Две дамы: одна – жена директора агентства, другая – жена владельца студии, вышли на сцену и вручили певцу награду за его поддержку Дома кино. Потом они попросили приглушить свет и опустить киноэкран. Затем они представили фильм о Доме кино. Джун повернулась к столу и допила свой бокал.

– Хотите остаться? – спросил Гриффин.

– Вам еще нужно здесь побыть. Да?

– Не думаю. Пошли отсюда.

Гриффин поднялся со своего места и подошел к Левисону. Он сказал, что собирается уйти.

– Мне еще нужно остаться. Увидимся завтра.

Джун пожала руки Левисону и его жене и попрощалась с доктором. Когда они пробирались между столиками к выходу, Гриффин держал ее под руку, а после того, как они разделились на короткое время, взял ее за руку.

Человека с короткой стрижкой в вестибюле не было видно. На улице стояли и курили водители лимузинов. Водитель Гриффина, завидев его, отделился от группы пяти водителей и пошел в гараж за автомобилем.

– Было интересно, – сказала Джун.

– Хотели остаться?

– Вы были на сотне таких мероприятий. Они, должно быть, все одинаковые.

Если он скажет, что они ему нравились, что она подумает?

– Они мне нравятся.

– А что вам еще остается, иначе трудно было бы удержаться в этом бизнесе.

– Все это часть игры.

Подъехал их лимузин. Водитель подошел, чтобы открыть Джун дверь. После того как она села в машину, он отвел Гриффина в сторону:

– У меня было полно свободного времени, и я нашел «додж-чарджер». На заднем сиденье лежали бумаги. Похоже, за нами охотилась полиция Пасадены.

– Может быть, они охотились за вами? – сказал Гриффин.

У него замерло сердце. Что он сказал человеку в лифте? Он признался?

– Я не был в Пасадене четыре месяца.

– Я и не помню, когда там был в последний раз. Может быть, два года назад.

– Может, их интересует ваша подруга.

– Сказать ей? – спросил Гриффин. Ему казалось, этот вопрос должен был продемонстрировать его полную невинность.

– Как хотите.

– Как-никак это наше первое свидание. Не будем будить спящих собак, вы понимаете, что я имею в виду?

Он подмигнул водителю, и водитель подмигнул ему, когда открывал Гриффину дверцу.

Если он надеялся получить более солидные чаевые за молчание, Гриффин не собирался их давать. Лучше делать вид, что его это не беспокоит. В конце концов, это проблемы женщины, а не его.

Он сел рядом с Джун. Когда автомобиль перестраивался в другой ряд, их колени соприкоснулись.

– Было интересно, – сказала она.

Лимузин влился в поток транспорта на бульваре Уилшир. Водители и пассажиры в других автомобилях пытались разглядеть, что скрывается за тонированными стеклами, но Гриффин с Джун оставались для них невидимыми и, наоборот, могли наблюдать за ними. У каждого, кто едет в лимузине, возникает ощущение своей избранности. Гриффин к этому привык. Трудно чувствовать родство с обычными людьми в мятых, ржавых машинах с неудобными сиденьями. Если бы он потерял работу, то именно лишение этой привилегии переживал бы особо тяжело. И он завидовал по-настоящему богатым людям, имевшим личные лимузины и для которых эта привилегия не была иллюзией. Он завидовал людям, имевшим личные реактивные самолеты и личные вертолеты. Эта привилегия – иллюзия? Ее могут лишить. Иллюзия ли это в данный момент? Если ее могут отнять, она мне не принадлежит – значит, это иллюзия. А Джун? Если она собирается лечь с ним в постель сегодня – а он не видел причин, которые бы этому препятствовали, – если она очарована им, не находится ли она в плену иллюзии? У него закружилась голова. Постоянно все анализировать вредно. Эти бесконечные вопросы, которые рождают новые вопросы! Возможно, имей он личные лимузин, вертолет и самолет, он избавился бы от иллюзий и мог бы ясно видеть природу вещей, понять суть могущества.

Они остановились на красный свет, и водитель указал Гриффину на зеркало заднего обзора. «Додж-чарджер» стоял рядом. Человек из лифта заглядывал в окно лимузина. Если он их преследовал, зачем было подъезжать так близко? Или он настолько глуп, что думает, его тоже не видно, если он ничего не видит через темные стекла?

