— На глаза давить? — подивилась Полина, — Еще чего!?

— А как же ты от того клеща избавилась? — заинтересовался Сухмат.

— Дело нехитрое — взяла да оторвала ему челюсть! Вот и все дела, как ему дальше кусать? А той челюстью оторванной еще другому по башке дала. Совсем эти мертвяки ничего не соображали, все лезли и лезли. Так я бы их всех и перебила, да тут вы их спугнули, вернее, они живых почуяв, меня бросили, да на вас полезли…

— Вообще-то их еще много оставалось, — заметил Сухмат, — может, всех и не перебила бы…

— Еще как перебила бы! — голос Полины звучал уверено, — Кабы вы их не спугнули…

— А нас видела?

— Видела.

— Отчего ж не показалась?

Полина промолчала. Верно, вопрос был глупый по ее разумению. Впрочем, верно, глупый, по любому разумению…

— И чего их столько там собралось? — перевел на другую тему разговор Сухмат.

— А где ж им еще собираться? — пожал плечами Рахта.

— Нет, для одного кладбища слишком много, — настаивал богатырь.

— Может и так, — согласился Рахта, — правду сказать, и где такой ораве на том кладбище прокормиться было бы?

— Может у них там… Вече было? — предположил Нойдак.

— Что? Вече? — воскликнул Рахта.

— Вече?! — Сухмат схватился за живот, хохоча во весь рот, — Ну, уморил… Вече упыриное, князя, червями траченного, за стол Упырьградский звать решали…

— Видела я, как вы с упырями управляетесь, видела… — молвила Полина, — Кабы был у меня меч булатный, я бы не хуже вас, мужей, поработала бы! Да еще и трое. Вот ты, Сухматий, вконец обленился тогда, сам только половину работы делал, а остальное — Нойдаку оставлял, так что — не перетрудился!

— А што? — заявил Сухмат самодовольно, — Я — мастер, а колдун у меня — за подмастерья, пущай работает…

— Погодь, погодь, — вдруг обиделся Нойдак, — вот волшбе Нойдак научится, будешь просить чего — сам за подмастерье встанешь!

— Вот уж чему учиться не собираюсь, — махнул рукой Сухмат, — не богатырское это дело! Да мы перебили тебя, Полинушка, ты расскажи, что дальше было!

— А дальше — ничего и не было, — вздохнула Полина, — смотрела я, смотрела на Рахту моего милого из-за плиты каменной, насмотреться не могла! Как он ручками своими богатырскими мечом помахивал, ворогов бил-побивал, красовался! Ну как тут не залюбуешься? Так бы и смотрела, и смотрела, жаль — быстро враги кончились… И дальше за вами тихонько прокралась, все наблюдала. А когда ту руку нашли, с моими волосами девичьими, поняла я, что уходить надобно.

— И ушла? Так просто? — спросил Рахта.

— А как же еще? — ответила вопросом на вопрос Полина.

— Все-таки страшно так, после смерти, упырем стать, — задумался Сухмат.

— Упыри только из плохих людей получаются, да из утопленников, да детоубийц, ну, и… — Рахта весело подмигнул Нойдаку, — Из колдунов, само собой, тоже!

— Нойдак после смерти не станет упырем, — заявил молодой колдун серьезно.

— А кем станет?

— Нельзя говорить!

— А тебе что, известно?

— Я знаю.

На этом разговор закончился. Было уже поздно, давно пора было спать…

Вот и еще один вечер. Богатыри, поужинав, не торопились уходить спать. Расселись вокруг костра да повели неспешный разговор. Вспомянули рассказанные вчера приключения Полины, вновь похвалили поляницу за смелость да отвагу…

— То не самое опасное для меня было, — призналась Полина, — было и пострашней!

— А что пострашней? Может, разбойники? — спросил Нойдак.

— Разбойники? — Полина махнула рукой, — Что разбойники… Пока ночами без доспехов шла, никто и не позарился. Однажды, было дело, пробираюсь близ дороги, кругом — бурелом, а в проходе меж стволов поваленных — душегубы в засаде устроились. Мне чего-то лень стало обходить, через гущу ветвей пробираясь, да и все равно было, что ни случится… Пошла прямо, а был еще вечер ранний, видно все. Подхожу, руки подняла, пальцы скрючила и как завою: «У-у-у». Разбойнички и поразбежались все, нет, почти все. Один с испугу замер и на меня уставился. Прохожу мимо, разобрала меня то ли злость, то ухарство какое-то. Поворачиваю к нему лицо свое мертвое и молвлю: «Дай, добрый молодец, тебя поцеловать!». Тот задрожал дрожью крупной, да смотрю — течет у него из парток…

— Да, представляю! — засмеялся Сухмат, и тут же был поддержан товарищами в своем начинании. Правда, по лицу Рахты было видно, что шутка пришлась ему не совсем по вкусу…

— Так, стало быть, с разбойниками просто было?

