Только Эвадна Маунт, то ли будучи более стойкой, чем остальные гости, то ли из-за врожденной склонности всюду совать свой нос, продолжала изучать помятый лист.

Когда она наконец подняла голову, Трабшо сразу заметил, что ее лицо недоуменно нахмурено.

– Что такое, мисс Маунт? – быстро спросил он.

– Ну, я не знаю, – промямлила она почти жалобно.

– Вы не знаете?

– Да, не знаю. Просто… ну, я просто не могу избавиться от чувства, что… что, понимаете, с этой бумагой что-то не так. Но вот что?

– Прошу вас поделиться с нами тем, что вы можете сказать. Никогда не известно, что вдруг окажется важным.

Она вновь устремила взгляд на лист с пометками и несколько секунд опять их штудировала. Затем покачала головой.

– Нет! Трабшо, сожалею, но я не знаю, что меня смущает. Правда не знаю. Возможно, меня осенит, если я перестану о них думать.

Старший инспектор словно еще не решил, продолжать ли эту линию или нет. Затем он спросил Роджера Ффолкса:

– Полковник, вы, случайно, не узнаёте машинопись?

– Узнаю ли я машинопись? Да как я мог бы ее узнать? Это же не почерк.

– На самом деле, – терпеливо сказал Трабшо, – это своего рода почерк. Видите ли, не найдется и двух пишущих машинок с полностью идентичными шрифтами. Собственно, я спросил, не знаете ли вы случайно, на чьей машинке это было напечатано?

Он вручил лист полковнику, который бросил на него беглый взгляд.

– Понятия не имею. Не знаю даже, что именно мне надо высматривать. Ну-ка, Фаррар, поглядите вы, хорошо? Может, вы разберетесь, что требуется инспектору.

– Конечно, полковник.

– Что? То есть вы хотите сказать, что знаете?

– Да, сэр. Это… ну, это было напечатано на вашей машинке.

– Моей?!

– Несомненно, сэр. На той, которая в библиотеке. Видите вот тут, старший инспектор, эту букву «К»? И вот эту? Вертикальная палочка чуть изогнута – посмотрите, на середине у нее крошечный изъян. И у той, и у другой. Да, это ваша машинка, полковник.

– Прах меня побери!

– Таким образом, – взвешивающе сказал старший инспектор, – эти заметки были напечатаны в стенах этого самого дома, вероятно, в какой-то момент в течение последних тридцати шести часов. Полковник, у Джентри был доступ в вашу библиотеку?

– Ну, естественно. В моем доме все открыто для моих гостей, даже незваных. Всякий, кто искал книгу, чтобы почитать, или просто хотел какое-то время побыть в одиночестве, мог забрести в библиотеку.

Трабшо снова сложил лист и убрал назад в карман.

– Ну, – сказал он, – поскольку ясно, что все вы не питали к жертве добрых чувств, как и он к вам, и поскольку вот это, – он погладил карман, – существенная часть, способствующая указанной ясности, я полагаю, что было бы напрасной тратой времени искать где-либо еще возможные побуждения к его убийству, во всяком случае, пока я не исследую их поближе к дому. Под этим я подразумеваю – здесь, в Ффолкс-Мэноре.

– Прежде чем вы не исследуете… – сказал доктор Ролф. – Должны ли мы понять, что вы намерены вести следствие сами?

– Да, таково мое намерение.

– Здесь и сейчас?

– Опять-таки да.

– Позвольте мне уточнить, – сказал полковник. – Вы собираетесь… что сделать? Допросить каждого из нас?

– Совершенно верно. Именно об этом я и думал.

– Несмотря на то что вы в отставке и у вас такого права нет?

– Послушайте, – сказал Трабшо. – Вы ведь понимаете, что, когда полиция наконец доберется сюда, вас всех подвергнут довольно жесткому допросу. То, чем хочу заняться я, можно рассматривать как генеральную репетицию. Бесспорно, мне придется быть достаточно жестким. Иначе это вообще не имело бы смысла. Однако поскольку я не буду допрашивать вас официально и, разумеется, поскольку никто из вас не будет под присягой, то если кто-нибудь из вас решит, что ему требуется адвокат или просто потеряет терпение, вы можете тут же отказаться отвечать, и средств принудить вас в моем распоряжении нет.

А если по воле случая – хотя, признаюсь, он представляется мне очень маловероятным – я доберусь до отгадки до прибытия сюда полиции, если мне удастся опознать убийцу Джентри, то вся эта пренеприятнейшая процедура завершится для вас остальных вдали от жадных глаз «желтой» прессы.

