— Не люблю спать в одном помещении с чужими людьми…
— Да, это уважительная причина, — рассмеялась я.
Уже под самый конец ужина он как бы вскользь спросил:
— Вы бывали в Риге?
— Пока не довелось…
— Хотите поехать?
— Прямо сейчас? — усмехнулась я.
— А что? — пожал плечами он.
— Я легка на подъем, но не настолько…
— А что вам мешает?
— Очень и очень много вещей мне мешают, — сказала я на этот раз серьезно. — И давайте не будем больше об этом говорить… — Я посмотрела на часы. — Вам через пятнадцать минут нужно сесть в машину, а вы еще не расплатились с официантом.
— Ну, это быстро, — беззаботно ответил он. — Вы позволите покинуть вас на две минуты?
Меня неприятно царапнуло, что он так легко отказался от своих тайных намерений. А сколько слов я прочитала в газетах о его невероятной целеустремленности… Вот и верь после этого газетам.
Его не было минут семь. Он вернулся, неся в обеих руках большую картонную коробку, перевязанную шпагатом.
— Мы опаздываем, — тревожно сказала я, поднимаясь к нему навстречу. — Сейчас без пяти одиннадцать.
— Без семи, — уточнил он, взглянув на свои часы. — Мы идем в графике. У шахматистов, особенно тех, кто любит блиц, хорошо развито чувство времени.
5
А дальше пошло нагромождение нелепиц, как в кошмарном сне. Сперва мы ждали целую минуту гардеробщика, что бы получить мое пальто. Потом очень долго не было лифта. Мы его так и не дождались и бросились к лестнице. Благо, бежать нужно было вниз.
По дороге у него характерно звякнуло в коробке.
— Что у вас там? — спросила я.
— Мое утешение в дороге и завтрак. У меня дома еды никакой нет.
Около его номера мы были уже без одной минуты одиннадцать. Разумеется, по закону жанра замок не открывался! Он бессмысленно пытался повернуть его то в одну, то в другую сторону. Я чувствовала, как от волнения мой лоб покрылся испариной.
— Может, у вас рука легкая? — в отчаянии спросил он и протянул мне ключ. Я нежно вставила его в скважину и, затаив дыхание, осторожно повернула. Потом еще раз. И не почувствовала никакого сопротивления.
— С замками, как с женщинами, нужно обращаться ласково, — произнесла я много раз слышанную фразу и, легонько нажав на ручку, открыла тяжелую дубовую дверь. — Вы мой ангел-спаситель! — вскричал он. — Дайте я вас поцелую!
И не успела я опомниться, как он запечатлел на моих губах сочный, звонкий поцелуй, который только быстротечностью отличался от настоящего…
— Теперь я буду делать добро с оглядкой… — сказала я, помотав головой.
— Люди всю жизнь тяжело расплачивались за свои добрые дела, — прокричал он уже из ванной. Оказалось, что ничего у него не собрано. Его открытый кожаный чемодан лежал на белом рояле, пижама висела рядом на стуле, на другом стуле висела белая рубашка и два галстука. На столе стояла черная лакированная шахматная доска с белыми клетками из перламутра, на которой были расставлены замысловатые шахматные фигуры, искусно выточенные из почти белого со слабым зеленоватым оттенком и темного буро-зеленого нефрита.
— Давайте я сложу вещи в чемодан, — крикнула я.
— Вы рискуете нарваться на еще один благодарный поцелуй! — отозвался он из ванной. — Только чемодан не закрывайте. Здесь еще куча вещей…
— Где наша не пропадала, — пробурчала я, складывая пижаму.
Он прибежал из ванной с целой охапкой туалетных принадлежностей и прямо навалом высыпал их в чемодан.
— Да не складывайте вы эти тряпки, кидайте так… — Он вырвал у меня из рук недосложенную пижаму и, скомкав ее, сунул в чемодан. Такая же участь ожидала рубашку вместе с галстуками, потом он одним движением руки сгреб шахматные фигурки с доски на стол и, перевернув доску, начал их засыпать в бархатное темно-вишневое нутро доски пригоршнями, точно орехи.
Я посмотрела на часы.
— Мы уже на четыре минуты опаздываем…
— Ничего, у нас еще шесть минут резерва! — беспечно отозвался он и, захлопнув доску, швырнул ее в чемодан и закрыл крышку. Потом он надел пальто, черный берет, оглядел номер и облегченно вздохнул. — Ну вот, вроде все! Присядем на дорожку.
