Итак, Дамоклес пригласил Димитриса на ланч под предлогом, что хочет разделить с ним цыпленка, которого добрый родственник прислал ему из деревни. При виде разрезанного на куски цыпленка Димитрис отбросил все сомнения насчет честности Наны. По-видимому, его любовница и в самом деле вместе с мужем празднует первую годовщину своей свадьбы и не собирается наносить визит Дамоклесу, иначе тот припрятал бы пару кусков на вечер. Димитрису стало стыдно перед Дамоклесом из-за его щедрости по отношению к сопернику, можно сказать, заклятому врагу, к тому же Дамоклес славно потрудился над цыпленком, от которого шел восхитительный аромат. Такие блюда обычно приберегают для требовательных любовников. Однако чувство вины оказалось мимолетным, потому что трудный поединок из-за женщины не оставляет для него места. Вновь вооружившись и ступив на тропу войны до победного конца, Димитрис принялся поглощать кусок за куском, чтобы от цыпленка не осталось и следа, чтобы исключить любую возможность для Наны хотя бы попробовать его. Однако, когда он догрызал последнюю косточку, его охватил страх. Он вдруг заметил, что у цыпленка нет ни шеи, ни крылышек. Димитрис запаниковал — тем более что сам никогда не готовил для Наны цыпленка, — вообразив, будто Нана любит именно эти части. Но не успел он всерьез помучиться в своем аду, как Дамоклес подал куриный суп с яично-лимонным соусом, очевидно сваренный из крыльев и шейки. Проглотив последнюю ложку несравненного супа, Димитрис был готов забыть о своих подозрениях и провести остаток дня, ни о чем не беспокоясь. И вот тут Дамоклес, который воплощал свой план в жизнь, быстренько вернул его на землю:

— Ты не сказал, как тебе понравился «Вавилон».

— «Вавилон»? — неохотно переспросил Димитрис. — Ну что тебе сказать? Поразительно. Ты был прав, и я рад, что послушался тебя и посмотрел спектакль.

Тогда Дамоклес, который так же не видел спектакль, как Димитрис, но был абсолютно уверен, что все пьесы крутятся вокруг старой как мир темы любви, решил продолжить допрос и посмеяться над соперником.

— Как тебе понравилась актриса?

— И опять, что тут скажешь? Она ничем не отличается от других актрис, которых мне довелось видеть.

— Неужели? Не может быть! В ней есть что-то особенное.

— Возможно. Но не настолько.

— Наверно, ты прав. Она не очень-то смотрелась на сцене.

— Да. Не очень, — согласился Димитрис, стараясь угадать ход мыслей Дамоклеса и его следующее замечание, чтобы не сказать глупость и не сесть в лужу.

— Внешность у нее не та. Потому и не убеждает, что некрасива. Да что там некрасива, она просто-напросто уродина, чтобы не сказать хуже.

— Ага. Меня это поразило, как только она появилась на сцене. Но я думаю, талант у нее есть, может быть скрытый, — проговорил Димитрис, стараясь держаться нейтрально.

— Ну да, настолько скрытый, что никак не проявляется на сцене. И зачем ей скрывать его? Героиня должна как-то показать свои чувства, если предполагается, что она хочет вернуть неверного возлюбленного и бросается с мостика океанского лайнера в море, отлично зная об отливе.

— Я тоже не понял, — подхватил эту версию Димитрис, — как океанский лайнер мог оказаться на таком мелком месте.

— Поэтическая вольность.

— Поэтическая вольность! — повторил со смехом Димитрис.

— Никогда не видел в театре ничего нелепее, — заявил Дамоклес.

— Не понимаю, зачем ты советовал мне посмотреть пьесу, если сам называешь ее нелепой!

— Благодари Бога, что не видел ее!

— О чем это ты? Я видел ее! — растерянно проговорил Димитрис.

— Если видел, tant pis [15], потому что должен тебе сказать, сам я не видел ее, — произнес Дамоклес, мастерски владея положением и не давая Димитрису времени опомниться. — Да-да, Димитрис, я не видел ее. Да и как я мог ее видеть, если в это время ужинал с Наной?

— С Наной? А наше соглашение? — не поверил своим ушам Димитрис.

— Ну да, я нарушил соглашение и встретился с Наной. И сегодня тоже собираюсь встретиться с ней. А если ты настолько глуп, что держался от нее на расстоянии, это твое дело.

— Я? Глуп? — возмутился Димитрис. — Я тоже встречался с ней вчера и встречусь завтра!

Итак, соперники расторгли свой договор и были несказанно рады, что ни тот ни другой не остался в дураках. Они даже выпили за здоровье друг друга, придя в восторженное состояние, которое, однако, продлилось недолго, так как вскоре им стало ясно, какие муки ждут их впереди, и оба помрачнели.

Молчание нарушил Димитрис:

— Дамоклес, а чем же ты собираешься сегодня кормить Нану? Я ведь съел все до последнего кусочка.

И вот тут, демонстрируя свою силу и готовность начать военные действия, Дамоклес повел своего гостя в кухню, где торжественно снял крышки с двух кастрюль, показывая их содержимое обомлевшему сопернику. В одной была окра, в другой — куриный суп.

— Это оригинал, — самодовольно произнес Дамоклес. — А ты съел копию.

— Никогда еще мне не подавали кулинарное факсимиле! — воскликнул пораженный Димитрис.

— Это я приготовил для Наны. Подлинный экземпляр!

— Тогда что было у меня? От чего я мучаюсь несварением?

После разрыва соглашения, которое уже было нарушено обеими сторонами, миновал почти месяц. Для соперников это было тяжелое время. И Димитрис, и Дамоклес напрасно лелеяли надежду сбросить с себя рабские цепи и излечиться от любви к неверной Нане. Не раз и не два заключали они союз против нее и тотчас шли на попятный. Всего один ласковый взгляд Наны, один провокационный жест — и они забывали о своих добрых намерениях, о своих решениях и обещаниях.

Не в силах сойти с избранного однажды пути, они обрекли себя на жизнь в любовном аду. И это сказывалось на всем их поведении. Смятение в мыслях, тревожные глаза, непослушные руки-ноги, срывающийся голос, отчаяние. Когда они обнимали Нану, то, несмотря на соблазнительный жар ее тела, им становилось не по себе, и своими поцелуями они, как наждаком, царапали ее обожаемые чудные губки.