— Все слопал? Покажи рот! — Нойдак послушно открыл рот, юноша убедился, что съедено все, развернул Нойдака спиной к себе и дал ему пинка под зад, отчего бедняга улетел к ближайшему дереву и заполучил уже вторую в этот день шишку на лоб, — не плачь, еще свидимся, — добавил Дурашка, — да и не раз уж теперь…

— Какой корень ты съел, повтори! — спросил Темята, — какой?

— Тысячелетний, — ответил Нойдак, — он еще кричал, когда из земли тянули…

— И что, он так вот тебе и дал этот корень?

— Да, чтобы я сумел бы грамоту выучить, да науку ведовскую превзойти, — кивнул Нойдак.

— О Боги! — запричитал ведун, — Да за половинку такого корня любой каган али царь половину своих владений отдал бы, не задумываясь… А он — ему, что б грамоту выучил! А ты все съел, все, кусочка не оставил?

— Да нет, мудрый Дурашка еще посмотрел мне в рот, говорит, надо без остатка, все съесть…

— Ну почему так жизнь устроена? — Темята вновь схватился руками за голову, — Дураки дуракам да за так, дают то, что всю жизнь все мудрецы ищут, да найти не могут, почему так? Просто так, вот, отдал — и все…

Нойдак не очень понял причитаний ведуна. Странно, что этот немолодой уже человек так огорчается, что ему не досталось ни кусочка от того корня. Да и зачем он ему? Грамоту он уже и так разумеет, да и ведун — лучший в округе. Может, тоже чему выучиться хотел? С этими мыслями Нойдак покинул дом ведуна.

— Никому не рассказывай о том, — посоветовал на прощанье вконец расстроенные, но не озлившийся, тем не менее на весь свет Темята, — злые люди позавидуют…

Нойдак прислушался к этим словам. Раз уж этот старый мудрый человек советует помалкивать — так тому и быть. Да и зачем всем разбалтывать, в самом деле…

Какая ж вокруг была благодать! То самое, что на Руси называется бабьим летом — и тепло, и солнышко ласково греет, и листья на древах во все цвета изукрасились — желтые, рыжие, даже красные… Даже запах стоит вокруг какой-то приятный, хоть и нет яблонь поблизости — а все одно щедрой на плоды осенью пахнет!

— Люба ты мне, Полинушка! — в который раз, уже совсем уныло, повторил Рахта.

Между ними протекала маленькая речка, скорее даже ручеек, узенький, такой, что легко перепрыгнешь с места, без разбега дальше. Но сейчас эта речушка играла роль своего рода границы между молодыми людьми, и хотя они могли сейчас беседовать, даже не повышая голоса, полоска воды все же создавала иллюзию их разъединенности. И это чувство «переговоров через границу» с одной стороны страшно злило Рахту, который, получи лишь намек, тотчас бы перепрыгнул преграду, разделявшую его с любимой, но, с другой стороны, лишь эта условная разъединенность позволяла Полине сейчас стоять на открытом месте, не прячась, и беседовать с горячо любимым ею — увы, при жизни — человеком. Разумеется, девушка была в полном рыцарском облачении, лицо прикрывал шлем, руки — в рукавицах железных. О том, что внутри находится человек, напоминали лишь роскошные льняные волосы, ниспадавшие из-под шлема на металлическую спину — бармицу немцы, видать не носили. Да, волосы Полина не стыдилась показать — ведь они остались такими же, как и были при жизни, даже немного отрасли… Зато все остальное! Увы, чудо, сотворенное Лелем, позволило жизни остаться в мертвом теле, но не защитило само тело от обычного гниения, присущего всем мертвым телам — будь то трупы людей, животных или растений… Да, да — тело Полины продолжало гнить, не смотря на все ее старания — она не давала садиться на себя мухам, чтоб червей не насажали, ежедневно вычищала и мыла свой труп в речной воде. Но запах все равно оставался, что сводило бедную девушку с ума и заставляло в одиночестве лить бессильные слезы. Вот и сейчас она специально стала так, чтобы ветер дул на нее со стороны Рахты, а не наоборот. С одной стороны — впереди не было никаких надежд… Но и побыть возле любимого человека, не коснуться — так хоть взглянуть да голос услышать! Полина всем своим существом тянулась к Рахте. Но — нельзя!

