– Хорошо. Ну, значит, в субботу увидимся.

Он положил трубку, еще не веря своей удаче.

– Берегись дерьмовоза!

Маркби проворно отпрыгнул в сторону и только этим избежал опасности быть раздавленным. Мимо него сквозь узкие ворота, ведущие на Бамфордский скотоводческий рынок, проехал грузовик с длинной цистерной, на которой большими синими буквами было написано: «Вывоз жидких отходов». По четвергам в Бамфорде всегда было шумно и людно. С самого утра город наводняли разнообразные транспортные средства для перевозки скота – от скромных фургонов до больших двухъярусных грузовиков. Вся территория рынка была поделена железными заборами на загоны, в каждом из которых содержался определенный вид животных. В центре располагалась крытая аукционная площадка. Это было очень похоже на игрушечную ферму, какая была у Маркби в детстве, но только здесь уши закладывало от непрестанного блеяния, мычания, визга и грохота металлических створок. Раздался оглушительный топот копыт – это из очередного грузовика выгоняли телят. Сбегая по откинутому в виде пандуса заднему борту, они сталкивались друг с другом, пугаясь криков и пронзительного свиста направлявших их скотников. В другом месте уже прошедших аукцион животных, наоборот, загоняли в грузовики. Некоторые из их – возможно, повинуясь инстинкту самосохранения – пытались сбежать, но их тут же умело окружали, ловили и препровождали навстречу ожидавшей их участи – какой бы она ни была. Над всей этой суматохой ревел громкоговоритель, по которому уже в десятый раз объявляли, что тот, кто поставил свой «лендровер» у входа на рынок, должен немедленно отогнать его на парковочное место и освободить проезд.

Прижавшись спиной к забору, увешанному рекламой разнообразных сельскохозяйственных продуктов, Маркби дал дорогу высокому парню в запачканном белом комбинезоне и огромных резиновых сапогах, который гнал перед собой угрюмого, заляпанного грязью быка. Однако быки Маркби не интересовали – он искал овец. Где овцы, там и Уинтропы, отец и сын. Тут мимо него прошел здоровенный бородатый фермер. Он толкал перед собой средних размеров тележку с цепными бортами, в которой ехало три черномордых овцы – две стояли, а одна неподвижно лежала на подстилке. Маркби направился в том направлении, откуда он появился.

Его путь лежал сквозь толпу буколических фигур: мимо крепких стариков в фетровых шляпах и вязаных свитерах под твидовыми пиджаками; узколицых мужчин со скулами будто из телячьей кожи, в непромокаемых плащах и резиновых сапогах; жизнерадостных женщин с розовыми щеками, в удобной обуви, с убранными по-деревенски волосами; мужчин, похожих на гвардейских офицеров в отставке, – скорее всего, они ими и были – и других мужчин, будто выросших из земли, которую их семьи обрабатывали в течение многих поколений. Многие приветствовали его. Они знали его не только как представителя сил охраны правопорядка, но и как местного жителя, чья семья владела здесь землей. Они продали ферму целое поколение назад, но на селе память живет долго. Ощутив укол вины, Маркби подумал, что его родители были одними из первых, кто поддался соблазну и уступил землю застройщикам. Только теперь он со стыдом понял, что его высокопарные тирады в разговоре со Стивом в действительности звучали довольно фальшиво.

Овечий загон находился в дальнем углу рынка, но Маркби увидел Ал вина Уинтропа издалека – даже в толпе трудно пропустить детину под два метра ростом, на голове которого пылает такой костер, что глазам больно. Рядом маячила тяжелая фигура его отца. Он был гораздо ниже Алвина, но брал свое дородностью. Старший Уинтроп крепко уперся в землю ногами, расправил мощные плечи и стоял нерушимо, словно борец сумо перед схваткой.

– Алвин! – позвал Маркби, стараясь перекричать рыночный шум.

Алвин повернулся и махнул рукой, приглашая присоединиться к ним.

– Я так и думал, что мы тебя тут увидим, – дружелюбно сказал он, когда Маркби приблизился. – Мама предупредила, что ты можешь здесь появиться. – Он обратился к отцу: – Папа, Алан пришел поговорить с нами насчет того убийства!

– А, которое на стройке-то! – басом произнес Уинтроп-старший и переступил слоновьими ногами. – Ну, как движется расследование? Все носитесь кругами, так, что ли?

– Да вроде того, – откровенно признался Маркби. Он порылся в карманах, вытащил фотографию, уже довольно потрепанную, и, помня о необходимости проявления уважения к старшим, протянул ее Уинтропу-отцу.

Прежде чем высказаться, тот сдвинул свою какую-то чрезвычайно древнюю шляпу на затылок и зацепился большим пальцем за ворот жилета. Массивная золотая и, возможно, представляющая антикварную ценность цепь пересекала его обширный живот, исчезая в жилетном кармане для часов. В честь ярмарки он надел галстук: мятую тканевую полоску неопределенного возраста, охватывавшую отвислые складки пониже щек, похожие на собачьи брылы, и тем самым отмечавшую место соединения головы с плечами – за неимением лучшего, оно могло сойти за шею. Он отодвинул фотографию на расстояние вытянутой руки и со вниманием вгляделся в нее. В его огромной лапище она визуально уменьшилась до размеров почтовой марки.

– Так, значит, это он! – произнес глубокомысленным и даже несколько загадочным тоном. После минутного молчания он добавил: – Знать не знаю, кто этот бедняга.

Он передал фотографию сыну и засунул за жилет второй большой палец. Алвин был одет гораздо лучше отца – на нем был относительно новый твидовый пиджак, очевидно приберегаемый для особых случаев, вроде ярмарки. Некоторое время он молча глядел на фотографию, затем серьезно сказал:

– Странно, наверное, снимать мертвого человека, да, Алан? Это же фотография мертвеца, верно?

– Верно. Мы все никак не можем установить его личность.

Алвин покачал головой и отдал фотографию Маркби.

– Жаль, что мы ничем не смогли помочь.

– Ну все равно спасибо вам. Отсутствие результата – тоже результат. – Маркби спрятал фотографию в карман. – Как цены на овец?

– Падают! – не задумавшись ни на секунду, хором ответили отец с сыном.

– Печально это слышать. В следующем году попытаетесь заняться чем-нибудь еще?

– Занимались картофелем, – сказал Уинтроп-старший. – Цены упали. Занимались коровами. Цены упали. Думаю, продолжим разводить овец. – Он потянул за цепь и извлек из кармана золотые часы с крышкой, посмотрел на циферблат и убрал их обратно.

Алвин посмотрел на отца, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал и промолчал. Он отвернулся и прислонился к металлическим воротам. Овцы с другой стороны тут же задрали кверху морды, будто в ожидании, что он сейчас скажет им речь. Уинтропа-старшего отозвал в сторону знакомый. Маркби подошел к Алвину и тоже прислонился к воротам.

– Нелегко в наши дни заниматься сельским хозяйством, – сказал он, чтобы завязать разговор.

– Это еще слабо сказано! Послать бы всю эту каторгу к чертям собачьим! – Алан снял кепку, пригладил волосы и снова надел ее. – Ты извини, что я ругаюсь. Беда в том, что мир не стоит на месте, а папа и слышать не хочет ни о каких переменах. Его отец пахал землю и пас скот, и дед тоже… Он просто не представляет себе другой жизни, без Серой фермы. Даже если мы начнем работать себе в убыток – а до этого, поверь, совсем недалеко.

Вспомнив о том, что говорил по этому поводу Стив Уэзерол, Маркби осторожно спросил:

– Будь твоя воля, ты бы все бросил?

– Ничего я не брошу, пока старик жив. Его инфаркт хватит, если я вдруг заявлю, что пакую вещички и уезжаю. Он не справится один. Мать тоже потихоньку стареет. Даже если я уеду, они будут продолжать пытаться жить по-старому. Надрываться на ферме. Ничего с этим нельзя поделать. Я не могу их бросить. – В его голосе прозвучала нотка непритворного отчаяния.

Маркби опять стало неловко. Похоже, со всеми Уинтропами так: в конце концов у тебя возникает чувство, что ты нахально лезешь не в свое дело и бередишь открытую, кровоточащую рану.