– Всех вместе? – недоверчиво воскликнул полковник. – То есть вы предлагаете, чтобы мы все говорили с Трабшо в присутствии друг друга?

– Именно это я и имею в виду. Чтобы мы все присутствовали, когда каждого из нас будут допрашивать. Если скелеты из шкафов придется вытаскивать на всеобщее обозрение, так пусть оно и будет всеобщим. Не сомневаюсь, никому из нас это удовольствия не доставит, но по крайней мере все мы будем в равном положении. Иначе, поймите, допрос поодиночке за закрытыми дверями может разрушить нашу дружбу столь же неотвратимо, как и отказ от него.

Старший инспектор был явно прельщен этой идеей, однако одновременно его смутило ее новаторство. В течение сорока лет он неколебимо поддерживал закон не только в его величии, но и в каждой его частности, во всех правилах процедуры, практического применения и установлений, а в том, что касалось обучения новым штукам, пожалуй, он был даже более старым псом, чем Тобермори.

– Ну-у-у, право, не знаю, – сказал он. – По моему мнению, это более похоже не на приемы, к которым мы прибегаем в Ярде, а на сцену из романа мисс Маунт.

– Вздор какой! – перебила писательница. – Если вы имеете в виду такую сцену, какую, по-моему, вы имеете в виду, так вы должны знать, что я приберегаю их исключительно для кульминаций. То есть для главы, в которой детектив собирает всех подозреваемых в библиотеке, а затем шаг за неопровержимым шагом демонстрирует, как именно и почему было совершено данное убийство. Ничего похожего!

Но должна сказать, – продолжала она задумчиво, – по-моему, идея Генри просто отличная. Никто из нас не сможет потом обвинить кого-нибудь в попытке возложить вину не по адресу. Не то чтобы, разумеется, кто-нибудь из нас сделал это. Но с другой стороны, как знать?

– Ну, – сказал Трабшо, – итого «за» – двое. Мисс Резерфорд?

– Я удивлю вас всех, – сказала актриса, – но я «за». Удивлю потому, что потерять могу больше, чем кто-либо из вас.

– Почему вы пришли к такому заключению, Кора? – спросил полковник.

– Послушайте, дорогой мой, мы все знаем, что в наших шкафах припрятаны скелеты. Ну и судя потому, как этот вонючка Джентри выблевывал свое протухлое нутро вчера вечером, наши маленькие грязные секретцы практически уже всеобщее достояние, верно?

– Э… ну… да, пожалуй, так.

– Но мои – это грязные секретцы звезды. Они интересны всем. Можете мне поверить, очень многие разгребатели грязи среди журналистов Флит-стрит не пожалеют кругленькой суммы, лишь бы получить сведения о моей личной жизни. Однако я, кроме того, знаю, что Реймонда Джентри я не убивала, и я готова отвечать на вопросы Трабшо, если получу его заверения, что все, не имеющее касательства к этому делу, останется строго между нами.

– Это разумеется само собой, – сказал Трабшо.

– Тем не менее, – возразила актриса, – мне бы хотелось, чтобы это было сказано. Когда кто-нибудь говорит – вот как вы – «это разумеется само собой», он потом может с полной искренностью утверждать, что никогда ничего подобного не обещал.

Старший инспектор устало улыбнулся:

– Я торжественно обещаю не повторять ничего из того, что услышу в стенах этой комнаты в ближайшие часы, если окажется, что оно не имеет отношения к расследованию убийства Джентри. Вы удовлетворены?

– Удовлетворена. Тогда я «за».

– Ну, – сказал Трабшо, – мы, кажется, почти достигли большинства. Так не провести ли голосование среди еще не высказавшихся? Помните, дамы и господа, продолжать мы можем, только если участвовать готовы вы ВСЕ. Итак, кто из пока промолчавших поддерживает предложение доктора Ролфа, чтобы я провел допросы в вашем присутствии с начала и до конца?

Следующая поднятая рука принадлежала Мэдж Ролф. Затем вскинул руку Дон. А затем, ко всеобщему удивлению, Мэри Ффолкс нерешительно подняла свою – ко всеобщему изумлению по той причине, что все ее друзья всегда причисляли ее к тем женам, которые ждут, чтобы точно узнать мнение своих мужей касательно любого затронутого предмета, прежде чем осмелиться высказать собственное.