— Я тоже тебя люблю, — повторила — в свою очередь в который раз — Полина, — но я не знаю, как мне быть…

— Как быть? Дай мне обнять тебя!

— Ты не понимаешь! — вздохнула мертвлячка, — Ты даже не представляешь, о чем говоришь! Я теперь не та, что прежде, я ме-ертва-ая! — последнее слово девушка едва ли не прокричала, причем по слогам.

— Мне все равно, я люблю и буду любить тебя такую, какая ты есть! — продолжал повторять свое Рахта.

— Нет! — крикнула Полина, испугавшись, что любимый сейчас бросится в ее объятия, — Если любишь, стой, где стоишь, и не ходи за мной…

Рахта еще долго стоял на берегу речушки и смотрел в ту сторону, куда ушла его любовь…

Разумеется, ни Сухмат, ни Нойдак не посмели бы подглядывать за Рахтой в момент свидания с Полиной. Оно и понятно! Но вот для Духа, этого наглого невидимого мальчишки — для него закон не писан. Рахта его все равно не видит и не слышит, а Полина, хоть и слышит, но тоже не видит. Так что можно и поподглядывать, надо лишь помалкивать. Но помолчав у речки, Дух не стерпел и выложил Нойдаку обо всем, что видел и слышал. А Нойдак тут же пересказал Сухмату.

— Что я и говорил, чем дальше — тем хуже! — вздыхал Сухмат, — Не к добру все это!

— Не к добру, не к добру, — повторил Нойдак, почти передразнивая, — а когда Полина Лихо изрубило — это к добру было? Сами-то, небось, к смерти приготовились? Не по силам ведь чудище оказалось? А теперь вместо спасиба — твердишь — не к добру, не к добру…

— От Лиха спасла, а теперь погубить норовит! Погубит она Рахту, ой погубит! — продолжал свое Сухмат.

— Ты богатырь, а причитаешь, как баба! — никогда раньше Нойдак не позволил бы себе такого. Может, корешок подействовал?

— Что, я баба? — взревел Сухмат и схватил Нойдака за грудки, приподнял, но сразу опомнился и бережно опустил северянина на ноги, — Да ты и прав, не пристало мужчине вздыхать. Будь что будет, а надо какое случится — поможем другу!

— Ты поможешь, и я помогу — чем смогу! — отозвался Нойдак.

— С каких это пор ты себя «якать» начал? — удивился Сухмат.

— Да, мне мозги вправили! — брякнул Нойдак.

— Это как? Скажи-покажи!

— Если я тебе покажу, ты меня долго бить будешь… — покачал головой Нойдак.

— Ну, хоть не больно было? — рассмеялся Сухмат, очевидно вспомнив популярную байку о том, как немого говорить учили.

— Средне… — совершенно серьезно ответил северянин.

— Видно, и впрямь тот Темята знатный ведун, — заключил Сухмат.

Нойдак хотел было возразить, что «вправил» ему вовсе не Темята, но вспомнив предостережения последнего, благоразумно промолчал.

Тем вечером беседа у костра явно не клеилась. Сухмат и Нойдак избегали смотреть в глаза Рахте, и, тем более уж — заводить речь о Полине. А Рахту, напротив, ничто другое, кроме Полины, и не интересовало…

— Рахта все намекал, что были у вас с ним какие-то похождения интересные в южных странах, — неожиданно нащупал нейтральную тему Нойдак.

— Были и похождения, — кивнул Сухмат.

— А правда, что есть такое жаркое место на юге, где все от жары ходят голые? — задал следующий вопрос северянин.

— Да, есть и такие страны, — самодовольно — «как же я много знаю!» — ответствовал Сухматий, не предчувствовавший подвоха.

— А если там все ходят голые, — Нойдак выдержал паузу и ляпнул, — то как же там отличают мужчин от женщин?

Сухмат на мгновение обалдел, потом до него дошло и он начал хохотать, к нему присоединился и Рахта, а забавное выражение лица у Нойдака явно показывало, что в этот раз он просто придурялся. Точнее — пошутил!

Нечто вроде хихиканья донеслось и из-за ближайших кустов. Всем было ясно, что Полина — рядом. Поняв, что надо помочь друзьям пройти трудный момент, Нойдак задал сразу же следующий вопрос…