С утра Димитрис возился на кухне, старательно фаршируя крошечные, на один укус, виноградные листья, чтобы порадовать эпикурейку Нану. Начинку он приготовил из длиннозерного риса, лука, чеснока и разных трав, блаженствовавших в крепком объятии холодных зеленых листьев.

Ему удалось довольно рано управиться на кухне. Оставалось лишь приготовить яично-лимонный соус, но это лучше делать перед самой едой. Освободившись от кулинарных забот, Димитрис предался мазохистским размышлениям. Вновь и вновь он прокручивал в голове кошмар последних дней. Больше всего его ранило то, что Нана обманывала его, а он ничего не замечал. Дамоклесу тоже досталось, но он хотя бы знал о ее неверности. Таким образом, Дамоклес оказался умнее, по крайней мере ему было в точности известно, что творится, где бывает Нана, он владел ситуацией и мог в соответствии с ней придумывать правила игры. У него это отлично получалось, значит, он не стал слепым из-за страсти к Нане и мог соблюдать осторожность в отношениях с ней, сохранять ясность ума, быть предусмотрительным — короче, он видел ее насквозь. А теперь Димитрис в своей идиотской преданности сообщил, как дурак, сопернику все, что сам знал о неверной Нане, вплоть до секретов, которыми владел он один, и Дамоклес наверняка этим воспользуется. В любом случае у Дамоклеса перевес — пусть временный — в их дуэли. В светлые минуты, когда ненависть к Дамоклесу не туманила Димитрису мозги, он осознавал, что в их поединке не может быть ни победителя, ни побежденного, ведь они делили один вожделенный приз, пили из одной горькой чаши.

Дуэлянты загнали себя в тупик. Они вернулись к тому, с чего начинали. Пусть теперь им все известно, это не имело значения ни для того, ни для другого. Вот только Нана не знает о том, что они всё знают, и будет, как прежде, играть в свои жестокие игры. Жаль, им не пришло в голову оставить все как есть, тогда их отношения могли бы продолжаться вечно. С другой стороны, что хорошего для Дамоклеса в знании, если он не собирался ничего предпринимать? Ничего хорошего. То же самое и для него самого. Совсем ничего хорошего. Димитрис скрипнул зубами и решил действовать. Его соглашение с Дамоклесом, придуманный ими, абсолютно нереальный план — это первый шаг. Если Димитрис выполнит обещание и будет реже встречаться с Наной, результат очевиден — Нана, не задумываясь, заведет еще одного любовника помимо имеющихся двух. Но есть и другая опасность. Беспримерная эгоистка воспримет их поведение как утрату интереса к ней и, не церемонясь, бросит обоих!

Димитрис принял решение. Он не только проведет с ней весь сегодняшний вечер и все другие вечера, которые по праву принадлежат ему, но и постарается присвоить вечера Дамоклеса, просто чтобы продемонстрировать свою победу, свое единоличное владение Наной, тогда как роль Дамоклеса будет сведена к роли запасного игрока. Значит, придется принимать Нану тайно, чтобы подозрительный Дамоклес ни в коем случае ничего не проведал, — пусть себе совершает подвиг воздержания.

В любую минуту могла прийти Нана, и Димитрису надо было быстро сообразить, что делать. Самым надежным ему показалось то же, что и Дамоклесу накануне. Короче говоря, он опустил жалюзи, закрыл окна, включил кондиционер и разыграл свой уход из дома, то есть хлопнул дверью, вызвал лифт, доехал до первого этажа, вышел из лифта, потихоньку поднялся обратно на шестой этаж, вошел в свою квартиру и стал ждать Нану. При этом он едва заметно усмехался, представляя, как Дамоклес отчаянно ищет такси, чтобы добраться до «Геродиона». Димитрис, естественно, позвонил Дамоклесу, и тот до небес расхваливал «Вавилон», приговаривая, что спектакль очень хорош и его нельзя пропустить.

Прошло совсем немного времени, и вот уже Нана разливалась в похвалах «яично-лимонному соусу, освящающему виноградные листья небесным светом». А Димитрис, вдохновленный классической позой Наны, не пропустил шанс излить свои чувства по поводу ее подвязок, увековечив их в стихах как «лавровый венок, коронующий по праву чистейшую алебастровую кожу».

Димитрис собрался было спросить Нану, не может ли она прийти к нему завтра, поскольку по соглашению и он, и Дамоклес должны встречаться с ней раз в четыре дня, значит, Нана на следующий день была свободна от Дамоклеса, — в этот момент Нана тяжело вздохнула.

— Нана, почему ты вздыхаешь?

— Я думала о завтрашнем дне. Это будет ужасно. Первая годовщина моей свадьбы. Как ты понимаешь, мне придется безотлучно находиться рядом с мужем.

Димитрис отозвался на это еще более тяжким вздохом. Его план провалился, во всяком случае временно, однако он нашел некоторое утешение в том, что и Дамоклес не сможет встретиться с Наной. Не удержавшись, он спросил, почему Нана не разведется с мужем.

— Прости, но я совершенно не понимаю, зачем ты вышла за него замуж!

Услышав ответ, Димитрис почувствовал себя как в раю.

— Почему я вышла за него замуж? Разве непонятно? Чтобы получить свободу и любить тебя!

На другое утро Дамоклесу не надо было просыпаться, потому что он не спал всю ночь. Когда Димитрис хлопнул дверью, создавая впечатление, будто он покинул свою квартиру, Дамоклесу хватило ума понять, что последует за этим, и он остался дома, но не отрывался от глазка в уверенности вскоре подтвердить свои подозрения. Так и случилось, причем очень быстро. Буквально пару минут спустя Димитрис вернулся к себе домой. А меньше чем через час во вражеский стан прибыла Нана. Дамоклес оторвался от двери, улегся не раздеваясь на кровать и подверг себя длительному самокопанию.

Соглашение, заключенное с Димитрисом о сокращении количества свиданий с Наной, обернулось явной нелепостью. «Я сам первый нарушил его. Причем нарушил по той причине, о которой говорил Димитрису, однако я схитрил и не оговорил условия, которые сделали бы договор нерушимым, потому что у меня не было желания хранить ему верность. Мы должны были договориться о том, чтобы проводить вечера вместе. Но если честно, перспектива сидеть из вечера в вечер с Димитрисом… Мне пришлось нарушить наше соглашение хотя бы из пиетета к моим собственным желаниям и моей гордости. Желание обнять Нану перевесило все. Если же говорить о гордости, то похоже, Димитрису неведомо, что это такое. Ведь это я позволил ему поверить, будто он перехитрил меня. Он думает, я не знаю, чем он сейчас занимается. Что ж, пусть также думает, что я не встречался с ней вчера. Пусть думает, что я был в театре. Пусть думает что хочет. Пусть блаженствует в счастливом неведении — вдвойне блаженствует на сей раз, думая, будто сумел обмануть меня. Правда, недолго ему блаженствовать — я не позволю ему, возьму и скажу, что дурак не я, так как я первым нарушил наше соглашение. Открою ему глаза, пусть знает, что я еще меньше его заслуживаю доверия. Надо немедленно все отменить».