У меня есть еще час до того, когда настанет пора возвращаться. Неплохо бы провести этот час там, где и сижу, но я обещал Алессандро полюбоваться на Замок Капуано. Надо расплатиться, и я прошу conto. [24]Мы с пекарем пожимаем друг другу руки, и я, согнувшись, выбираюсь на раскаленный булыжник тротуара, бесцветный от полуденной жары. Иду к порту: хочется взглянуть вблизи на Неаполитанский залив — вплоть до Соррентийского полуострова и острова Капри.
В порту кипит жизнь. Автостоянки забиты рядами туристических автобусов, повсюду орды американцев, которых легко отличить по особой самонадеянности, невежеству и отсутствию вкуса в одежде. Я обхожу их с тем же опасением, какового они преисполнены по отношению к неаполитанцам. Самые крупные суда у причала отправляются в Палермо, на Сицилию. Жаль, что я не пассажир одного из них. Это было бы лучше, чем возвращаться в Лондон. Пристально разглядываю очередь из отъезжающих, невольно выискивая среди них субъектов, похожих на гангстеров: мне представляется, что судно, идущее из Неаполя на Сицилию, должно перевезти определенную квоту бандитов. Интересно, а что за отношения у этих двух группировок? Когда говорят об организованной преступности, речь идет прежде всего о мафии: всегда о Сицилии, никогда о Неаполе. Это потому, что каморра считается послабее? Не так широко расползлась по миру? Или просто из-за «Крестного отца»? Будь я членом каморры, я бы от этого фильма плевался.
Я присаживаюсь и минут десять слежу за паромами и судами на подводных крыльях, уходящими на Капри, Сорренто, Искью. С самого начала я хотел побывать в Сорренто: может, теперь он и похож на Танбридж-Уэллс, зато в девятнадцатом веке там можно было встретить Вагнера, Ницше, Раскина, Браунингов. Он заменил Неаполь в качестве важной стоянки на Великом пути. Всего за несколько лет до того Неаполь был самым модным и известным городом в Европе: его поклонником был Гёте, там Нельсон и леди Гамильтон познали любовь, а Шелли — отчаяние. Там шлялся Казанова. Путеводитель сообщает, что городу еще предстоит вернуть себе известность. Меня переполняет вдруг евангелическое желание нести свое слово миру. Неаполь — это город, где стоит побывать. Забудьте Флоренцию, Рим. Вот место, куда надо приехать, чтобы пожить доподлинно по-итальянски, вот город, который сохранил свою историю, не латал, не реставрировал архитектурные памятники, а сберегал человеческую энергию, что заполняет теперь его улицы, объединяя прошлое и настоящее. В отличие от других крупных исторических центров, почивших после того, как миновал век их величайшего расцвета, Неаполь остается живым городом, и это прежде всего потому, что для каждого неаполитанца великий век приходится на нынешний день — просто, скромно, жизнеутверждающе.
Я сверился с часами. Уже немного опаздываю. Да ладно, пожалуй, стоит уподобиться тем излишне уверенным и беспечным путешественникам, которые, не обращая внимания на двухчасовую регистрацию, являются в аэропорт всего за полчаса до отлета и таким образом избегают всех очередей и бесконечных объявлений справочной службы. Как правило, я являюсь вовремя, так что разок могу и опоздать. Решено. Быстрым шагом иду по направлению к тому месту, где раньше работал Алессандро.
