вышедшая на кухню бабушка.
С тех пор я орала приветствия на каждый праздник, и демонстранты так ко мне привыкли, что, если меня ломало вставать и вылезать на холод в ночной рубашке, они сами начинали дуть в трубы и бить в тарелки прямо под нашими окнами.
– Твои тебя вызывают! – кричала мне мама из своей спальни.
Делать нечего, приходилось лезть в окно.
– Да здравствует пролетарская революция! Ура, товарищи, ура!!!
Мальчик из подворотни
Мне позарез был нужен диктофон. Ни у кого не было, даже у чувака из «Юности», которому я звонила отчитаться, что договорилась об интервью.
Потом я позвонила Громову.
– Приедешь в Питер – позвони вот по этому номеру. Это наш человек, работает в ленинградском рок-клубе. Она даст тебе вписку. Скажи ей, что ты от меня и что будешь брать интервью у Цоя. Ее зовут Женя Розенталь. И вот тебе еще телефон Андрея Бурляева, он – редактор питерского рок-журнала.
Но диктофона у него не было.
– А ты – по старинке, с блокнотом и ручкой. Лучшего пока не придумали, поверь опыту старого журналиста.
– О'кей, придется, если не смогу ничего найти.
Но я понимала, что во время интервью скорее всего буду в таком трансе, что не смогу ничего толком записать, поэтому решила продолжить поиски. Размышляя, кому бы еще позвонить, я вспомнила про Костю Смирнова.
С Костей мы познакомились на концерте группы «Алиса». Я стояла у самой сцены, народ давил на меня со всех сторон. Они все напирали и напирали, так что скоро мне стало трудно дышать. Концерт задерживали, все ждали «Алису», напряжение в зале росло, кислорода становилось все меньше. Наконец Кинчев вылетел на сцену и как заорет: «Ко мне!»
Ну, народ и ломанулся вперед, к нему. Как меня там не раздавили насмерть, не знаю, но сознание я потеряла. Очнулась на полу, далеко от сцены. Там, впереди, шла рубка, но здесь, рядом с выходом, было пусто и кислородно. Надо мной склонился красивый парень в совершенно разорванной майке.
– Эй, ты как? У тебя ничего не сломано? – неожиданно густым басом спросил он.
Я села, подвигала туда-сюда руками, ногами и головой.
– Кажется, нет. А что случилось-то?
– А пипл так рванул вперед, когда «Алису» увидел, что тебя буквально распяли у сцены.
– Я упала, что ли?
– Нет, места, чтоб упасть, там не было. Я рядом стоял, пытался бороться, – меня тоже прижимали к сцене. Увидел тебя без сознания, я на тебя давно смотрел, а ты меня не замечала.
– Извини.
– Ага, знаешь, это странно. У меня рост метр девяносто два – меня обычно замечают… Ну, так я тебя схватил и вытащил из толпы. Они все в одну сторону, а я с тобой – им навстречу. Смотри, всю майку порвали.
– Спасибо тебе, ты мне жизнь спас.
– Ну, спас жизнь… Так, предотвратил синяки и ушибы. Но вообще конечно. Я горжусь собой. А ты что, одна здесь?
– Да нет, с подругой. Но мы потерялись. Надо бы ее найти.
– Ладно, ты отдышалась? Как чувствуешь себя?
– Нормально.
Мы взялись за руки и бросились в людскую гущу, хотя к сцене больше не пытались пробиться.
– Тебя как зовут? – обняв меня за плечи, спросил он.
– Ты будешь смеяться и не поверишь, но это чистая правда. Меня зовут Алиса. А тебя?
– Ты тоже будешь смеяться. Меня зовут Костя.
А на сцене Костя Кинчев и «Алиса» затянули «Все это рок-н-ролл». Мы оба решили, что это – судьба.
– Ой, ты меня напугал. Не надо так больше делать, – сказала я, когда Костя вдруг вырисовался у меня перед глазами из московского зимнего сумрака. Он был вроде не такой, как обычно, казался старше и больше. Через пару секунд до меня дошло, в чем дело, – Костя был одет в костюм с галстуком и допотопное двубортное пальто а-ля Политбюро, что в сочетании с красными от холода щеками делало его похожим на комсомольского лидера.