Зажегся зеленый свет, и лимузин тронулся с места, но потом мотор заглох, и они остановились. «Чарджеру» ничего не оставалось, как ехать дальше с потоком транспорта.

– Извините, – сказал водитель. Он снова завел мотор, повернул налево, и «чарджер» затерялся в потоке автомобилей далеко впереди. Гриффин увидел в зеркале, как водитель ему подмигнул. Все произошло так быстро, что Джун ничего не заметила.

– Куда едем? – спросил Гриффин. – Вам рано вставать на работу?

Она пожала плечами, и в этом жесте была примесь вины.

– Мне все будут прощать в течение двух месяцев, а то и года.

Он понял это так, что она оправилась от горя в большей степени, чем могла показать на работе. Что она злоупотребляла сочувствием сослуживцев.

Гриффин знал, что полицейский в «додже» пытается сейчас угадать, куда они поедут – к ней или к Гриффину. Если к Гриффину – позвонит ли он в полицию Лос-Анджелеса, чтобы кто-нибудь из коллег проехал мимо дома Джун? А может быть, просто поедет к себе домой в Пасадену? Разве он не добыл уже самую важную информацию – что подозреваемый и любовница жертвы едут вместе в лимузине спустя несколько недель после убийства? Кто станет сомневаться, что они спят вместе? А как это воспримут присяжные? Они воспримут это плохо.

В чем Гриффин признался человеку в лифте? Что боится кого-то. Что кто-то его преследует. Как это связано с убийством автора в Пасадене? Заговор. Но полиция будет озадачена, почему Гриффин сказал так много постороннему человеку. Как Гриффин мог быть в сговоре с человеком, которого даже не знал в лицо? Может быть, его шантажировали? Они будут вынуждены прийти к такому выводу. Так ли это в действительности? Глупо было задавать этот вопрос себе. Он сказал слишком много. Что бы он ни сказал, все равно вышло бы слишком много. Глупо было полагать, что он может лгать всем.

Гриффин поцеловал Джун в щеку, уверенно. Потом поцеловал ее в губы. Потом откинулся на спинку сиденья.

– Я должен был это сделать, – сказал он, делая вид, что оправдывается, и улыбнулся. – Что-то нашло на меня. Сам не знаю что.

Если у него и были свои приемы с женщинами, этот был самый любимый. Так он мог потом изображать застенчивого скромнягу, будто под снятой деловой маской обнаруживался очаровательный маленький мальчик, каким он когда-то, должно быть, был.

– Время было выбрано удачно.

– И что?

– Вы не возражаете, если мы вернемся ко мне домой? – спросила она.

– Конечно нет.

Они снова поцеловались. Гриффину не нравилось заниматься любовью в лимузинах. Он делал это слишком часто, когда только начал познавать вкус власти и увлекался кокаином. Теперь он стеснялся даже целоваться в присутствии водителя. Ему не нравились жадные поцелуи Джун. Лучше бы она была холоднее, сдержаннее. Он прервал поцелуй, не дав ей понять, что недоволен, погладил ее бедро и сел так, чтобы можно было на нее смотреть. Они держались за руки и ничего не говорили, пока лимузин ехал по бульвару Сансет и вверх в горы. Еще одно из удовольствий езды в лимузине – возможность расслабиться и подумать.

Рядом с домом Джун «чарджера» не было видно. Гриффин расписался в квитанции и протянул водителю тридцать долларов. Чаевые были включены в счет, но Гриффин решил изобразить из себя довольного, щедрого богача.

Водитель спросил, нужна ли расписка. Гриффин ответил, что не нужна. Водитель поблагодарил.

Пока они шли по дорожке к дому, он обнимал ее за талию – и почувствовал, что в ней что-то изменилось. Она шла медленно, собираясь что-то сказать. Пока она открывала дверь, он целовал ее сзади в шею, прижимаясь всем телом.

Когда они вошли, она спросила, не хочет ли он чего-нибудь выпить. Она пошла в кухню за минеральной водой. Когда она пришла обратно, казалось, она нашла слова, чтобы объяснить то, что хотела сказать на дорожке.