— Смотри дедуль, не обмани! — бабенка отступила с дороги, — Я ждать буду.

Иггельд ходил от одной избы к другой. И везде — одно и тоже. Язвочки, большие и малые, на руках, голове, реже — плечах. Ни одного гнойника на ноге или заднем месте. Все заболевшие чувствовали себя хорошо, кроме девочки лет десяти, лежавший в бреду. Иггельд потрогал плечики девчушки — жар. Для лекаря ничего удивительного в том не было — ведь в отличие от остальных заболевших, у девочки гнойник все еще не вскрылся, весь гной — внутри. Иггельд тут же, прокалив малый нож, вскрыл гнойник, положил тряпицу с сухими целебными травами, пообещав, что к утру жар спадет.

«Все заболели почти разом, хворают уже не первый день, а других не заражают, — рассуждал Иггельд, — Это странно номер раз. У мужика, чья изба с краю, обсыпана вся голова, причем и среди волос тоже. Только детская оспа залезает на волосы, но при ней обсыпает все тело. Вот краснуха начинается с головы, спускаясь ниже. У всех заболевших в Заболотной тоже — загноились вершки, но хворь не опустилась ниже. И, вообще, это не сыпь. Скорее — что-то похожее на ожоги. Вот и поражались одни открытые части тела, сверху. Будто с небес угольками посыпало… Но таких болезней не бывает!».

Вдовушка потчевала Иггельда кашей, пирогами, а сама и места не находила — то напротив сядет, то возле гостя, и все смотрит да смотрит большими голубыми глазами. Добрая, видать, женщина — угостила и мальчишек, что ходили, как собачонки, вслед за ведуном по избам.

«Еще раз предположим, что здесь — моровая язва. Что можно сказать против. Во-первых, нет мора, ни один заболевший не умер. Во-вторых, жар только у одной девочки, да и то — по всем законам науки, раз гной укрыт в теле. Опять же — нет черных струпьев. Третье. Узелки под мышками и в паху если и увеличены, то ненамного, со сливу ни у кого не выросли. Вывод — это не моровая язва. Но посылать гонца, что б открыл переправу рано. Надо еще разобраться!».

Бабенка, меж тем, прогнала ребятню, заперла ставни и приготовилась угощать гостя самым сладким блюдом. Иггельд отказываться не стал, исполнил мужское дело добротно да старательно, как и все остальное, за что брался. Вдовушка металась вне себя, чуть не задушив в объятиях старого ведуна напоследок. По второму кругу Иггельд не пошел, объяснил, что дела у него стариковские, поберечься надо… И заснул под продолжавшиеся ласки.

Среди ночи ведун проснулся. Да, старость давала о себе знать, вот в молодости он мог спать сколько угодно, хоть сутками — да кто позволит?! А теперь ему хватало и половины ночи, Иггельд обычно просыпался задолго до рассвета. Вот и сейчас, тихонько — чтобы не разбудить сладко дрыхнущую вдовушку — лекарь приподнялся со шкур, набросил рубаху, да вон из дома.

«Да, вот и корова приболела. Что за хворь такая, от которой и люди, и скотина? Бывает, конечно. Но кто-то болеет тяжелее, либо животине все по боку, а людской род страдает, либо — наоборот. Вот и птицы, бывает, заразу переносят, но сами-то сыпью не покрываются. Хотя кто их знает, птиц-то, это ж надо все перья выщипать, что б взглянуть!».

Иггельд разглядывал силуэт коровы при свете луны. «Огня, что ли, принести — ничего не видать!» — мелькнуло в голове. Потом что-то мелькнуло и в глазах. Вроде искорка какая, да в самом том месте, где язва. «Не надо огня! Как раз, нужна темнота…» — смекнул ведун. То, что предстало глазам Иггельда, напоминало махонький огонек, негаснущую искру, прямо по центру раны Бурушки. Иггельд достал нож, подковырнул заостренным концом лезвия светящееся место. Вот это да! Теперь искорка горела на острие. Лекарь присел, мазанул бронзой по голому — не натягивать же среди ночи штаны — колену. Так, теперь свет на коленке. Мельчайшая точка, песчинка. Иггельд снова снял искорку ножиком, переложил на листок — по осени их валялось вокруг предостаточно.

«А не прогуляться ли мне по деревне, пока еще темно? Если то, что вызывает болезнь, светится, то сейчас самое время. Может, и не только на людей упало — коли небеса просыпались…».

