— Похоже на то, — пробормотала девочка. Она никому не говорила про то горестное выражение лица, какое видела у папы в воскресное утро начала войны. Тогда отец сумел справиться с эмоциями раньше, чем подошли все остальные. Анне казалось — о таком никому не рассказывают, этого даже с доктором Шумахером обсуждать нельзя, хотя он самый близкий папин друг в Канаде. Но и оставлять вопрос без ответа ей не хотелось.
— Он ни разу последних известий не пропустил.
— А сама ты что думаешь?
Такого вопроса Анна не ожидала и совершенно растерялась.
— Все кажется таким… нереальным, — наконец выдавила из себя девочка, смутившись от того, что в голову не пришел подходящий ответ. Взрослые редко интересуются твоим мнением о чем-то серьезном. Подумав, она добавила: — Германия теперь ужасно далеко. В книжках войны полны опасностей, приключений и героических поступков. Но пока вообще ничего не происходит. Наверно, все было бы иначе, живи я в Польше.
— Что правда, то правда, — вздохнул доктор. — Но тебе нечего стыдиться, Анна. Такие чувства у многих. Я и сам никак не пойму. Мне тоже война не кажется настоящей, я ведь приехал в Канаду, когда мне было не больше лет, чем сейчас Руди. Но твои родители — другое дело. У них в Германии остались друзья и родственники.
— Не очень много. Друзья — да. Но близкая родственница только одна, тетя Таня. Папина младшая сестра.
— Он упоминал о ней. Она ведь замужем?
— Была, только дядя Тобиас умер три года назад от сердечного приступа.
— А вы получали от нее известия?
— С прошлой весны ничего, да и тогда просто коротенькая записочка — у нее все в порядке, работает переводчицей у какого-то большого начальника и просит о ней не беспокоиться…
— В таком случае давай поговорим о чем-нибудь другом, — предложил доктор Шумахер, — словами ей вряд ли поможешь. Руди уже начал учиться?
— Нет еще. Через пару дней, — Анна рада была сменить тему разговора. Ей не хотелось говорить о тете Тане. Конечно, она часто вспоминала тетю, волновалась за нее, но чувство вины не проходило — тетя Таня тоже казалась далекой и нереальной. Столько своих проблем, школа, банда, думать о чем-то другом просто нет времени.
— Вероятно, для Руди все гораздо ощутимей, — проговорил доктор, будто подслушал мысли Анны. — Руди наверняка беспокоится — а что там поделывают мои бывшие друзья-приятели?
Похоже на то. Если ей вдруг завтра уезжать из Торонто, многие люди останутся в памяти ясно и отчетливо — Изабелла, Шумахеры, Мэгги, мисс Сурклиф… Потому Руди и приснились Вольф и другой мальчишка, как его зовут? А, да, Гельмут.
Доктор Шумахер остановил машину, они выскочили и побежали в дом. Перед самой дверью доктор поймал ее руку и сказал тихо, но настойчиво:
— Давай не будем обсуждать войну за ужином, ладно? У Эллен и без того немало хлопот. И ей хочется побольше узнать про твою новую школу.
— Мне много всего рассказать надо, — Анна ничуть не возражала ненадолго забыть о войне и связанных с ней неприятностях.
— Пожалуйста, будь повнимательней к отцу в эти дни, — добавил доктор. — Хотя ты и так всегда о нем заботишься.
Тут подоспела миссис Шумахер, сняла с Анны мокрую куртку и повесила на спинку стула поближе к камину.
— Давайте ужинать здесь, у огня, — предложила она, — холодновато сегодня. Просто не верится, что еще во вторник было сухо и тепло. Я принесу тарелки. Начинай с самого начала и расскажи мне все-все. Я уже вижу, дела идут неплохо, а ты боялась.
Анна знала, говорить с набитым ртом невежливо, но просто не могла остановиться. Надо стольким поделиться, а они слушают с неподдельным интересом и просто наслаждаются ее историями. Она закончила как раз к десерту. Только тогда девочка вспомнила — доктор сказал, у них тоже есть для нее новость. Сгорая от смущения, Анна принялась извиняться.
— Ничего страшного. Нам хотелось сначала услышать про твои дела. Целую неделю ждали! Я с твоей мамой говорила по телефону, но она мало что могла рассказать, — миссис Шумахер накрыла ладонью руку девочки. — Теперь наша новость. Наверно, большой неожиданностью ни для кого не будет. Мы ждем ребенка. Где-то в апреле, я думаю.
