– Да, я это знаю, – ответила она невозмутимо, – и приношу свои извинения. Вопреки сопутствующей мне легенде как Вдовствующей Герцогине Криминала я крайне робкая душа, если речь идет о нарушении закона.

Однако я опасалась, что до прибытия полиции – а из-за бурана никто не знает, как долго мы будем ее дожидаться, – на чердаке вполне могли произвести приборку. Вспомните, я же была убеждена, что убийца находится среди нас. Так что помешало бы ему или ей воспользоваться каким-нибудь затишьем, проскользнуть наверх и уничтожить какую-то пока не замеченную улику.

– Как! Ну, будь я!.. – захлебнулся Трабшо. – Так вы признаете, что сделали именно это?

– Ничего я не признаю. Я не вынесла с чердака ни единого предмета. А в виду я имела только то, что легкость, с которой я – никак тут не замешанная, уверяю вас, – легкость, с которой я вошла туда и вышла, вполне могла быть использована самим убийцей.

– Безнадежно, – сказал старший инспектор беспомощно. – Но я хотя бы могу исходить из того, что вы ни к чему не прикасались?

– Да-а-а, – протянула писательница, а затем добавила скромно: – Во всяком случае, совсем немножко.

– Совсем немножко!

– Ах, да подержитесь за подтяжки, Трабшо! Когда вы узнаете, что я обнаружила, то согласитесь, оно того стоило.

Она повернулась лицом ко всему обществу.

– Про эту чердачную комнату говорилось только одно, что она была пустой. Пустая комната, вот что сказал полковник, вот что сказал Дон, что говорили все. Но ведь она отнюдь не была пустой, в ней кое-что было. Деревянный стол с двумя ящиками, колченогий стул с простым плетеным сиденьем того типа, который всегда заставляет меня вспоминать Ван Гога, – и старое драное кресло. А еще в ней были окно, и дверь, и прутья в окне, и ключ в замочной скважине двери. Так что, хотя она была очень убогой, а труп Джентри, можете мне поверить, придавал ей зловещность, для меня там имелись кое-какие кусочки мяса, чтобы их пожевать.

И я буквально ВПИЛАСЬ ЗУБАМИ в эту комнату! Я обследовала в ней решительно все, даже то, что, как я подозревала, не заслуживало обследования.

Сначала я обследовала пол более тщательно, чем мне удалось сегодня утром, и я вновь заметила, как мало на нем пыли – и это в комнате, куда предположительно никто месяцами не заглядывал. Помните, Трабшо, именно на эту маленькую несообразность я и пыталась обратить ваше внимание?

Затем я обследовала дверь, проверяя, нельзя ли было снять ее с петель, а после убийства снова повесить. Однако быстро убедилась, что это было бы до нелепости непрактично. Пусть дверь и свисала на этих петлях, спасибо объединенным усилиям полковника и Дона, ясно было, что ее никогда с них не снимали.

Затем я обследовала прутья в окне, проверяя, нельзя ли было их вытащить. Абсолютно невозможно. Оба они обросли ржавчиной, и очень сомневаюсь, что к ним вообще прикасались после того, как они были установлены.

Затем я обследовала стол. Ничегошеньки. Ничего в обоих ящиках. Никаких потайных перегородок. Самый обычный деревянный стол, поцарапанный, выщербленный, как тысячи других в тысячах других чуланов.

И тут, когда я уже собралась закругляться, я села в кресло, чтобы дать отдохнуть ногам, и вот тогда меня и стукнуло, буквально стукнуло! – прогремела она, и все вздрогнули, оглушенные взрывами ее хохота.

– Вы говорите нам, – сказал старший инспектор, – что знаете, как было совершено это преступление?

– Не только, как оно было совершено, но и кем. В данном случае, зная «как», вы знаете и «кто».

– Ну, Бога ради, посвятите же и нас всех! – Мэдж Ролф только что не закричала на нее. – Для чего вам надо держать нас всех на крючке? Это невыносимо!

– Простите, Мэдж, – ответила писательница. – Как автор детективной литературы я так привыкла растягивать напряжение, что сейчас занялась этим вживе. Видите ли, мы добрались до той страницы «Ищи убийцу!», когда читатель, я надеюсь, уже достиг накала и весь прямо дрожит. В конце-то концов, он или, разумеется, она потратили порядочно времени и энергии на фабулу, и им невыносима мысль, что развязка способна их разочаровать. В то же время он следит, как бы его глаза случайно не заглянули вперед и не увидели бы имени убийцы до того, как его разоблачит сыщик.

