Акулы прямо с ума спятили. Шныряют около лодки день и ночь — никакого им 8-часового рабочего дня нет!
Алеша чивой-то притих, а море, наоборот, разыгрывается. С запада желтая туча ползет, стерва, прямо как живая…
Акулы прямо чуть не через борт прыгают… Алеша даже одну кулаком по морде хватил.
Воскресенье (вечер). Буря. Алеша чего-то плачет.
— Простите, говорит, братцы, меня окаянного… Через меня все подох…
До чего сволочевый вал — чуть лодку не перевернул!
Акулы…
Братцы, что ж это так…
* * *
От последней буквы записи тянулся длинный нервный карандашный хвост — будто кто-то помешал секретарю профсоюза дописать слово.
Дальше шли чистые листки.
* * *
— Какая странная история, — прошептал доктор, швыряя череп через борт. — И ужаснее всего, что никто от этого не выиграл!..
Офицер возразил:
— Как никто? А акулы?
Дневник одного портного
Мне нужно было заказать себе костюм. Я пришел к портному и спросил:
— Вы портной?
— Видите ли, — отвечал он. — Короче говоря, я действительный член профессионального союза «Игла».
— Костюм мне сшить можете?
— М-м-м… Пожалуй. Только ведь это очень трудная штука — сшить костюм. Вы не думайте, что это так себе, пустяк.
— Я знаю. Если бы это было «так себе», я сшил бы сам. Сколько возьмете с моим матерьялом?
— Триста тысяч.
— Виноват, я даю и подкладку.
— А то как же. И пуговицы за ваш счет, и нитки. А иначе, согласитесь сами… Давайте задаток. Сто.
Я дал задаток и выжидательно остановился перед ним.
— Чего ж вы стоите? Ступайте домой. Как-нибудь на днях заверните.
— Виноват… А мерку?
— Можно и мерку. Впрочем, это не важно — рост у нас один. На какой-нибудь вершок вы выше и худее.
Вернувшись домой, я спросил у соседа:
— Сколько зарабатывает теперь ремесленник или рабочий?
— А черт его знает. Тысяч триста, я думаю.
— Не может быть! С меня сейчас за шитье одного костюма взяли триста тысяч!!
— А может быть, он будет шить ваш костюм целый месяц.
— Как месяц?! Раньше в два дня шили!
— Кто?!
— Портные.
— А теперь кто шьет?
— Действительный член профессионального союза «Игла».
— Ну, вот видите.
— А может, и этот, тово… В два дня… А?
— Тогда нужно предположить, что за 24 рабочих дня; в месяц он зарабатывает три миллиона шестьсот тысяч.
Это неслыханно!! Вот видите.
Через неделю я пошел к портному на примерку. Он сказал:
— Не готово к примерке.
Я беспомощно обвел глазами комнату, и вдруг мой взгляд упал на тоненькую тетрадку, валявшуюся на краю огромного стола. На обложке было написано:
«Дневник действ, члена проф. союза „Игла“ Еремея Обкарналова»…
— Хоть стакан воды дайте, — кротко попросил я.
Он пошел за водой, а я украл тетрадку, сунул ее в карман и тихо вышел.
Дома прочитал. Записываю без сокращений и изменений.
2-го числа. Принимал сегодня заказ. Пока снимал мерку, торговался с заказчиком, глядишь — и день прошел.
3-го числа. Рассматривал материю. Какой хороший материал носят проклятые капиталисты, а? Пока пил чай, обедал, то, се — ан уж и вечер. Прямо ничего не поспеваешь делать. Засяду с завтрашнего дня!..
4-го числа. Праздник. Не работал. Отдыхал.
5-го числа. Ходил за нитками и пуговицами. Прихожу к магазину, а он закрыт. Вот черти — все бы им обедать. Вернулся домой, пил чай, пошел опять, — а магазин совсем и закрылся. До чего народ дармоед пошел. Когда они и торгуют — не понимаю.
6-го числа. Воскресенье. Отдыхал.
7-го числа. Хоть голова и трещит, но работа — первое дело.
Кроил штаны. Выкроил одну штанину — так разломило спину, что разогнуться не могу. Когда же, наконец, эта наглая эксплуатация нашего каторжного труда прекратится?
8-го числа. Престольный праздник. Слава Богу, хоть денечек отдохнем.
