Неужели он забыл? Девочке казалось, будто папа ее предал — первый раз в жизни. И при том, честное слово, отец не знает ни одной живой души в этой самой Польше!

Внизу пробили часы. Анна сосчитала удары. Только шесть часов! Папа с ума сошел, наверно.

Она зевнула. Слишком рано, вставать еще не пора. Голова сама собой сползла на подушку. Надо поспать, раз уж не удалось побыть с папой.

Что случилось? Кто так страшно кричит?

— Клара, Клара, пойди сюда!

Девочка ничего не могла понять, а папа продолжал звать снизу:

— Руди! Анна, разбуди Руди! Позови всех! Быстро! Ты меня слышишь?

— Да, папа.

Выскочив из кровати, Анна бросилась — но не будить остальных, а взглянуть на папу, стоящего внизу, около лестницы. Но отец уже вернулся в комнату. Девочка услышала слабый, отдаленный голос. Не папин. Английский голос. Испуганная, она с трудом различала слова:

"…Боже, благослови нас и помоги правым в борьбе".

Папа показался в дверях гостиной. Анна, едва начав спускаться по лестнице, замерла, уставившись на отца. В чем дело? Он такой ужасно старый, старый и больной. И совсем незнакомый.

— Началось! Британия объявила войну Германии, ^[1]- произнес Эрнст Зольтен.

Выходит, папа прав. Пока он предупреждал, что скоро будет война, мама сердилась и повторяла: "Прекрати болтать глупости". А папа, оказывается, был прав. На мгновение Анна даже обрадовалась — смысл папиных слов еще не дошел до сознания — значит, глупости говорила мама, а отец, как всегда, все понимал правильно.

Но тут солнечный луч осветил папино лицо, и даже слабое зрение не помешало Анне разглядеть слезы на его щеках.

Девочка стремглав понеслась вверх по лестнице.

Глава 2

— Руди, — заорала она, распахнув дверь в спальню братьев. — Руди, проснись! Проснись!

Фриц немедленно выскочил из постели, но Руди никак не мог открыть глаза.

— Что такое? — вяло, хриплым со сна голосом спросил мальчик.

У Анны даже страх прошел на минуту.

Вот это счастье — раз в жизни узнать важную новость раньше старшего брата!

— Началась война! — объявила девочка. Ей казалось, она на сцене — играет посланца, который произносит одну-единственную, зато самую значительную фразу. — Папа велел спуститься вниз. Поторапливайтесь!

Теперь дальше по коридору — будить сестер. От обрушившихся известий они испугались и растерялись. "Здорово, — снова подумала Анна, — я все узнала самая первая".

— Поторапливайтесь, — повторила девочка, ей ужасно нравилось командовать братьями и сестрами, хотя бы по папиному поручению.

Она сбежала вниз. Руди уже тут, сидит рядом с папой, оба слушают радио.

— Где мама? — спросила Анна.

— Я ее позвал, разве еще не пришла? — папа даже не обернулся.

Спальня родителей внизу, рядом со столовой. Анна открыла дверь и увидела маму, как ни в чем ни бывало спящую глубоким сном. Она подскочила к кровати и коснулась маминого плеча, как в детстве, когда плохо чувствовала себя ночью. Конечно, папа самый главный, но стоило Анне заболеть, на первом месте оказывалась мама. Ясное дело, Клара Зольтен немедленно проснулась.

— Что случилось? — мама приподнялась на локте, обеспокоено вглядываясь в лицо младшей дочки.

— Папа велел тебя разбудить, — объяснила девочка. — Он встал очень рано, послушать последние известия, знаешь, из-за Польши…

— Всегда так! — фыркнула мама. — У нас и своих сложностей предостаточно.

— Мама, — решительно прервала ее Анна. — Началась война. Британия против Германии. Прямо как папа говорил.

Но все было напрасно. Мама медленно встала, надела халат, машинально провела расческой по волосам.

Анна стояла рядом — что же делать? Мама как будто ничего не слышала.

— Пойдем, — мама протянула дочке руку. Вместе они вышли в гостиную. Фриц и Фрида уже спустились, Гретхен бежала вниз по лестнице.

