— А ты уверен, Туфа, что так надо? — спросил Бомболини.

Туфа кивнул.

— Снесите стену, — приказал мэр.

Сначала дело шло не очень споро. Люди долбили кирпич и камни мотыгами, молотками, железными ломами, но действовали осторожно, потому что уж очень не хотелось им сносить то, что стоило немалых денег и во что было вложено немало труда. Но лишь только первые кирпичи вылетели из стены, народ всерьез взялся за дело, потому что в самом процессе уничтожения и разрушения есть что-то возбуждающее.

— Корсо — все равно что труба, понятно? — сказал Туфа. — Ну и, как любая труба, она может вместить ровно столько воды или людей, сколько вмещает, и не больше, как бы велико ни было давление снаружи.

— Понятно.

— Ты думал, что сможешь пропихнуть по этой улице все, что надо, стоит только захотеть, а ты этого очень хотел. Но существуют определенные законы — законы природы.

— Понятно.

— Мы должны найти для нашего потока более широкое русло.

— Понятно.

— А теперь скликай народ. Оставь в покое повозки и животных — скликай народ.

Стену погреба к тому времени уже разломали, и взорам всех предстало вино, неприкрытое, обнаженное, — в этом было что-то даже непристойное, как вид женщины, застигнутой без одежды в публичном месте.

— Ударьте в колокол! — сказал Туфа. Все переглянулись.

— Колокол у нас больше не звонит, — пояснил кто-то Туфе. — С ним кое-что произошло.

— Это долгая история, — сказал Бомболини.

Они все-таки ударили в колокол и послали мальчишек по улицам и проулкам, и люди скоро вышли из своих домов и сначала собрались на Народной площади, а потом выстроились длинной вереницей вдоль Корсо Кавур до самых дверей Кооперативного винного погреба и его разломанной стены. Многим удалось вздремнуть и поесть, и сейчас они протирали заспанные глаза и смахивали крошки хлеба с бороды и губ.

По мере того как люди подходили, Туфа, Пьетросанто, солдаты и Бомболини выстраивали их цепочкой, которая начиналась у разобранной стены погреба; она должна была пройти через площадку, где во время сбора урожая давят виноград, спуститься к Тощим воротам и через них, по крутой козьей тропе, достичь подножия горы.

— Нужно будет немало мужества, — сказал Туфа женщинам. — Нужна будет вся ваша стойкость.

— А мы стойкие, — сказала ему какая-то женщина.

— Если до вина касается, стойкости у нас хватит,—

сказала другая.

— Я потребую от вас больше, чем от солдат, — сказал им Туфа.

— Да уж надо думать, — сказал кто-то. В здешних местах не питают особого уважения к солдатам.

Итак, они выстроились — от Народной площади вниз по Корсо, подлинные солдаты Санта-Виттории на службе вина.

— Но ведь тут есть совсем дети, — заметил Туфа.

— На войне командир пользуется теми солдатами, какие у него под рукой, — сказал Витторини.

Туфа рассмеялся.

— Это я должен был бы сказать, — заметил он.

Они расставили стариков вперемежку с молодыми, сильных — со слабыми, чтобы люди могли подстегивать друг друга и восполнять слабость соседа. Тех, кто был слишком уж стар или болен, Туфа выводил из цепочки.

— Цепь настолько крепка, насколько крепко ее самое слабое звено, — говорил людям Бомболини, но они только отругивались, не стесняясь, прямо ему в глаза.

Вместе со всеми встала в строй и Катерина, но Туфа отозвал ее:

— Дай-ка я взгляну на твои руки.

Она протянула ему руки. Пальцы у нее были длинные и красивые. Он велел ей пойти домой и надеть перчатки.

Когда наконец всех расставили, Туфа прошел вдоль цепочки, в последний раз делая смотр. На всем протяжении от задней стены винного погреба до городской стены и дальше, вниз по горе, до входа в Римские погреба стояли люди. По пути назад Туфа делал перестановки с таким расчетом, чтобы от каждого было возможно больше пользы. Там, где спуск был крутой, он поставил людей повыше чтобы им легче было брать ношу сверху и передавать вниз. А людей постарше он расставил на местах поровнее, чтобы они меньше уставали.

