В комнате стало тихо. Собель у окна углубился в какую-то книгу, и, когда он читал, он казался совсем молодым.

— Ведь ей всего девятнадцать лет, — запинаясь, проговорил Фельд, — слишком она молодая, чтобы выходить замуж. Подождите хоть два года, пусть ей будет двадцать один, тогда вы с ней поговорите.

Собель не ответил. Фельд встал и вышел. Медленно спускался он по лестнице, но, выйдя на улицу, несмотря на пронзительный холод и выбеленную снегом мостовую, пошел уверенным, крепким шагом.

А на следующее утро, когда сапожник с тяжелым сердцем пришел открывать мастерскую, он увидел, что ему не надо было вставать так рано, потому что его подмастерье уже сидел над колодкой, выколачивая себе право на любовь.

Тонкое тиканье тусклых часов стихло. Мендель, дремавший в потемках, проснулся от страха. Он прислушался, и боль возобновилась. Он натянул на себя холодную одежду ожесточения и терял минуты, сидя на краю кровати.

— Исаак, — прошептал наконец.

В кухне Исаак, раскрыв удивленный рот, держал на ладони шесть земляных орехов. Положил их по одному на стол: один… два… девять.

По одному собрал орехи и стал в двери. Мендель в просторной шляпе и длинном пальто все еще сидел на кровати. Исаак насторожил маленькие глаза и ушки; густые волосы седели у него на висках.

— Schlaf [1],— сказал он гнусаво.

— Нет, — буркнул Мендель. Он встал, задыхаясь. — Идем, Исаак.

Он завел свои старые часы, хотя от вида смолкшего механизма его замутило.

Исаак захотел поднести их к уху.

— Нет, поздно уже. — Мендель аккуратно убрал часы. В ящике стола он нашел бумажный пакет с мятыми долларами и пятерками и сунул в карман пальто. Помог надеть пальто Исааку.

Исаак поглядел в темное окно, потом в другое. Мендель смотрел в оба пустых окна.

Они медленно спускались по сумрачной лестнице — Мендель первым, Исаак сзади, наблюдая за движущимися тенями на стене. Одной длинной тени он протянул земляной орех.

— Голодный.

В вестибюле старик стал смотреть на улицу через тонкое стекло. Ноябрьский вечер был холоден и хмур. Открыв дверь, он осторожно высунулся. И сразу закрыл ее, хотя ничего не увидел.

— Гинзбург, что вчера ко мне приходил, — шепнул он на ухо Исааку.

Исаак всосал ртом воздух.

— Знаешь, про кого я говорю?

Исаак поскреб пятерней подбородок.

— Тот, с черной бородой. Не разговаривай с ним, а если он тебя позовет, не ходи.

Исаак застонал.

— Молодых людей он не так беспокоит, — добавил Мендель, подумав.

Было время ужина, улица опустела, но витрины тускло освещали им дорогу до угла. Они перешли безлюдную улицу и двинулись дальше. Исаак с радостным криком показал на три золотых шара. Мендель улыбнулся, но, когда они дошли до ломбарда, сил у него не осталось совсем.

Рыжебородый, в роговых очках хозяин ломбарда ел в тылу лавки сига. Он вытянул шею, увидел их и снова уселся — хлебать чай.

Через пять минут он вышел в лавку, промокая расплющенные губы большим белым платком.

Мендель, тяжело дыша, вручил ему потертые золотые часы. Хозяин поднял очки на лоб и вставил в глаз стаканчик с лупой. Он перевернул часы.

— Восемь долларов.

Умирающий облизнул потрескавшиеся губы.

— Я должен иметь тридцать пять.

— Тогда иди к Ротшильду.

— Они стоили мне шестьдесят.

— В девятьсот пятом году.

Хозяин вернул часы. Они перестали тикать. Мендель медленно завел их. Они затикали глухо.

— Исаак должен поехать к моему дяде — мой дядя живет в Калифорнии.

— У нас свободная страна, — сказал хозяин ломбарда.

Исаак, глядя на банджо, тихо заржал.

— Что с ним? — спросил хозяин.

— Восемь так восемь, — забормотал Мендель, — но где я достану к ночи остальные? Сколько за мое пальто и шляпу? — спросил он.

— Не возьму.

