Я борюсь из последних сил, стараясь оттолкнуть подальше рукоять его шпаги, и мои крики боли и натуги смешиваются с его криками ненависти.

Своей левою рукой он откидывает мою голову назад, к воде пруда. У меня мутится в глазах, я чувствую, как острие шпаги пронзает мое тело, и возношу молитву Господу, чтобы Он взял мою жизнь, полную любви к Изабо, но пощадил ее самое. Однако в тот миг, когда я готовлюсь предать в руки Господа душу мою, сокрушенную печалью и раскаянием, раздается голос:

— Меня разбудили его крики, это было ужасно; он стоял посреди комнаты и боролся со старинной шпагой: отталкивал ее и сам же пытался вонзить себе прямо в сердце…

Сквозь кровавый туман, застлавший мне глаза, появляется Коринна, моя идеальная возлюбленная, она рассказывает другой женщине, со стеклами на глазах.

— Он то отступал, то рвался вперед, стиснув рукоять обеими руками… Потом вдруг упал, откинув назад голову, но тут же вскочил на ноги и уклонился от оружия…

Я слышу ее слова о том, как избежал гибели, с которой уже было смирился, и во мне вспыхивает неистовая надежда. Собрав последние силы, я отталкиваю Куртелена, и мы оба, сплетясь в яростной схватке, катимся по отлогому берегу пруда. Когда тростники останавливают наше падение, мой соратник недвижно лежит на мне, пронзенный шпагою.

— Так что же случилось, Мари-Пьер?

— Сама не понимаю, Коринна… А что думают доктора?

— Они называют это чудом. Лезвие вонзилось в грудь буквально в двух сантиметрах от сердца. С этой стороны осложнений можно не бояться, но никто не знает, когда он выйдет из комы, и в каком состоянии…

— Гийом!

Изабо отталкивает труп и кидается мне на грудь, залитую кровью ее мужа. Я пытаюсь шевельнуться, пытаюсь заговорить, мигаю. Мой взгляд встречается с глазами Жюльена, который плачет, сидя у моей постели.

— Мама! Он очнулся!

Подбежавшая Коринна, рыдая, приникает ко мне, покрывает поцелуями; Изабо судорожно, изо всех сил обнимает меня.

— Ты слышишь меня, Жан-Люк?

— Ты ранен, Гийом? Ответь мне!

Я им отвечаю. Я говорю, что все хорошо. Пруд исчез, на его месте возникает стена больничной палаты, потом и она начинает таять по мере того, как они говорят:

— Я так боялась потерять тебя, Жан-Люк, я так тебя люблю…

— О, мой Гийом, я хочу, чтобы ты жил!

Я возвращаю Коринне поцелуй, одновременно утешая Изабо. Ничто не заставляет меня умирать в ее мире, чтобы возродиться в моем. Напротив. Не знаю, как я буду переписывать нашу историю, но у меня нет выбора. Единственное средство больше не портить себе жизнь — это преуспеть и в той, и в другой.