Вторая искорка нашлась, что называется, не выходя за ворота. Прямо на плетне. А потом еще и еще вдоль дороги. Лекарь шел и смотрел. Слева заскулило. Ага, сучка, больная. Спина так и светится. Да тут не искорка, на спине собаки — целый огонек. Посреди язвы, само собой. Иггельд пожалел, что не захватил лекарских щипчиков. Ну, да ничего, можно и лезвием. Собачонка не поняла, что с ней делают, но едва ведун отпустил ее из рук, удрала стремглав. А Иггельду достался, как трофей, малый камушек, острый, как осколок кремня, да светящийся, ну, послабее лучины, конечно, но — все же ярко! Ведун закатал камушек в листочек, завернул в тряпицу, привязал к поясу.

Вот и рассвет. В голове Иггельда теснились мысли, он, казалось, нашел разгадку — и запутался, причем — одновременно. Ясно, что эти огоньки неспроста, что жгут кожу, злые они. Но — ведь все на свете уже бывало, это любой мудрец скажет. Так почему же тогда Иггельд ничего не слышал о таких огоньках, язвы порождающих? «Может, взять скотинку, какую не жалко, присмолить эту искорку к хребту, да подождать? Ежели загниет — то и думать не о чем…»

Любезная вдова, меж тем, уже приготовила гречневой каши. Иггельд подкрепился, его руки, как-то сами собой, приласкали хозяюшку. Взгляд упал на мешочек у пояса. Иггельд отвязал тряпицу, уложил на печку, подальше — да велел бабенке не трогать, даже близко не подходить!

Вновь поход по избам, осмотр заболевших. У той девчушки, чей гной выпустил вечером, жара уже нет, спит спокойным сном выздоравливающей. Иггельд терпеливо выяснял, как начиналась болезнь, когда, с чего. Большинство мужиков внимания на всякие там болячки не обращало, но трое припомнило, что ни с того, ни с сего кожа начинала краснеть, гореть, чуть почесываться. Определился и срок — первые признаки появились дней десять назад. Уже и полдень минул, а лекарь все ходил да бродил от избы к избе. Сегодня он не спешил, он хотел знать!

«Теперь осталось выяснить, каков скрытый период болезни», — подумал лекарь, машинально почесывая бок. Тут его проняло. Мгновение — и рубашка приподнята. Как раз напротив того места, где болтался привязанный к поясу мешочек со светящимся камушком, да, точно, там — кожа успела покраснеть, неприятно так то ли чесалась, то ли горела.

«Вот и срок — всего лишь с полдня», — заключил Иггельд, — «Можно не мучить скотинок, коли на себе испробовал. Кстати…» — и лекарь приподнял штанину. Коленка, против ожидания, не чесалась. Но маленькую красную точку Иггельд все-таки нашел, именно там, куда он тогда мазанул ножичком. Не чесалось, не горело.

«Оно и понятно — малая искорка, мал и ожог. Да и убрал сразу, недолго жгла. Огонек побольше — сразу и заболело. Но ведь камушек-то я к телу не прикладывал. Неужели он жжет через тряпицу и рубаху? Злые искорки, однако. Особенно, тот камень. А вдруг есть и поболе?!»

Лекарь выспрашивал взрослых, ребятишек — не случилось ли чего такого необычного десять дней тому назад. Может, змей пролетал, иль колдунья какая? Нет, ничего такого, окромя «сухого» раскатистого грома посреди ночи, никто не вспомнил.

— А молнию видели? — спрашивал Иггельд.

— Нет, молний не было, — следовал неизменный ответ.

Иггельд собрал деревенских мужей под вечер. На него смотрело, с надеждой, полтора десятка серых и голубых глаз. Им-то чего сомневаться — ужо, пришел лучший из лекарей, так разберется, вылечит.

— Сегодня ночью я буду ходить по деревне, и по больным, и просто — по дворам. И вы все — за мной. Я покажу ту злую силу, что принесла болезнь.

С того берега кричали. Залаяли собаки. Младояр продрал очи. Ага, он сидит на берегу, в челне, сжат в комочек и насквозь промерз. И это называется — караулить!? Княжич рывком встал.

В полусотне шагов, как раз напротив через речку, стоял молодой парень и громко звал кого-нибудь. Увидел проснувшегося Младояра, обрадовался.

— Эй, мальчик, перегони лодку, — крикнул добрый молодец.