Не менее существенное значение имел подбор актеров — не столько с точки зрения их игры (сдержанной, тонкой, виртуозной в обращении с языком пьесы), сколько по их «фактуре» — внешности и красоте. Это были действительно красивые люди, с благородной внешностью, высокого роста, выразительные — воистину будто созданные по образу и подобию богов. Особенно четверо актеров, играющих главные роли: Ипполита и Федры, Арикии и Тесея. В них чувствовалось нечто, обычно именуемое породой. Рослые, с высоко посаженной головой и гармоничными чертами лица, они двигались с подчеркнутым достоинством и в то же время легко и грациозно, исполненные силы, приправленной очарованием. Представляли собой идеальные типы героев. Суровый Гордый Юноша. Зрелая Царственная Дама. Прелестная Юная Красавица. Мужчина в расцвете сил — Царь. Все они вызывали восхищение и удивление, любовь в сочетании со смутной печалью и определенным сожалением. Что они явились к нам из другого мира и поэтому недосягаемы. Что мы их не знаем и не узнаем, а если узнаем — познакомимся в частном порядке за стенами театра, — то, вероятно, они уже не будут такими, как на сцене.

Они — можно сказать — воплотили высочайший идеал искусства: пробуждали чувства к чему-то, что существовало только в воображении, — к вымышленным образам, к придуманному миру, а вслед за этим рождалась мечта — нелепая, детская — оказаться в этом мире. Потому что только в нем предоставлялся иллюзорный шанс получить удовлетворение. Вот именно! Иллюзорный шанс. Ведь в суррогате жизни, каким была игра на сцене бурной драмы, этот шанс всегда и неизбежно терялся. Судьба этих прекрасных существ неизменно заканчивалась трагически. Пьеса обрекала их на поражение, крушение надежд и гибель.

Вот Тесей, царь Афин, овеянный легендой герой и любовник, — прославленный победитель Скирона, Прокруста и Минотавра; возлюбленный Ариадны, которую предательски бросил, и покоритель Антиопы, королевы амазонок, которая зачала от него Ипполита; и, наконец, почтенный муж младшей сестры Ариадны, пылкой Федры, — отправившийся в поход в далекий Эпир, чтобы помочь оказавшемуся в беде другу, уже более полугода пропадает на чужбине и не подает о себе вестей.

А за это время в его доме, в родном городе Трезене произошли серьезные перемены:

Ипполит, его сын, оставленный на страже домашнего огня, юноша невинный и благородный, отвергавший прежде любовь, воспылал этим чувством к содержащейся во дворце под строгим надзором афинской царевне Арикии, последней оставшейся в живых наследнице враждебного отцу рода.

А Федра, в свою очередь уже давно тайно влюбленная в пасынка, теперь, в отсутствие мужа, прониклась к нему безумной страстью.

Оба гордые, благородные, раскаивающиеся в преступной страсти, они, как могли, боролись с ядом отравленных стрел Амура: он искал забвения в бешеных гонках на колеснице и в охоте; она делала вид, что ненавидит его, притворяясь злой мачехой. Тщетно. Афродита оказалась сильнее. Они дошли до пределов отчаяния. Он решил уехать; она — покончить с собой.

С этого момента, собственно, и начинается сценическое действие трагедии.

Вот что происходит:

Едва они приняли решение — оставалось только проститься, — как пришла весть о смерти Тесея. Известие печальное, но одновременно оно обещало некоторое облегчение и даже сулило надежду. Ведь с его кончиной по крайней мере притуплялся стыд и позор преступных чувств и, возможно, появлялся шанс найти какой-то выход. В конце концов. Ипполит по крови чужой Федре. Поэтому теперь их брак не нарушил бы закон. А с точки зрения властей и государственных интересов он был бы даже выгоден, предотвратив возможные споры по поводу престолонаследия. Еще более естественной казалась свадьба Ипполита и Арикии. Ведь им мешала только ненависть отца к роду прекрасной царевны. Но разве сам Тесей не взял некогда в жены царицу враждебного государства, с которым вел войну?

Тут Афродита и подлила масла в огонь. Мечты, тайные желания и вожделения, страсть, которая должна была бы навсегда угаснуть, все запылало с новой силой.

Дело дошло до свиданий — Ипполита с Арикией и Федры с Ипполитом. Оба страстно влюбленных стоят с виду на своем: несмотря на новые обстоятельства, сложившиеся после известия о смерти Тесея, они хотят разрубить узел, который связывал им руки, сковывал волю и мучительно сжимал сердце. Они готовы расстаться, но им необходимо примирение — за прошлые обиды.

Поэтому Ипполит отменяет жестокий приговор отца, обрекающий Арикию на вечное заточение, и возвращает ей Афины, на которые она имела законное право; а Федра, сожалея о проявлениях мнимой враждебности по отношению к Ипполиту и о тех бедах, которые ему пришлось из-за нее претерпеть, просит ее великодушно простить.

Однако в эти сцены раскаяния и жесты примирения вкрадывается иной тон и совершенно иной смысл. Выяснения отношений и просьбы о прощении внезапно перерастают в страстные любовные признания. Гордость сбрасывает узду, рушатся плотины стыда: мысли, раньше потаенные, высказываются со всей откровенностью. Puisque j'ai commencé de rompre le silence [184]— Ипполит немедленно меняет тему разговора и бросается в пропасть правды (привожу в переводе):

И, разразившись долгой, страстной тирадой, называет вещи своими именами. Рассказывает, как он мучился, как сопротивлялся и как, в конце концов, не смог противостоять d'un amour si sauvage [186].

Признание Ипполита — вопреки его опасениям — осчастливило Арикию. Она всего ждала, но только не этого. Для нее это просто чудо. Волшебный сон. Седьмое небо. Вот она, обреченная на вечный плен и уже примирившаяся со своей печальной судьбой, вдруг в одно мгновение получает свободу, царство и любовь именно того, кто ей всегда нравился. И она расцветает, как роза под лучами солнца:

Благосклонно встреченные признания! Ответные чувства! Счастье: мгновение передышки в муках одиночества! Что еще желать человеку? К чему стремиться?

Эту сцену они сыграли с потрясающим мастерством:

Ипполит, набравшись смелости после согласия Арикии, медленно протягивает к ней открытую правую ладонь (будто приглашая на танец), а она поднимает свою руку. Но они не касаются друг друга. Когда кончики их пальцев разделяет буквально сантиметр, они застывают в неподвижности — подобно Господу и только сотворенному Им Адаму на фреске Микеланджело.

На какое-то мгновение воцарилась тишина, а потом раздались крики «браво». Я сразу взглянул вниз, на пятый ряд партера.

Она, как другие, не аплодировала. Сидела неподвижно.

Тем временем действие драмы приближалось к кульминации. На сцену выходила Федра со своей большой «арией».

Да, она понимает, что сделала все, чтобы оттолкнуть Ипполита и возбудить в нем вражду к себе, но в сложившейся ситуации осмеливается обратиться к нему с мольбой не мстить за незаслуженные обиды, особенно ее ни в чем не повинному малолетнему сыну, его сводному брату. Более того, она надеется, что Ипполит позаботится о нем и полюбит. Один он может защитить ребенка от врагов!

Уже эта фраза звучит несколько двусмысленно: стать защитником ее сына — не значит ли — как бы стать ее мужем? Но это только начало. Федра не может остановиться и не владеет собой и своей речью, отождествляя пасынка с его отцом: