Ольга Николаевна была, если вы помните, заведующей гинекологическим отделением во Второй градской больнице, где мне сделали тот проклятый аборт, после которого я чуть не загнулась…
6
Так прошла еще неделя. Каждое утро Татьяна мне звонила и спрашивала:
— Ну и где твои месячные?
— Где, где… Сама знаешь где! — раздраженно отвечала я.
— Надо что-то делать! — твердила Татьяна. — Это не шутки. Что-то у тебя не так… Хочешь опять с воспалением свалиться?
— Не каркай, — обрывала ее я.
На пятой неделе задержки я позвонила Ольге Николаевне. Она оказалась в отпуске.
— Иди в свою консультацию, — сказала Татьяна, когда я ей пожаловалась на судьбу.
— Ну и что это даст? Мне скажут, что у меня дисфункция. Я знаю, что у меня дисфункция. Мне скажут, что мне нужно грязелечение. Я знаю, что мне нужно грязелечение. Мне нужен врач, который наблюдает меня постоянно, который может определить динамику болезни.
— Иди в районную консультацию, — упрямо повторила Татьяна.
— У тебя тяжелый характер. Там у меня даже истории болезни нет.
— Иди в консультацию…
Я пошла в консультацию. Только для того чтобы доставить удовольствие Татьяне. Там очень удивились, узнав о моем существовании. По их разумению, я должна была у них появиться лет десять назад.
Молодая врачиха, не старше меня, посмотрела меня, раз решила мне одеться, сняла перчатки, что-то глубокомысленно написала на листочке и протянула его мне.
— Что это?
— Направление на анализы. Получите результаты анализов и приходите. А так я пока ничего сказать не могу… Может, и действительно у вас дисфункция, хотя… Нет, ничего пока не могу сказать.
— Я так и думала… — не удержалась от реплики я.
— Что вы так и думали? — насторожилась врачиха…
— Что придется сдавать анализы… — сказала я.
Странно устроены эти врачи. Я ей минут двадцать наизусть рассказывала историю моей болезни, называла фамилию Ольги Николаевны, которую она прекрасно знала, так как та вела у них в институте гинекологию, и все равно, все выслушав и записав, она направила меня на анализы…
На следующее утро я добросовестно сдала анализы. Это было в субботу. А в понедельник я пришла на прием к врачихе. Кстати, ее звали, как следовало из таблички на двери, Роза Андреевна.
Когда я, отсидев положенную очередь, вошла к ней в кабинет, она встретила меня озабоченным взглядом и, даже не предложив присесть, попросила раздеться…
Осматривала она меня дольше, чем в прошлый раз. Я вообще-то не очень люблю эту процедуру, а тут у меня даже сердце защемило от тяжелого предчувствия. Значит, действительно плохи мои дела, решила я.
Когда я оделась, она пригласила меня присесть к своему рабочему столу и, нервно покрутив авторучку, наконец сообщила:
— У вас, Мария Львовна, восьмая неделя беременности…
Я бы это могла сказать и в прошлый раз, но вы мне заморочили голову своим бесплодием и своей дисфункцией…
— Так что — мне через месяц рожать? — ничего не соображая, спросила я.
— У вас не восемь месяцев, а восемь недель. А рожать, если все будет хорошо, вам придется через семь месяцев…
Мы некоторое время посидели молча… В голове у меня был полный сумбур, мысли мелькали с такой скоростью, что я не могла из себя извлечь ни одного слова. Но вдруг меня точно ледяной водой окатили.
— Роза Андреевна, — сказала я, взяв ее за руку и глядя ей в глаза, — вы представляете, что будет со мной, если это окажется ошибкой?
Она положила свою руку поверх моей, слегка сжала и ободряюще улыбнулась:
— Я думала об этом перед тем, как сказать вам о беременности. Я отвечаю за свои слова… Теперь все зависит от нас… Мы не должны потерять этого ребенка.
— Девочку! — сказала я.
— Хорошо, — сказала Роза Андреевна, — пусть будет девочка.
7
Прямо из консультации я пошла к Татьяне.
— А кто тебя, дуру, послал в консультацию?!!! — завопила она и повисла у меня на шее.
Я осторожно разжала ее руки.
— Полегче, полегче, а то рожу раньше времени…
— Да ты что, ты знаешь, какой он сейчас? — замахала на меня руками Татьяна.
— Не он, а она. Девочка.
— Это в консультации определили? — удивилась Татьяна. — В восемь недель?
— Это я определила.
— Почему?
— Потому что я так хочу!
Танькино лицо скривилось и она заревела, уткнувшись в мою грудь.
— Манька, дура, я так рада за тебя, так рада…
— А почему меня не тошнит? — спохватилась я.
— Еще натошнишься… — блаженно улыбаясь, пообещала Татьяна. — Коляску и кроватку не покупай… А что мы с отцом будем делать? — вдруг озабоченно спросила она, отстраняясь от меня.
— А ничего… — махнула рукой я. — Да и при чем тут отец? Он же не виноват… Я сама его в кровать затащила…
— Ты думаешь, это тот самый гитарист?
— А кому же еще быть? После него у меня никого не было. С Олжасом у нас до этого не дошло…
— Это не дело, — нахмурилась Татьяна. — Надо найти отца!
— Если сам не объявится, то где его найдешь? — вздохнула я.
— Да я его из-под земли достану! — сурово сдвинула свои круглые бровки Татьяна. — Ты же и не искала его как следует. Если он не профессионал, то мы его найдем!
— В каком смысле «профессионал»?
— Ну, если он не зарабатывает таким образом… — слегка смутившись под моим взглядом, пояснила Татьяна. — Кто-то же из твоих друзей его привел…
Мы взялись за телефон. На этот раз позвонили даже моим переводчицам. Именно этот звонок и оказался продуктивным. Алла Лосева, вникнув в суть дела, сказала, что видела, как этот Родион о чем-то очень по-свойски разговаривал со вторым музыкантом — не с тем, у которого бачки, а с другим, пышноволосым красавчиком. И, кажется, кто-то кому-то передал ключи. Понятно, что она говорила об Игоре Кантюкове.
Найти того было сложно. Он был из Тулы, жил в Москве недавно и еще не имел собственный квартиры. Постоянно снимал. И, как правило, без телефона. Обычно он сам мне звонил.
Мы подумали, что Костя наверняка знает, где тот живет, и стали искать Костю. Его мама нам сказала, что после гастролей он улетел в Сочи в дом отдыха «Актер». Через полчаса мы узнали сочинский телефон и разговаривали с дежурным администратором. Вернее, разговаривала Татьяна. Она взяла дело поисков в свои руки, дабы мне лишний раз не волноваться в моем положении…
Кости, разумеется, на месте не оказалось. Да и какой дурак будет сидеть в номере в одиннадцать часов? Татьяна сказала, что позвонит в половине третьего, когда Костя закончит обедать, и попросила, чтобы он подождал у телефона.
Автоматической связи по коду еще не было и мы звони ли через телефонистку. Когда нас соединили, было уже пятнадцать минут четвертого.
Трубку схватил сразу Костя.
— Алло, Костя, — сказала Татьяна, — это Таня… Машина знакомая… Маши… — Она назвала мою фамилию. — Сейчас с вами будет говорить Маша…
Она передала мне трубку. — Костя!
— Алло! Алло! — испуганно кричал в трубке Костя. — Кто говорит?
— Ну это я, Маша.
Он наконец меня узнал.
— А кто говорил до этого?
— Это моя подруга, Татьяна… Маленькая такая, ты ее знаешь…
— Что случилось? — замогильным голосом спросил Костя.
— Ты случайно не знаешь последний адрес Игоря Кантюкова?
— А что случилось, что?
— Ничего не случилось, просто нам нужен адрес Игоря Кантюкова.
— И только из-за этого весь хипеш?
— Ну да…
— Ну вы, блядь, девки, даете! — в сердцах сказал Костя и повесил трубку.
Правда, вечером он позвонил сам и, подробно обо всем выспросив, сказал, что Родион — двоюродный брат жены Игоря. Он морской офицер и служит где-то на Севере. В Москве он был проездом. Игорь же снимает квартиру в Тринадцатом проезде Марьиной рощи, третий или четвертый дом от конца, по правой стороне. Точного адреса Костя не помнил, но подробно объяснил, что в глубине двора у них дощатый туалет, на котором нарисована мелом Спасская башня Кремля, а на ее курантах пятнадцать минут первого. Справа от этого Кремля железная лестница на второй этаж. Там и живет Кантюков.