И было очевидно, что и сам полковник растерялся, так как он бросил на нее пронизывающий взгляд, прежде чем поднял (неохотно?) собственную руку. Затем наступило молчание.

В конце концов Трабшо обернулся к священнику, который сидел возле своей жены с выражением муки на почти малокровно бледном лице.

– Ну-с, ваше преподобие, – сказал он. – Как вы видели, мисс Маунт, мисс Резерфорд, Фаррар, миссис Ролф, Дон, а теперь также полковник и его жена – все они согласились, чтобы их допрашивали. Остались вы и ваша супруга.

– Да, я понимаю, – сказал викарий раздраженно. – Я… э… видите ли, я… я… я не думаю, что это…

– Вы, конечно, понимаете, не правда ли, что ваш отказ исключит расследование?

– Да, вы это подробно объяснили, инспектор.

– Вам всем придется сидеть здесь в ожидании полиции, раздумывая, кто из вас это сделал, почему он это сделал и не повторит ли. Вы действительно этого хотите?

– Нет-нет, разумеется, нет, но я не… я не допущу, чтобы меня принуждали. Я независим и… это выглядит… я уверен, Синтия чувствует то же, ведь так, моя…

– Да ну же, Клем! – воскликнула Кора Резерфорд. – Мы замешаны в этом все вместе. И будем откровенны – я бы никогда этого не сказала, если бы не исключительные обстоятельства, – и будем откровенны: вам ведь практически нечего терять и, во всяком случае, меньше, чем остальным! Бьюсь об заклад, из инсинуаций Джентри вчера вечером почти все мы уже отгадали ваш Ужасный Секрет. И он в любом случае выйдет наружу, хотите вы того или нет!

– Она права, ваше преподобие, – мягко сказал Трабшо.

Священник беспомощно посмотрел на жену, чья звездноглазая порядочность и прагматизм – именно те скромные английские добродетели, какие ожидают найти в подруге жизни англиканского священника, – ничем не могли ему помочь в тисках подобной дилеммы. Затем он сглотнул – было почти слышно, как он сглатывает, – и сказал:

– Ну хорошо. Но я настаиваю, чтобы… чтобы…

– Да?

– Ну… ничего, нет. Да-да, я согласен.

– Отлично, – сказал Трабшо, потирая в предвкушении руки. Он посмотрел на свои часы. – Десять пятнадцать. Вы все уже на ногах более двух часов. Могу ли я рекомендовать вам вернуться в свои комнаты, привести себя в порядок и одеться? Затем мы все снова соберемся, скажем, через двадцать минут – в библиотеке. И само собой разумеется, – добавил он к сказанному, – само собой разумеется, что никто из вас не забредет на чердак. Нет, понимаете, не то чтобы я вам не доверял. За тем исключением, что – если мисс Маунт права, а я думаю, она права, – в этой комнате есть по крайней мере кто-то один или одна, кому вам никак нельзя доверять. Вы понимаете, что я подразумеваю?

Они все понимали, что он подразумевал.

– Итак, полковник, – сказал он, – вы не проводите меня?

Когда они вошли в библиотеку, сопровождаемые преданным Тобермори, между ними успел завязаться важный разговор.

– Должен сказать, я уже подумал, что этот типус викарий сорвет весь план, – сказал старший инспектор.

– Да, он немножко старая баба, – ответил полковник. – Но кроме того, приятный, доброжелательный старикан, и ему потребовался только тычок под ребра.

– Пожалуй, я начну с него – просто чтобы он не успел передумать.

– Послушайте, Трабшо, дело это очень странное, как ни верти.

– Справедливо, – сказал полицейский. – За всю мою карьеру я ни разу не сталкивался с таким невероятным преступлением. Ну просто из – как их там? – «Ищи убийцу!» в духе Эвадны Маунт.

– Не вздумайте сказать это при ней. Я как-то раз именно это и сказал, так она мне голову чуть не откусила.

– Неужели? Я подумал бы, что она сочтет это комплиментом.

– Ну, вы же знаете людей. Сделаешь им не тот комплимент, и они встают на дыбы, будто их в жизни так не оскорбляли. Алекса Бэддели, позвольте вас предупредить, не снисходит иметь дело с убийствами в закрытых комнатах.