Зефир звонит из автомата и говорит, что, к сожалению, не придет домой ужинать, как обещал. Манон слушает его равнодушно.

Токе тоже звонит из автомата, чтобы узнать, хорошо ли они добрались до дома. У Роз слегка ноющий голос. Да, они хорошо добрались. Но, Токе…

Что еще? Нет, он этого не говорит, но тембр его голоса именно такой.

Ты не забыл, что обещал посидеть с ней завтра? Мне надо на работу. С одиннадцати до четырех.

Конечно, я помню. Но, положив трубку, он тут же забыл.

Зэт звонит и спрашивает фотографа, может ли он пригласить ее позавтракать.

А Эрик входит в подъезд на улице Фобур Сент-Оноре, 234. Он опоздал больше, чем на час. Мадам в самом плохом расположении духа.

Если это будет продолжаться… Она начинает разговор с того места, где он закончился.

Знаете, я никогда раньше не замечал, что вы забывчивы, но сейчас я это заметил. Вы забыли, что я опоздал только один раз.

Это был самый первый раз, и я задержался всего на четыре минуты, потому что консьержку надо было воскресить из мертвых. Все остальное время я был пунктуален и не опаздывал. Сожалею, что вынужден сказать это, мадам Флёри, но вы ошибаетесь.

Она раздраженно машет рукой. Эрик, она строго смотрит на него, это не лишает меня ощущения,что опоздание стало вашей дурной привычкой.

Нет, против такого субъективного аргумента все часы становятся мягкими.

В кармане у него есть брелок с парой мягких часов Сальвадора Дали. Пожалуйста, маленький презент, говорит он и кланяется. Она смотрит на сувенир и фыркает.

Эрик звонит личному врачу мадам, у которого голос, как сирокко, и он давно, должно быть, оставил частную практику. Попробуйте договориться на другой день. Эрик сожалеет о доставленном неудобстве.

И оставшуюся часть дня она только и делает, что ворчит. Раз уж начала.

16 марта выпадает на пятницу. Разве это имеет значение? Нет, но это первая пятница в жизни Сабатин, которую она проводит в отеле. В Париже. Неважно, какой это день недели. Это в первый раз. В собственном городе туризм подобного рода вынужденный. Он ждет ее в ресторане отеля и встает, когда она входит. Завтрак — рог изобилия, которому, возможно, изумился бы сам Король-Солнце. Они с сознанием долга берут по тарелке и рассматривают многочисленные яства. Сабатин отрывает виноградинку.

Зэт угощается миндалем. Кофе или чай?

Да.

И то и другое?

Она кивает. Раз уж он это предложил. Они сидят напротив друг друга. Она много говорит. Сама не слышит, что. Он тоже. Но это неважно. Когда они позавтракали, если это можно так назвать, он подписывает чек, вместо того чтобы заплатить, что ее удивляет. Он обнимает ее за талию и ведет к лифту. Хорошо, что отель не той категории, когда в лифте гостей сопровождает швейцар, и что лифт допотопный, и что они должны подняться на самый верхний этаж. В этом лифте не закладывает уши, но у нее сильно бьется сердце. Когда он открывает дверь в большую светлую комнату, она останавливается. Она все-таки не такдоступна. Он будет думать, что она легкого поведения.

Что она всегда такая. Она говорит ему об этом, а он смеется.

Разве мы не на равных? Разве ты не можешь думать то же самое обо мне?

Комната пахнет средствами для уборки. Шторы задвинуты, но они тонкие, белые, на экране телевизора написано: «Добро пожаловать, мсье Токе». Но эти двое ничего не замечают.

Нет!

Нет?

Не надо. Она действительно так думает. Почти.

Он берет ее за руку, вешает табличку «Просьба не беспокоить» и закрывает дверь.

Внизу, на бульваре, для ожидающих автомобилей горит желтый свет. Желтый перед красным? Желтый перед зеленым? Ожидание. Время. Пространство. Улицы, пересекающие друг друга. Трение, движение, законы, которые нарушаются. Пренебрежение здравым рассудком — и пешеход переходит дорогу на красный свет. На больших бульварах желтый горит долго, чтобы регулировать движение. Рука, которая говорит «подожди». Вытянутая рука. Замешательство. Кто-то оборачивается через левое плечо. Ручной тормоз, который отпускают, коробка переключения скоростей. Задержанный вздох. Рука на бедре.