9-го числа. Опять ходил за пуговицами. Три магазина обошел, пока нашел, что нужно. Так и проваландался.
А здорово, черти, делают шашлык в погребе «Майская роза»! Только куда я задевал пуговицы? Неужто в «Майской розе» оставил? Пойтить, узнать.
10-го числа. Ну, да — там. Как это я ей-Богу…
11-го числа. Штаны почти совсем выкроил. Разломило спину. Пьют, пьют нашу кровь, и когда это кончится неизвестно.
12-го числа. Скроить жилетку, что ли?
13-го числа. Воскресенье. Разгибал спину.
14-го числа. Кроил жилетку. Ножницы совсем тупые Снести поточить, что ли ча?
15-го числа. И где это я мог забыть? Неужто опять в «Майской розе»?
16-го числа. Так и есть.
17-го числа. Табельный день.
18-го числа. Собрание профессионального союза «Игла». Когда же это я за пиджак примусь?
19-го числа. Очень большой праздник.
20-го числа. Воскресенье.
21-го числа. Заказчик ругался, как какая-то собака. Побыл бы в моей шкуре! В биоскопе — картина «Зачем ты, безумная, губишь того, кто увлекся тобой». Пойтить после работы, что ли…
22-го числа. Принимал заказ от какого-то Аверченки. Очень подозрительная личность. Чуть ли не собирался торговаться. Наглеет публика, сил нет. «Мерку, говорит, сними». Смех один. Будто с покойника.
23-го, 24-го, 25-го, 26-го Кройка брюк, полпиджака, «Майская роза», пуговицы в лавке, в биоскопе «И сердцем, как куклой, играя, вы сердце, как куклу, разбили». Прямо чуть не плакал.
На этом дневник обрывался.
* * *
Было время, когда рабочие и ремесленники с оружием боролись за введение 8-часового рабочего дня.
Я думаю, если бы мы, буржуи, ввели теперь для рабочих и ремесленников восьмичасовой рабочий день они оказали бы нам вооруженное сопротивление.
Аристократ Сысой Закорюкин
Так как не сегодня — завтра это придет, то не будем, подобно страусу, зарывать голову в песок…
Давайте взглянем этому страшному «ЗАВТРА» прямо в его смеющуюся, строющую гримасы — харю.
У сапожника Сысоя Закорюкина («Мужская и дамская обувь, заказы и починка») сегодня бал…
Особняк его залит огнями, из окон на улицу доносятся звуки струнного оркестра, а мордастый швейцар вальяжно прохаживается у подъезда, щеголяя красной с желтым ливреей (родовые цвета Сысоя Закорюкина) и помахивая на потеху собравшимся мальчишкам увесистой булавой.
Наверху же, у входа в зал, как это и полагается, — хозяин и хозяйка дома, Сысой и Анисья, — встречают именитых гостей.
Увидев приближающегося гостя, Сысой привычным элегантным жестом вытирает руку о шевиотовые штаны и подает ребром, лихо рубанув ею воздух.
— Проходите, проходите, — приветливо говорит он. — Нечего тут топтаться.
Анисья стирает концом шейного платка пот с пылающего лба и сияюще подмигивает гостям:
— Мой-то, а? Каки кренделя выкомаривает! А?
Гости все прибывают и прибывают — один гость именитее другого: портной Птахин, слесарь Огуречный, владелец лимонадной будки Гундосов, яичная торговка Голендуха Паскудина — не та, что умерла Макридой — миллионершей, а ее сестра, Голендуха, еще один портной — Обкарналов — все самая изысканная финансовая аристократия.
Среди гостей носятся даже слухи, что обещал прибыть портовый грузчик Вавило Рыклов — аристократ из аристократов, денди из дендев.
Его историографы и мемуаристы утверждали даже, что он в «двадцать одно» не моргнув глазом ставит на карту по полтораста, двести тысяч и выпивает в день по 3 бутылки мартелевского коньяку.
Наконец, все гости съехались.
Оркестр грянул «Алеша, ша», и пары закружились.
Хозяйка дома сидела у стены с солидным владельцем лимонадной будки и вела солидный, но увлекательный разговор.
— Набавил я на стакан воды двести — и что же вы думаете? — пьют, черти. Никто даже слово не скажет. Сосет, анафема, по два, по три стакана. Прямо ты его хоть с кашей ешь!