Все это происходило во вторник; пошел второй час, когда Карло Туфа стал внизу в долине, в ста футах от входа в древние винные погреба, и в последний раз окинул взглядом гору — через все ее террасы до самой городской стены, до Тощих ворот и за ними тянулась длинная цепочка людей. Он знал, что люди стоят так и дальше — до самого Кооперативного погреба. Он бегом пересек песчаную площадку у входа в древние погреба.

— Вы там — готовы?

Изнутри ему крикнули, что у них уже руки чешутся от нетерпения. Тогда он выбежал наружу и, отступив немного от подножия горы, чтобы Бомболини увидел его, взмахнул рукой, подавая сигнал.

— Начали! — крикнул он, — Приступили! Передавай! — продолжал он кричать, хотя его и не могли там услышать. Но люди по всей горе криком откликнулись на его призыв, и грянуло такое «ура», что оно эхом прокати лось по долине и, наверное, было услышано не только у реки, но даже и за ней, в Скарафаджо.

«Передавай! Передавай!» — кричали люди. Слово это пролетело вверх по горе, из уст в уста, и дело пошло.

Из рук в руки потекли бутылки — тоненький ручеек бутылок, — из погреба к городским воротам, а от них вниз по горе; сначала это был ручеек, потом ритм изменился и потекла река — река вина потекла вниз по горе.

Ликующие крики скоро прекратились, поскольку день стоял жаркий и работа была нелегкая, но вино продолжало поступать вниз, и под конец пришлось создать три команды для укладки бутылок.

Не так-то легко описать, как тут хранят вино. Дело с виду простое, но чужеземцу трудно его освоить. Этому учатся с малолетства, как учатся есть ложкой суп. Никто не помнит, как он научился пользоваться ложкой — этому человека не учат, он учится сам. Вот так же и с вином. Первый ряд бутылок кладут прямо на землю, потом сверху кладут длинные дощечки, достаточно прочные, чтобы выдержать второй ряд бутылок. Второй ряд укладывают в противоположном направлении — один ряд пробками вперед другой ряд донышками вперед, — так оно и идет, ряд за рядом, восемнадцать или двадцать рядов. И все время между рядами бутылок прокладывают планочки слева от горлышка бутылки в одном ряду и справа от горлышка бутылки рядом ниже, так что бутылки сдвигаются, друг друга подталкивают и в конечном счете смыкаются очень тесно. Сооружение получается простое, но прочное, причем его можно собрать и разобрать так быстро, как только способны работать люди.

Вначале укладчики были тоже веселы, они покрикивали друг на друга: «Давай! Давай!», похлопывали по бутылкам, передавая их из рук в руки, и ряд за рядом вздымался и уходил во тьму глубокого погреба, куда еле достигал слабый свет, полученный с помощью Лонго; однако продолжалось это недолго. По мере того как сверху поступали все новые и новые бутылки вина, укладчики начали чувствовать, что они еле-еле успевают их принимать и что этот поток в конечном счете захлестнет их. Кое-кто из тех, что работали в тот день и в ту ночь в погребе, ни разу в жизни больше не брались укладывать вино, — у них все тело начинало ломить при одном воспоминании о тех сутках.

Сначала главным врагом было солнце — люди говорили, что оно, точно раскаленным утюгом, прижимает их к земле, потом их врагом стала гора. Для того чтобы не упасть, люди вынуждены были весь упор перенести на одну ногу, а другую, которая стояла выше по крутому склону, согнуть, поэтому уставали прежде всего ноги, потом они начинали ныть, а под конец и вовсе деревенели. Тогда Туфа придумал отличную штуку. Каждые десять минут Капоферро трубил в свой рог, по линии передавали еще одну бутылку, после чего люди распрямлялись, массировали ноги и делали шаг верх по горе. Это создавало ощущение движения, заставляло менять позу и разрабатывало затекшие мышцы.

Затем возникла проблема воды, и тут тоже был разработан план. Дважды трубил рог, и люди, поставив на землю бутылки, подходили к бетонным желобам, проложенным вниз по склону, и дожидались, пока до них дойдет вода. Они ждали секунд пять, вода со свистом устремлялась вниз и мчалась, точно вырвавшийся из депо поезд.