— Не всегда, — призналась Полина, — уже позже так было… Я уже в одеждах железных была, что от кролевича мне в награду достались. Еду я, проезжаю меж деревьев, а из шлема этого ничего не видно, тут-то меня и достали. Аркан накинули, да с седла сдернули. А потом начали дубинами дубасить. Я в тех железах ничего и не почуяла, разве только когда по голове стучали — громко было страсть! Били они били, потом устали да решили, видать, что забили совсем. Сняли с меня шелом — ведро это с дырками, да увидали лицо мое, давно умертвленное. А я им еще и молвлю: «Чего зря стараться, мертвое убивать?». Побледнели разбойнички, переглянулись, не сказали ничего, но стали так тихонечко пятиться, осторожными такими шажками. А потом — врассыпную!

— Ну, а ты?

— А что я? — рассердилась Полина, — В бронях этих, иноземных-немецких, за молодцами не угонишься, им-то что — рубаха да портки, а у меня шаг сделать — полдня железками скрипеть!

— А стоило им накостылять!

— Ничего, еще повстречаются… — не в шутку пригрозила Полина, потом, помолчав, продолжила, — Было один раз, когда и не знала, выберусь ли из переделки… Люди-то меня боятся, нечисть не знает что делать, да вот встретился зверь — не волшебный, не разумный, зато большой и все пожирающий!

— Жряк, что ли?

— Да, он.

— Вот и мы с ним повстречались, — вспомнил Рахта.

— И не убили?

— Нет, не убили…

— А зря! — Полина уже готова была ругать богатырей за такую недоделку — как так, жряка не добили… — Он меня чуть не сожрал!

— Так ты ж… Мертвая была!

— А ему все единое, что живое, что мертвое — все в рот, да заглот!

— Но тебя ж не съел?

— Мог… — поляница собралась с мыслями и начала рассказ, — Собственно, по настоящему только жряк меня и мог слопать. Остальные — так. Жряк мне на второй переправе попался, а на первой меня тоже, вроде, слопать хотели…

— Кто же?

— Перебираться через реки мне, на самом деле, просто. Но это сейчас я такая умная, знаю, что утонуть уж не смогу, хоть море-окиян по дну переходи — ничего не сделается. А тогда… Когда я впервые увидела на своем пути большую реку, я долго не знала, как быть. Селяне перевозили путников в лодках, те — платили, а как мне быть, кто меня перевезти решится. Так и просидела в укромном месте целый день, дождалась ночи, вылезла да и пошла к берегу, там где лодки привязаны были. Ночь была светлая, звездная, с полным месяцем. Смотрю — сидит в лодке парень, ждет работу, видать. Подхожу. Он на меня не смотрит, взгляд куда-то в сторону устремлен. Спрашиваю — перевезешь? Он — садись, мол. Сам не меня не смотрит, о цене ни слова. Полезла я в лодку, отплыли. Парень все на меня не смотрит, молча загребает. Вот на середине реки, остановился, бросил весла, харю поднял, на луну уставился да завыл голосом не человечьим, а волчьим. Смотрю — клыки изо рта у него расти начали, шерсть ото всюду торчком, когти кривые на руках волосатых повылазили. Ну, думаю, придется повозиться, кабы медвежий оборотень был, так все просто — сказала бы ему, кто я. Медведь зверь чистый, мертвечину не ест. А волк и на падаль позарится… Приготовилась я к схватке, привстала, ногу отвела, вся напружинилась. Тут оборотень на меня и кинулся. Я — как с собакой — в живот ногой с размаху хрясть! Оборотень взвыл, за ногу зубами схватился — волки быстры, где человеку за ним… А я его за шкирку приподняла да трясти начала, что б почувствовал, кто здесь старший. Зарычал было оборотень, потом ногу мою выпустил. И заскулил. Я его мордой в реку — смотрю, обратно в человеческий вид возвращается. Ну, я ему — греби мол, дальше. Погреб… Да чего вспоминать, легко справилась…