И вроде уже давно нет острого противостояния между нашими странами, и ракетами мы уже не целимся друг в друга, а Юрии и Иваны все опасаются за свою скудную собственность. Почему? Значит, кому-то это надо? Кто-то их учит? Те, у кого земля измеряется не сотками, а гектарами, жилье не метрами, а тысячами метров, а дачи возведены не на садовых участках, а на собственных островах?

Да-а-а, не все так просто… Юрии и Роберты не решают, с кем воевать. А те, другие, решают! Кстати, перенацелить ракеты – дело десяти минут, и Вашингтон обязательно входит в число основных целей. И чтобы Роберт и Стив продолжали потчевать россиян (пусть даже нелегалов, находящихся под легендой) вкусной едой и говорить им всякие добрые слов, надо восстановить комплекс ракетной обороны России, вернуть ядерный паритет, чтобы не появлялось глупых соблазнов: а вдруг получится? Если даже из пятидесяти ракет полетят три, то от железнодорожного вокзала останется так же мало, как и от всей американской столицы. А от этого уютного кафе – еще меньше. И предотвратить такой финал должен я, и никто другой! Так что, друг мой Роберт, ты мог бы угостить меня и бесплатно. Если бы, конечно, знал, что сидит перед тобой, пьет ароматный чай и объедается этим замечательным пирогом не просто симпатичный и со вкусом одетый мужчина, а Спаситель мира! Причем без преувеличений».

С моего места были хорошо видны холл и вход в здание, а также часть блока с камерами хранения. За все прошедшее время внизу прошло не больше десятка людей – в основном мамы и папы с детишками. Все они зашли с улицы и направлялись в расположенный под крышей вокзала Железнодорожный музей, который недавно открылся. Из блока хранения не выходил никто, там вообще было безлюдно.

Удостоверившись, что слежки нет, я встал и сунул под тарелку пятидолларовую купюру.

– Спасибо, Роберт. Передайте вашему повару, что пирог удался на славу.

Немолодой усталый человек высунул голову из-за кассового аппарата.

– Обязательно передам. Ему будет приятно.

Вернувшись в отель, я разрезал конверт и вытряхнул на ладонь маленькую увесистую вещицу. Тусклый блеск серебра. Бело-сине-красная эмаль. «Депутат Государственной думы ФС РФ». На обратной стороне, правее винта с плоской гайкой, – четырехзначный номер: «0355». Все точно. Молодцы коллеги, быстро и точно сработали. Могут же, когда захотят!

…Ровно в полдень позвонил Бэнкс.

– Я собрал кое-что для вас, мистер Майер. Вы можете подойти и ознакомиться с копиями документов в любое удобное время.

– А как насчет сегодняшнего ланча? – Я решил сразу брать быка за рога. – К тому же у меня для вас тоже кое-что есть.

– Отлично, – голос Бэнкса потеплел. – Я обедаю в два. В прошлый раз вы говорили о каком-то мексиканском кафе на Вирджиния-авеню…

– К черту кафе! – сказал я. – К черту мексиканцев! По такому случаю можно посидеть в хорошем французском ресторане. Что скажете насчет «Цитронель»? Он в Джорджтауне. Не слишком далеко от вашего офиса?

– Это заведение самого Мишеля Ришара. Там дикий ценник, – предупредил Бэнкс.

– Я не знаю, кто такой Мишель Ришар. Значит, договорились.

Насчет расположения я немного ошибся. Джорджтаун находился в пяти милях юго-западнее, чем я предполагал, и, кажется, это уже даже не Вашингтон. Или не совсем Вашингтон. Но мистер Бэнкс пришел ровно в два. Для этого ему, видно, пришлось покинуть рабочее место минут за двадцать до перерыва.

– Это стенограмма переговоров экипажа «Аполлон-17» с Центром управления. Даты – с 12 по 14 декабря 1972 года. Со стороны «Аполлона» – астронавты Сернан, Эванс и Шмит, их реплики отмечены инициалами. Со стороны Центра – руководитель полета Роберт Паркер…

Он выложил на столик папку с бумагами, сохраняя самый деловой вид.

– Честно говоря, не совсем представляю, что тут может быть интересного для вас, мистер Майер…

– В моей работе, знаете, всякое бывает, – туманно выразился я. – Главное, пробудить фантазию!

Официант подал салат из цесарки и по бокалу «Шевалье-Монтраше» урожая семьдесят девятого года. Бэнкс, как ни старался, слегка изменился в лице.

– Хотите, чтобы я вернулся на работу пьяным, распевая «Марсельезу»? – осторожно хохотнул он.

– «Монтраше» больше располагает к оперным ариям, чем к революционным маршам, – заметил я. – На горячее будет фаршированный заяц с каштанами, вы не против? А, ну и «Кот Роти», естественно.

Бэнкс поерзал на сиденье.

– В общем-то… Ладно. Пусть будет заяц.

Главное блюдо подавал сам шеф-повар. Тот самый Мишель Ришар, великий и ужасный потрошитель карманов. Оказался, кстати, очень простым и веселым человеком, просто душа компании. Он даже ухитрился чем-то рассмешить чопорного пиар-менеджера НАСА.

Заяц был великолепен. Вино превосходно – Бэнкс практически в одиночку ухлопал всю бутылку.

– Ну а как ваши поиски? В Берлине, я имею в виду? – спросил он, осоловело глядя на меня поверх графина сорокалетнего «Камю Кюве», который нам подали на десерт. Спросил, чтобы спросить, явно не надеясь на положительный ответ.

– Неплохо, – буднично сказал я, выкладывая на стол значок. – Вот результат.

Бэнкс, демонстрируя полнейшее равнодушие, достал из кармана складную лупу с подсветкой, раздвинул ее и взял значок в руки. Минут пять он пыхтел, критично рассматривая его со всех сторон и в разных ракурсах. Но постепенно стал оттаивать. Каменные черты лица смягчились, плотно сжатые губы разошлись в улыбке, руки задрожали.

– Да, это то, что надо! – оживился он и подлил себе коньяку. – Просто фантастика! Как вам это удалось? – Коньяк проследовал по назначению.

– Не знаю, – немецкий писатель-фантаст пожал плечами. – У наших коллекционеров хорошие связи с русскими коллегами.

Том явно не верил своим глазам.

– Но это действительно знак того самого знаменитого скандалиста! Напомните, как его фамилия?

Снова пожатие плечами.

– Я даже в нашем Бундестаге не всех знаю по фамилиям.

– Ничего, – сказал он. – Я подберу все материалы… Это будет гвоздь моей коллекции. Рядом со значком обязательно повешу его портрет и биографию…

Том Бэнкс ликовал.

– Это как медвежья голова, украшающая стену гостиной. Личный трофей.

– Или фетиш, – не удержался я.

– То есть? – Бэнкс пьяно мотнул головой.

– Не важно. Мне кажется, что вы несколько преувеличиваете значимость некоторых символов… Насколько мне известно, в самой России такие значки особенно не котируются. Я имею в виду – у коллекционеров. Мне кажется, вы, американцы, просто боитесь русских. Потому у вас такой интерес к любым атрибутам российской власти… Это как собирать нацистские кресты и кинжалы…

– Что ж, пожалуй! Империя зла и Третий рейх… Олицетворение грозящей опасности! Ведь добытый на охоте медведь ценится выше, чем какой-нибудь… козел, скажем.

«Сам ты козел», – подумал я. Но вслух ничего не сказал.

Было видно, что значок произвел на Бэнкса сильное впечатление. Он будто опьянел еще больше. Я вдруг понял, что он болен. Эта болезнь не диагностируется врачами, и от нее не придуманы лекарства, но она существует. Патологическая зависимость от собственных желаний – вот как она называется! Больной «подсаживается» на что угодно: марки, значки, деньги, игру, водку, женщин… И готов на все ради достижения цели. Мне всегда жаль подобных бедняг. Хотя… Простите за цинизм, но работать с такими людьми – одно удовольствие.

– Однако я тоже хотел бы порадоваться новому приобретению, – потупившись, говорит Зигфрид Майер. – В смысле своему значку.

– О, конечно, конечно…

Бэнкс достал из кейса черный титановый кружок, со значением протянул мне.

– Теперь он ваш, мистер Майер.

Я молча взял таинственный кругляш, замотал в салфетку и положил в карман. Земной шар и эллипсы околоземных орбит, зловещий взгляд из темноты, серебристые спутники… Иероглифы секретных событий. Я готов был сорваться с места и бежать в свой отель, чтобы поскорее разгадать этот головоломный ребус. Но поспешность только вредит нашему делу. Так же, впрочем, как и любому другому. К тому же я всегда стараюсь выжать из удачно сложившейся ситуации все, что возможно.