Анна положила вилку и в полном восхищении взглянула на них обоих.
— Ребенок! — произнесла девочка таким тоном, будто долгожданный младенец был первым новорожденным на земле.
— Я знала, ты обрадуешься, — улыбнулась ее бывшая учительница, она тоже вся светилась от радости. — Ты четвертый человек, кто знает. Можешь поделиться новостью с домашними, но больше никому, пожалуйста, не говори. Я предупрежу в школе, что не буду работать после Рождества, но еще рановато давать повод для сплетен.
Анна, не подумав, выпалила:
— Теперь они уже не скажут, что у вас нет детей.
Взглянув на удивленные лица, она тут же пожалела о вылетевших словах. Но ничего не поделаешь, придется объяснять.
— Эти женщины… когда они обсуждали… вам надо записаться в армию… они говорили… — заикалась Анна.
— Какие женщины? — миссис Шумахер пыталась понять, о чем идет речь.
— А, просто сплетни у меня в приемной, — объяснил доктор. — Наверно, сказали, что мне легче записаться в армию, поскольку детей у меня нет. Да, Анна?
Девочка кивнула с несчастным видом.
— Ты права, скоро они уже не будут так говорить. Правда, могут подумать — потому-то мы и заводим сейчас ребенка.
— Франц, прекрати! — закричала жена. — Может, стоит рассказать им всю правду?
Теперь настала очередь Анны теряться в догадках.
— Франц вчера попытался записаться в армию, — начала миссис Шумахер, — хотя мы уже знали о ребенке. Решил, что если там нужны врачи, значит, его возьмут и с шумами в сердце. Это не слишком опасная болезнь, но, благодарение Богу, его не взяли.
— Пока не взяли, война еще не кончилась, — тихим голосом произнес муж.
— Конечно, тогда все узнают и сразу же перестанут говорить глупости, — заверила Анна. — Может, даже Агнес, или как ее, вернется назад.
— Какая-такая Агнес? — спросила миссис Шумахер. Даже доктор в первую минуту не сообразил, о ком идет речь.
— Да одна дама решила передать себя и все свои головокружения, мозоли и необъятную толщину доктору Торнфилду. Пусть подольше остается с этим бедолагой! Я уже знаю — она звонила медсестре. Мне бы догадаться, что Перл непременно всем разболтает, они ведь с Агнес соседки, — в смешке доктора слышалось куда больше горечи, чем веселья.
Он неожиданно встал и принялся вышагивать по комнате, будто не мог усидеть на одном месте.
— Вам обеим надо кое-что понять, — продолжал доктор, время от времени поглядывая то на жену, то на Анну. — Во-первых, я не могу сказать своим пациентам о шумах в сердце, мне гордость не позволяет. Во-вторых, даже если я и упомяну о них, те, кто настроен против меня, все равно не поверят ни единому слову. Сами знаете, шумы в сердце снаружи не видны. Будь у меня только одна нога, это помогло бы. Носи я, например, слуховой аппарат, тоже можно было бы поспорить — а нужен ли он мне на самом деле, особенно если появился недавно.
— Франц, сейчас же перестань! Совсем на тебя не похоже — такой цинизм из-за глупой женщины, которая тебе неприятна! Вернись за стол, пожалуйста. Анна еще не ела пирог, а ты и половины не одолел. Мои пироги надо есть со смаком, ясно тебе?
Анна рассмеялась.
— Я долгое время думала: со смаком — это с маком, как в булочках.
— Да, в языке полно одинаковых по звучанию слов с разным значением, — объяснила ее прежняя учительница, сразу же, в чем девочка и не сомневалась, проглотив наживку. Еще когда миссис Шумахер была мисс Уильямс, ученики обнаружили, как незаметно сменить тему разговора. Лучше всего помогали вопросы об особенностях и странностях английского языка.
Доктор Шумахер уже снова сидел за столом и улыбался Анне. Их глаза встретились, и Анна сообразила, что старший друг тоже догадался, как отвлекать внимание жены.
— Подумаешь об имени для ребенка? — спросил он. — Не обещаю, что примем твое предложение, но пора потихоньку спрашивать у друзей и обсуждать разные возможности.