Он плюхнулся в кресло, я присела на край стула. Через секунду вскочил с криком:
— По коням!
И дернул за ручку лежащий на столе чемодан. И тут я, словно в замедленном кино, увидела, как распахивается плохо закрытая крышка и по всему номеру веером разлетаются его вещи: рубашки, галстуки, тапочки, трусы, бритвенные и туалетные принадлежности, как падает на угол шахматная доска, мягко подпрыгивает на ковре, ударяется другим углом и, распахнувшись, изрыгает из себя водопад фигурок, которые, распавшись, шустро разбегаются в разные стороны, прячась под диваном, креслами, стулья ми как мыши, застигнутые хозяйкой в кладовке за веселой пирушкой.
Он на мгновение оцепенел, потом театральным жестом сорвал с головы берет, швырнул его об пол и разразился бранью, которая хоть и состояла из цензурных слов, но по выразительности не уступала самому отборному мату.
Я же тем временем опустилась на колени и стала собирать его вещи. Он тоже принялся ползать, собирать шахматные фигуры, расставляя их на доске так, будто собирался играть.
— Вы что делаете? — испуганно спросила я.
— Нет, я не сошел с ума, — криво усмехнулся он. — Это чтобы знать, чего не хватает… Ну вот, не хватает белого ферзя, — горестно закончил он.
— Королевы? — уточнила я.
— Ее, — чуть не рыдая, кивнул он и сдвинул с места тяжелое кресло. Под ним ничего, кроме грецкого ореха, не было.
— Под диваном смотрели? — спросила я.
Он лег и, прижавшись щекой к полу, попытался заглянуть в узкую темную щель под диваном.
— Ни черта не видно… — плачущим голосом сказал он.
— Надо отодвигать, — решительно приказала я. — Поднимайтесь и беритесь за другой конец…
С диким скрежетом, безбожно царапая паркет, мы отодвинули диван. Белая королева валялась в куче вековой пыли.
Когда мы наконец спустились в вестибюль, большие гостиничные часы показывали пятнадцать минут двенадцатого…
6
Едва мы выскочили из гостиницы, как раздался низкий мощный гудок, и из огромного, серого, сверкающего хромом и промытыми стеклами ЗиСа-110 навстречу нам выскочил пожилой шофер в кожаной летной куртке и в форменной фуражке. Он выхватил из правой руки чемпиона злополучный чемодан и, задрав крышку багажника, швырнул чемодан в его бездонную черноту.
— Опаздываем, опаздываем, старина, — торопливо сказал Михаил ему как хорошему знакомому.
— Не сомневайтесь, дорогой товарищ, мухой домчим! — скороговорочкой пробормотал шофер и рванул из левой руки чемпиона коробку.
— Это в кабину, в кабину, там стекло! — сказал Михаил и, как мне показалось, подмигнул шоферу.
Когда мы сели сзади на мягчайшие бархатные сиденья и массивная дверца с приятным хлопком затворилась, я спросила:
— Вас все московские шоферы знают?
— Нет-нет, не все, — пробормотал Михаил, вглядываясь в часы и хмурясь. — Но этот знает. Мы с ним уже ездили… Сергеич, поезд через двенадцать минут.
— Поспеем, но штраф с тебя!
— Гони в мою голову! — отчаянно крикнул чемпион.
Как мы с ним совпадали в этом. Только мое отчаяние было безысходным, а его веселым. Он жил отчаянно!
С непрерывным гудком и включенными фарами мы про неслись на три красных светофора, а на четвертом, затормозив перед непрерывным потоком машин, заглохли. Несколько раз с истошным воем, сотрясая машину, прокрутился вхолостую стартер. Сергеич, чертыхаясь, вывалился на улицу и под насмешливые гудки застрявших по его милости машин забежал спереди и вздернул на дыбы капот…
— Что там?! — крикнул, высунувшись из окна, чемпион.
— Сейчас! Не может быть! Сей момент! Мухой домчим! — кричал из-за капота Сергеич.
Когда он, вытирая на ходу черные руки носовым плат ком, плюхнулся на водительское место и сполоборота завел двигатель, я сказала ровным голосом:
