Тем не менее, когда мужчины собираются в обшитой дубовыми панелями курительной комнате полковника, потягивая бренди и попыхивая кубинскими сигарами, шансы Фрелихта неожиданно повышаются, да, повышаются.

Ибо девяностолетний Блэкберн Шоу, владелец знаменитой фермы Шоу, всеми уважаемый в скаковых кругах патриарх, покровительственно положив руку на плечо молодого Фрелихта, начинает сердито жаловаться на упадок, начавшийся после войны в деле разведения и соревнований чистокровных лошадей. Нет уже таких знаменитых лошадей, какие были во времена его деда. Диомед, Аристид, Тен Броек, Лексингтон, Индус. («О, Индус! Вот это был конь! Знаете, доктор Фрелихт, ведь эта Мощеная Улица — из потомства Индуса, величайшего производителя всех времен!») Теперь все не так, даже джентльмены разводят лошадей не ради красоты и спорта, а на продажу, да, в сущности, и джентльменов-то в Америке становится все меньше и меньше. Знает ли мистер Фрелихт, что в старые времена в чистопородной лошади выше всего ценились резвость, выносливость, кураж, истинное упорство характера — если лошадь не была способна проскакать три четырехмильных забега меньше чем за восемь минут, ее отправляли обратно на выгон вместе с ее тренером. А теперь, после войны, с началом нового века… Теперь ценится только умение совершить «рывок». Скачки заканчиваются, едва успев начаться. В былые времена и производители были куда как мощнее, чем нынешние: например, Индус до двадцати лет покрывал кобылиц, был так неутомим и так похотлив, что срывался из конюшни, как рысак от стартового столба! И обслуживал всех кобыл, бывших в его распоряжении, с неослабным рвением, производя победителей одного за другим. «А теперь, — с сожалением констатировал Шоу, — похоже, у кобыл в пятидесяти процентах случаев получаются выкидыши; а жеребцы утрачивают свою мужскую силу так же быстро, как резвость ног». При этом Фрелихт сокрушенно хмурился, соглашаясь с собеседником.

Поглаживая бородку, он печально бормотал, что и не знал, насколько плохо обстоят дела.

А еще хуже то, что больше нельзя доверять жокеям: ах, где теперь те шустрые легкие цветные юноши, которые так виртуозно делали свое дело?! И грумам нельзя доверять, ни белым, ни черным. И тренерам. Всем известно, что призовые места на скачках повсеместно покупаются и продаются, что лошадей, этих несчастных бессловесных тварей, пичкают лекарствами, чтобы замедлить или стимулировать их сердцебиение, прибегают к самым грязным трюкам, чтобы спутать шансы на ставках, теперь ставки — всему голова! Жокеи умышленно придерживают лошадей, и чем ловчее жокей, тем больше вероятность, что его трюк останется незамеченным. Или они безжалостно гонят своих лошадей, угрожая друг другу, порой оскорбляя друг друга, появляются в конюшне пьяными или накачанными наркотиками. Но самое ужасное то (в этом месте старик притягивает Фрелихта к себе и яростно шепчет ему в ухо), что больше нельзя доверять владельцам лошадей, даже тем, которые кичатся своим благородством. «Даже некоторым „уважаемым“ членам Жокейского клуба».

Подобное обвинение, впрочем, Фрелихт мягко и уважительно отвергает; хотя сам он не принадлежит к числу любителей лошадей и не является членом этого престижного клуба, тем не менее он не может и мысли допустить, что… (Он говорит серьезно, спокойно, задумчиво поглаживая свою бородку и делая вид, что не замечает, как большинство присутствующих джентльменов прислушиваются к их разговору.)

Туговатый на ухо патриарх предпочитает пропустить это замечание мимо ушей и продолжает свои ламентации еще в течение нескольких минут, ностальгически вспоминая старые времена, стабильность Союза, существовавшую до того, как демагог Линкольн развязал войну, и людей, хотели они того или нет, заставили верить, что они произошли от обезьяны! В заключение, однако, дымя сильно ароматизированной сигарой, предложенной ему хозяином, и довольный почтительным вниманием А. Уошберна Фрелихта, мистер Шоу протягивает молодому человеку свою визитную карточку и заручается его обещанием погостить на лонг-айлендской ферме Шоу сколь угодно долго в ближайший же раз, когда дела приведут Фрелихта в Нью-Йорк.

Благодарю вас, мистер Шоу, сердечно благодарю, я постараюсь.

Теперь события развиваются быстро, словно и впрямь были предопределены.

На земле, привязанной ко времени, смертным только и остается, что вспоминать о будущем.

Оркестр заканчивает по-военному торжественное исполнение «Звездно-полосатого флага»; у финишной ленточки подвешивают тяжелые белые шелковые кошельки с призовыми деньгами, которые жокеи-победители должны будут сорвать в конце скачки; сразу же после 16.50 горнист возвещает начало забега. И вот они, лошади — девять участниц дерби! — наконец-то рысцой выбегают из загона на скаковые дорожки ипподрома, церемониальным парадным шагом проходят направо, затем, у здания клуба, поворачивают и направляются к стартовому столбу; уши подняты, хвосты подергиваются от нервного возбуждения; жокеи в ярких шелковых костюмах стоят в стременах. Вот Шеп Тэтлок на высоком гнедом жеребце Мощеная Улица. Вот Бо Тенни на прекрасной гнедой Ксалапе. Вот Пармели на Полуночном Солнце — и ездок, и лошадь черны как смоль. Вот Малыш Дженк Уэбб на Шотландской Шапочке, а Малыш Мозес Уайт — на Сладенькой… Жокеям сообщают, кто по какой дорожке бежит, лошади топчутся у стартовой линии, кружа и толкаясь. Мощеная Улица явно нервничает, Полуночное Солнце месит копытами грязь, вопреки всем правилам приходится придержать его за хвост, Свободный Час ведет себя неприлично, мотая головой из стороны в сторону…

(Компаньоны Фрелихта кажутся такими же невозмутимыми, как он сам, хотя, несомненно, сердца у них колотятся так же быстро, как у него: действительно ли исход скачек предрешен? Действительно ли на небесах начертано, что вложенные 44 000 долларов через какие-нибудь пять минут земного времени обернутся 400 000 долларов?)

Нестерпимо ярко сверкающее, словно преломляющееся сквозь алмазную призму солнце. Холодный майский ветер, дующий с обрамляющих ипподром гор Чатокуа. Сухие, идеально утрамбованные беговые дорожки. Теперь лошадей выстроили за натянутой стартовой сеткой. Полуночное Солнце вдруг нервно вскидывается на дыбы, прорывается сквозь заграждение, и его приходится отводить назад, а также успокаивать остальных лошадей. Но вот поднят красный флажок, стартовая сетка резко взлетает вверх, и скачки начинаются.

Бегущий по одной из центральных дорожек Мощеная Улица мгновенно рвет с места, Ксалапа почти не отстает от него, Сладенькая наступает им на пятки, остальные на миг замешкались, столпившись и мешая друг другу. Хитрый маленький Пармели дает полную свободу своему Полуночному Солнцу (это показалось или Пармели действительно движением, таким молниеносным, что никто и заметить не успел, дернул чепрак Шотландской Шапочки, чтобы сбить ее с шага?), Колдуна прижимают к ограде, Красавица Джерси, Метеор и Свободный Час уже на корпус отстают, они больше не соперники фаворитам. Вот лидеры скачки проходят мимо трибуны, вот они поравнялись со зданием клуба, но что это с Мощеной Улицей? Какой странно петляющий стал у него шаг… Ксалапа и Сладенькая быстро догоняют и перегоняют его… Полуночное Солнце скачет по крайней дорожке, Пармели подгоняет его хлыстом, между Пармели и наездником Сладенькой возникает какая-то перебранка. Теперь фавориткой зрителей становится Ксалапа, когда они завершают первый круг, она обгоняет Мощеную Улицу и выходит в лидеры; вдруг становится совершенно очевидно, что Шеп Тэтлок то ли пьян, то ли одурманен наркотиками, то ли болен, потому что он начинает дергать уздечку, заставляя лошадь вертеть головой из стороны в сторону, и, отставая, мотаясь поперек дорожек, перемещается на третье место, потом на четвертое, на пятое…

Полдистанции пройдено, пройдено три четверти дистанции, гнедая Ксалапа лидирует, Шотландская Шапочка отстает от нее на полкорпуса, за ней идет шелковисто-черный Полуночное Солнце, длинноногий, с широкой грудью конь, его резвые с белой перевязью ноги словно бы летят над землей… Вот он минует стартовый столб, а вот мощным шагом боевого коня уже несется мимо восторженно приветствующих его трибун… Вдруг неожиданно… нет, этого не может быть! Ксалапа внезапно словно бы спотыкается, она продолжает бежать, но видно, что у нее какая-то травма… С громким топотом ее обгоняет Шотландская Шапочка, за ней — Полуночное Солнце, Пармели пригнулся к самой шее коня, подгоняя его хлыстом и шпорами, он резко бросает его в сторону, чтобы обойти падающую Ксалапу; теперь — обогнать Шотландскую Шапочку, сделать бурный рывок, чтобы оторваться от нее, и пересечь финишную прямую с преимуществом в полтора корпуса!