Ее волосы — черное облако вокруг головы. Зэт!

Как во сне, он кладет руку на ее лицо.

Первая фотография в мире была сделана в 1826 году. Вид из рабочего кабинета Жозефа Ньепса. Зернистый снимок поверх каких-то крыш. Туман как сон, который материализовался и застыл в воздухе. Невозможно сказать, в какой момент дня это было сделано. Слова «фотография» еще не существовало. Во времена гелиографии на один снимок уходило восемь часов. Но мир с тех пор уже никогда не был прежним.

Первая половина дня сменилась второй. Она садится в такси и, когда смотрит на его спину, видит, как он идет к метро, она знает, что близка к тому, что называется влюбленностью.

Если Эрик поторопится, он сможет появиться у мадам вовремя. В метро окончательно введен запрет на курение. Просто этот толстый и злобный тип этого еще не понял. Он с шумом вваливается в вагон. И ему все равно. Молодая, но страдающая одышкой и нервным тиком женщина с собакой чуть не падает с сиденья, когда он внезапно кричит собаке: «гав!». Она плачет, а он зажигает сигарету, которую под пристальным вниманием пассажиров крутил с тех пор как зашел в вагон. Женщина, собака и другие переходят в другой вагон на «Страсбург Сан-Дени». Эрик подходит к монстру.

Извини, но…

Гав! — кричит он прямо ему в лицо.

Можно сигаретку?

Гм… Даже у такого дурака сохранилось логическое мышление, поэтому он и не мог предположить, что этот мужчина обратится к нему с такой просьбой.

Сигаретку?

Эрик кивает.

Возьми.

Это не входило в намерения Эрика. Можно?

Да, да, старик, бери. Мундштук жирный и влажный. «Шатле». Превосходно.

Эрик делает пересадку и топчет сигарету.

Ему нравится делать пересадку на «Шатле». Это, кстати, единственная станция, где ему нравится находиться глубоко под землей.

Нравится благодаря тому человеку, что сидит около длинного эскалатора и играет на электрогитаре, заставляя прохожих двигаться в такт. Его всегда это забавляло. Но сегодня он наполняется особой радостью, которая чем-то похожа на благодарность.

Пока вывеска «Просьба не беспокоить» висела на двери одного номера в одном отеле на самом верхнем этаже, Манон сложила в сумку последние вещи, посмотрелась в зеркало в прихожей и закрыла за собой входную дверь. Она едет в тюрьму Санте. Всегда ли у нее визиты по пятницам? И что у нее в сумке? Только заключенные и работники тюрьмы, да еще немногие посетители знают, что происходит в тюрьме. Стены толстые, здание на углу бульвара Араго и улицы Санте хорошо охраняется. Хотя кто-то и кричит из окна, звук не достигает улицы. Это место тяжелое, безрадостное, без иллюзий. Разве не понятно, почему Манон выбрала именно эту среди многих форм благотворительности?

В четыре часа она садится в «Deux Magots», бесцветным голосом заказывает кофе латте и гладит тремя пальцами лоб. У мужчины за соседним столиком смех, как у отбойного молотка. Если освободится место, она пересядет.

Существует только одна более комичная вещь, чем мужчина, которого причесывает на улице жена, — это мужчина, который носит сандалии с носками. Она одержима неприятной привычкой рассматривать обувь людей. Нет ничего хуже, чем ходить на шпильках. У нее начинают болеть ноги при одном виде высоких каблуков. Удивительно, что даже здесь, в одном из лучших районов города, у некоторых обувь совсем не чищенная, стоптанная и нищенская. Скошенные высокие каблуки, мужские ботинки с потрескавшимся мысом, бесформенные кроссовки, семенящие шаги в серых старческих ботинках, опирающиеся на палочку с черной резиновой пробкой. Бомж, обувь которого — лишь его загрубевшие стопы.