Ведь не обольщайтесь, крайне нестерпимой огласки вам не избежать. Насколько я понял, Джентри поставлял сплетни для скандальной газетенки национального синдиката. Ну, могу обещать вам, что публика будет поедать такую сенсацию со смаком и требовать добавки. Пройдя допрос сейчас, вы, вполне возможно, избежите худшего.

Ну и альтернатива также известна вам всем: сидеть здесь час за часом, прикидывая, кто из вас сделал это и когда он – или она – нанесет новый удар.

– Ну, – пробормотал полковник, – это представляет дело в другом свете. – Он обернулся к своим гостям. – Ну хорошо. По-моему, вполне уместно поступить сугубо демократично. А потому послушаем, что вы все думаете о предложении старшего инспектора.

Некоторое время все словно бы выжидали, чтобы кто-нибудь заговорил первым, как бывает на публичных лекциях, когда слушатели, зримо изнывающие от желания перебить лектора и высказать собственное мнение, лелеемое столь же ревниво, как и его собственное, вдруг немеют, едва он предлагает собравшимся задавать вопросы.

Как обычно, молчание нарушила Эвадна Маунт.

– Раз уж вы все, видимо, слишком робки, чтобы что-то сказать, скажу я. Вообще-то, Трабшо, я даже могу оказать вам помощь. Разумеется, если вы захотите. Но у нас, авторов «Ищи убийцу!», припрятаны, знаете ли, кое-какие штучки, как и у вас, сыщиков.

– Без комментариев, – ответил старший инспектор с мягким сарказмом. – Но в любом случае, мисс Маунт, благодарю вас за проявленную инициативу. Следовательно, одно «за». Кто-нибудь еще? Ролф?

– Да, конечно, это против правил, – сказал доктор, – но, на мой взгляд, это все-таки лучше, чем ничего не делать. Я с вами.

– Отлично. Итого два.

– Однако, – продолжал Ролф, – мне хотелось бы напомнить не решившим, – он обвел своих друзей твердым оценивающим взглядом, – что присутствие в этом доме Реймонда Джентри разбередило старые раны, которые многие из вас – многие из НАС – с надеждой считали навсегда зажившими. Боюсь, вопросы старшего инспектора вскроют эти раны, причем шире, гораздо шире, чем инсинуации Джентри. Мы все должны быть готовы к этому, ведь я прав, Трабшо?

– Да, доктор, вы правы, и сформулировано это отлично. Как я уже сказал, принуждать кого-либо из вас отвечать на мои вопросы я не могу. Вам не придется давать никаких клятв, как было бы в суде. И если кто-нибудь предпочтет солгать мне, никакие меры против вас приниматься не будут в отличие от формальных полицейских допросов, во время которых ложь – очень и очень серьезное преступление.

Однако разрешите мне добавить: если про себя вы уже планируете, ну, экономить на правде, то, откровенно говоря, я предпочел бы, чтобы мы не тратили напрасно время на этот эксперимент. Возможно, вам хочется считать это игрой, но не забудьте, будь то пинг-понг или маджонг, нет никакого смысла в игре, если вы откажетесь следовать правилам.

– Тогда не могу ли я внести несколько иное предложение?

– Прошу вас, доктор. Любое предложение, любое разумное предложение только приветствуется.

– Мы все здесь – старые друзья, не правда ли? – сказал Ролф. – И то, что неминуемо обрушится на нас в ближайшие дни, какое решение ни примем мы сейчас, копающаяся в наших жизнях полиция, кусающая нас за пятки пресса подвергнут нашу дружбу величайшему испытанию. Уже и Эви, и Трабшо указывали, как легко отравить атмосферу всего лишь несколькими смертоносными капельками подозрения. К счастью, у нас еще было мало времени попробовать эти капельки. Но когда полиция все-таки сумеет добраться сюда, я гарантирую: среди нас не найдется никого, кто истерически не обвинит самого дорогого своего друга в убийстве Реймонда Джентри.

Вот почему, на мой взгляд, простой здравый смысл требует, чтобы мы позволили старшему инспектору провести беседы с нами. Но предлагаю я следующее. Чтобы никто из нас не начал тревожиться, какие полезные намеки и подсказки остальные могут нашептывать ему с глазу на глаз, пусть он будет допрашивать нас всех вместе.