Правду сказать, – она мечтательно предалась рассусоливанию излюбленной темы, не считаясь с лихорадочным нетерпением своих слушателей, – чтобы завинтить винт потуже, я частенько изменяла расположение текста на этих страницах с наборщиками. Моих издателей это доводило до исступления, но я добавляла парочку абзацев тут или убирала парочку строчек там для того лишь, чтобы сыщик заявил «а убийца это…» на самой нижней строке страницы с тем, чтобы на самой верхней строчке следующей назвать, кто же подлинный убийца.

Но потом, знаете ли, выходят переиздания – мои книги обычно переиздаются много раз, – и от первого макета не остается и следа, а мои время и труд…

– Клянусь, – зашипела на нее Кора Резерфорд, – клянусь бессмертной душой моей старенькой мамочки, что, Эвадна Маунт, если ты сейчас же не перейдешь к делу, внутри этого дома произойдет второе убийство! И поскольку Трабшо, уж конечно, меня поддержит, никакие присяжные виновной меня не признают!

– Очень хорошо, но я настаиваю, чтобы вы позволили мне продолжать в моем собственном, кхе-кхе, неподражаемом духе.

Вернитесь мыслями к ранним часам сегодняшнего утра. Под каким-то предлогом, быть может, помахав у него под носом смачной сплетней, Икс заманивает Реймонда Джентри на чердак и стреляет в упор ему в сердце. Полковник, наливающий свою ванну, слышит выстрел, как и все мы, а следом – вопль, от которого кровь стынет в жилах. Торопясь выяснить, что произошло, он сталкивается с Доном, чья спальня расположена почти рядом с лестницей. Так как чердак заперт – странным образом изнутри, – они некоторое время стоят перед дверью, не зная, как поступить. И вот тут полковник замечает струйку крови, сочащуюся из-под двери чердака на площадку. И они понимают, что должны сейчас же войти туда.

Они наваливаются плечами на дверь, они в конце концов выламывают ее, и первое, что они видят, это мертвое тело Реймонда. Но как ни поражены они ужасом, у них хватает присутствия духа тщательно осмотреть комнату. Ничего. Или вернее – никого. Комната очень маленькая, почти без мебели, и оба они клянутся, что в ней никого не было. Так, Дон?

– Угу, именно так.

– И что же они делают затем? Оба слышат, что дом уже просыпается, и оба полны решимости не допустить, чтобы Селина хотя бы мельком увидела труп Реймонда. Они поспешно спускаются в коридор, где, уже в халатах, толчемся все мы, не понимая, что происходит. И вот тут, как вы помните, полковник сообщает Селине жуткую новость насколько возможно мягче.

Вот что, вы согласны, происходило в коридоре. Ну а что тем временем происходило внутри чердака?

В самый последний раз я приглашаю вас обозреть помещение. Полковник и Дон оба спустились в коридор. Дверь чердака свисает, полусорванная с петель. Тело Реймонда все еще плотно прижато к двери и кровоточит. Кроме него, в помещении есть только стол, стул с плетеным сиденьем и кресло.

Ее голос понизился до хриплого шепота.

– А затем, рискну предположить, если мне дозволено так выразиться, КРЕСЛО ВНЕЗАПНО ВСТАЕТ НА ЗАДНИЕ НОЖКИ.

Все в библиотеке ахнули в унисон. ОЩУЩЕНИЕ БЫЛО ТАКОЕ, будто она говорила заглавными буквами, будто они почувствовали, как волосы у них на затылках встали дыбом, и волосы эти будто тоже состояли из заглавных букв.

Ну а инспектор Трабшо вглядывался в писательницу со странным выражением на лице, выражением, намекающим, что раздражение ее неортодоксальными методами, как и потоками многословия, которыми они излагались, теперь капитулировало перед безоговорочным восхищением их результатом.

– Неужели, по-вашему?… – сказал он.

– Вот именно, – ответила она невозмутимо. – Убийца укрывался – или укрывалась – ВНУТРИ кресла. Вот, несомненно, причина, почему тело Джентри было привалено к двери – чтобы еще больше затруднить ее взлом и обеспечить Иксу еще несколько бесценных секунд на то, чтобы спрятаться.