Хозяин ушел за стеллаж и выписал квитанцию. Он запер часы в ящик стола, но Мендель все равно слышал их тиканье.

На улице он засунул восемь долларов в пакет, а потом принялся искать в карманах бумажку с адресом. Нашел и, щуря глаза, прочел под уличным фонарем.

Когда они тащились к метро, Мендель показал на окропленное небо.

— Исаак, смотри, сколько сегодня звезд.

— Яйца, — сказал Исаак.

— Сначала мы поедем к мистеру Фишбейну, а потом мы пойдем есть.

Они вышли из метро на севере Манхеттена и вынуждены были пройти несколько кварталов, прежде чем нашли дом Фишбейна.

— Настоящий дворец, — пробормотал Мендель, предвкушая минуты тепла.

Исаак смущенно смотрел на тяжелую дверь дома.

Мендель позвонил. Дверь открыл слуга с длинными бакенбардами и сказал, что мистер Фишбейн с женой обедают и никого не принимают.

— Пусть он обедает с миром, но мы подождем, чтобы он кончил.

— Приходите завтра утром. Завтра утром он с вами поговорит. Он не занимается благотворительными делами так поздно вечером.

— Благотворительностью я не интересуюсь…

— Приходите завтра.

— Скажи ему, что тут жизнь или смерть.

— Чья жизнь или смерть?

— Если не его, так, наверно, моя.

— Вы всегда такой остроумный?

— Посмотри мне в лицо, — велел Мендель, — и скажи, есть у меня время до завтра?

Слуга долгим взглядом посмотрел на него, потом на Исаака и неохотно впустил их в дом. Огромный вестибюль с высоким потолком, толстым цветастым ковром, пышными шелковыми драпировками, мраморной лестницей был весь увешан картинами.

В маленьких лакированных туфлях, с салфеткой, заткнутой в смокинг, по лестнице легко сбежал мистер Фишбейн — пузатый, лысый, с волосатыми ноздрями. Он остановился на пятой от низу ступеньке и оглядел пришельцев.

— Кто приходит в пятницу вечером к человеку, у которого гости, и портит ему ужин?

— Извините, мистер Фишбейн, что я вас обеспокоил, — сказал Мендель. — Если бы я не пришел сегодня, завтра я бы уже не пришел.

— Без дальнейших предисловий, пожалуйста, изложите ваше дело. Я проголодался.

— Голодный, — заныл Исаак.

Фишбейн поправил пенсне.

— Что с ним такое?

— Это мой сын Исаак. Такой он всю жизнь.

Исаак захныкал.

— Я отправляю его в Калифорнию.

— Мистер Фишбейн не оплачивает частных туристских поездок.

— Я больной человек, сегодня ночью он должен уехать к моему дяде Лео.

— Я никогда не занимаюсь неорганизованной благотворительностью, но если вы голодны, я приглашу вас вниз на кухню. Сегодня у нас фаршированная курица.

— Я прошу только тридцать пять долларов на поезд до Калифорнии, где живет мой дядя. Остальные у меня уже есть.

— Кто ваш дядя? Сколько лет этому человеку?

— Восемьдесят один год, он прожил долгую жизнь.

Фишбейн рассмеялся.

— Восемьдесят один год, и вы посылаете ему этого полоумного?

Мендель замахал руками и закричал:

— Пожалуйста, без обзываний.

Фишбейн вежливо согласился.

— Где открыта дверь, там мы входим в дом, — сказал больной Мендель. — Если вы будете так добры и дадите мне тридцать пять долларов, Бог благословит вас. Что такое тридцать пять долларов для мистера Фишбейна? Ничто. Для меня, для моего мальчика это все.

Фишбейн выпрямился во весь рост.

— Частных пожертвований я не делаю — только организациям. Такова моя твердая линия.

Мендель, хрустя суставами, опустился на колени.

— Прошу вас, мистер Фишбейн, если не тридцать пять, то хотя бы двадцать.

— Левинсон! — сердито крикнул Фишбейн.

Над лестницей появился слуга с длинными бакенбардами.

— Покажи господину, где дверь, если он не захочет поесть прежде, чем покинет дом.

— От того, что я имею, курица не вылечит, — сказал Мендель.

— Сюда, пожалуйста, — сказал Левинсон, спускаясь по лестнице.

Исаак помог отцу подняться.