— Анна сказала… Это ведь неправда… Она ошиблась, да? — спросила мужа Клара Зольтен.

— Слушай, — перебил папа. — Повторяют речь Чемберлена. ^[2]

Анна знала про Чемберлена — премьер-министра Великобритании, одного из тех, кто встречался с Гитлером на конференции в Мюнхене, а вернувшись, обещал Англии "новую эру мира". Папа называл его слепым глупцом — как можно верить Гитлеру, даже если тот и клянется больше не вторгаться ни в одну европейскую страну.

Глупец или нет, но сейчас его голос казался Анне грустным и усталым. Конечно, этот голос она и слышала раньше:

"Да благословит Господь всех вас и да защитит Он правого".

Речь еще не кончилась, а мама уже скрючилась в папином кресле, содрогаясь от рыданий. Отец неловко обнял жену за плечи. Начал что-то говорить диктор, но папа больше не слушал.

— Можно, я выключу радио? — Руди посмотрел на мать. — Похоже, ничего нового пока не передадут.

Папа кивнул. Анна смотрела на старшего брата. Тот шагнул вперед, нащупал ручку приемника, и мгновением позже голос диктора наконец умолк. Руди отдернул пальцы, сцепил руки за спиной. Девочка внимательно взглянула на него. Нахмуренный и немного бледный, брат в общем выглядел довольно обыкновенно. Война! Анна попыталась представить себе, какая она, война. Папа постоянно говорил о войне, но все происходило где-то там, далеко, и не имело никакого отношения к ней, канадской школьнице.

"Вроде Судного Дня, наверно", — подумала девочка, уповая, что никто не сумеет прочесть ее мысли.

— А нам все равно в школу идти во вторник? — поинтересовался Фриц.

Анну захлестнула волна надежды. Но Руди повел себя ужасно странно, рявкнув на брата раньше, чем папа успел ответить:

— Конечно, идти. Не будь дураком!

Анна сняла очки, торопливо протерла их полой ночной рубашки, снова нацепила на нос и уставилась на Руди. Похоже, он на самом деле рассердился? Словно прямо сейчас готов ринуться в бой.

— Какой от тебя толк на войне? От тебя и других таких же сопляков? — продолжал наступать Руди, будто младший братишка с ним спорил.

Но прежде, чем Фриц успел огрызнуться, папа, угадывая невысказанные страхи старшего сына, сказал:

— Тебе, Руди, только-только исполнилось восемнадцать. Ты, конечно, будешь продолжать учиться.

Мама коротко выдохнула, в ужасе переводя взгляд с мужа на сына. Анна совсем перестала понимать, в чем дело, пока не услышала, как старший брат процедил сквозь зубы:

— Да я не о себе думал.

Девочка знала — Руди лжет. У него никогда не получалось лгать убедительно. Ей хотелось рассмеяться — неужели он думает, кто-то сочтет нужным, чтобы такой умник бросал школу и отправлялся на фронт?

Лучше уж Фрицу пойти воевать. Руди даже картошку чистить не умеет — сразу же палец порежет. Зато очень симпатичный. И задачки математические прямо в уме решает. А еще Гретхен уверяет — брат замечательно танцует. И мысли свои излагает прекрасно.

Но солдат из него никакой. Она, Анна, совершенно уверена — маме не о чем беспокоиться.

— Я подумал, может, начнут занятия на пару дней позже, — пробормотал Фриц.

На него никто даже не посмотрел.

Руди принялся насвистывать сквозь зубы, тихонько, но так немелодично, что уши хотелось заткнуть. Он высоко поднял голову и уставился в пространство. Анна повернулась в ту сторону, но разглядела только белеющие занавески и утренний свет за окном. Конечно, у Руди зрение намного лучше, в очках она или нет, но брат, похоже, просто смотрит в никуда, так же, как свист его не складывается ни в какую мелодию.

— Пойду приготовлю завтрак, — предложила Гретхен, она никогда не забывала обязанностей старшей дочери. — Ты, наверно, проголодалась, мама?

Мама, казалось, и внимания на нее не обратила, продолжала глядеть на молчащее радио.

— Эрнст, — наконец выдавила она, — а вдруг это ошибка?

— Ты сама все слышала, Клара, — просто ответил папа.