Будучи почти у цели, понял, что окружающие кварталы — самые опасные из всех, где мне довелось побывать. Улицы грязные, здания (неожиданно современные) обветшали, магазины пусты. Парочка полулегальных порнокинотеатров. Вездесущие афиши и политические плакаты покрыты надписями, сделанными распыляющейся краской, или оборваны. Ветер несет обрывки по улице. В воздухе витает напряжение. Кучки юнцов встречаются чаще, а сами молодые люди более ленивы и мрачны. И пялятся уж очень угрюмо. Я привлекаю их внимание не из праздного любопытства, не ради развлечения поглазеть на одинокого туриста. У них интерес настороженный, местечковый, угрожающий. Одна небольшая шайка при моем приближении выстроилась поперек тротуара, вынудив меня сойти на проезжую часть. Когда я проходил мимо, мне прямо под ноги бросили окурок. Движение резкое, мгновенный взмах кисти, в нем открытый вызов. Россыпью разлетаются искры и пепел. Я инстинктивно вздрагиваю, но шаг не сбавляю. Не показывай виду, что тебе страшно, уговариваю я себя, смотри прямо и на первом же углу сворачивай. Алессандро мог бы и предупредить, мысленно пеняю я ему, вновь оказавшись среди спасительных теней старого города.
В результате у меня почти не остается времени на осмотр старого здания суда, Трибунале. Оно похоже на многие достопримечательные строения Неаполя: грандиозное, внушительное, солидное, без завитушек и причуд. Идеальное место для отправления правосудия. Легкой трусцой возвращаюсь к пансиону синьоры Мальдини. Мысленным взором вижу небольшое здание позади Миддлсекской больницы. Здесь расположены моя контора, кабинеты консультантов. Во время настырного серого лондонского дождя оконные рамы темнеют и основательно отсыревают, внутри тоже сыро и так холодно, что газовые нагреватели приходится держать включенными едва ли не круглый год. Ковер, истертый до самой основы, стулья, изготовленные из прессованного пластика, все время раздражающе шатаются, так как одна ножка у них непременно короче другой. Возможно ли, по-вашему, в подобной обстановке отговорить клиента от пагубной привычки? А кто-то толкует о психологической эргономике, целительности фэн-шуй!
Размышляя о такой гнетущей перспективе, я наткнулся на Массимо, таксиста, спасителя моей жизни в тот самый вечер. Он сидит на капоте своего такси прямо у дверей синьоры Мальдини и приветствует меня как старого друга, мускулистой рукой обнимая за плечи и прикладывая ладонь к моему лбу:
— La febbre, febbre, quarantena per signor. Presto, presto. [25]
Я с усилием высвобождаюсь и выдавливаю из себя улыбку. Видеть Массимо я, положим, рад, да только от жесткой его хватки оторопь берет.
— Массимо. Grazie, grazie… зато, что привезли меня сюда. К синьоре Мальдини.
И снова выражение его лица становится вдруг непроницаемым. Судя по нему, таксист понятия не имеет, о ком я говорю. Но ведь он должен это знать, он лично привез меня сюда, а теперь вот опять появился перед самым моим отъездом. Уведомленный синьорой Мальдини, полагаю. Недоверчиво кручу головой и крепко, по-мужски, хлопаю Массимо по спине в знак того, что понял и оценил его своеобразный юмор.
Неудивительно, что синьоры Мальдини нет дома: она так и не поняла, когда я уезжаю. Даже немного грустно. У меня нет времени на прощания и уж точно — на выяснения того, сколько же все-таки я должен за комнату. Оставляю на столе почти все свои лиры с запиской: «Arrivederci е molto, molto grazie. [26]Сердечно ваш Джим». Быстро собираю вещи и бегом вниз по лестнице. Массимо уже сидит в машине, двигатель работает.
Мы выезжаем на виа Меццоканноне и вливаемся в поток уличного движения, плотность которого уже превышает все пределы. Понадобилось целых двадцать минут, чтобы добраться до площади Гарибальди. Массимо болтает без умолку. Я мало что понимаю, но, по-моему, что-то о футболе. Кроме того, времени остается совсем мало, и это начинает меня беспокоить. Если транспортная пробка не рассосется, мой самолет улетит еще до того, как я хотя бы приближусь к аэропорту. Перегибаюсь через пассажирское сиденье и стучу пальцем по наручным часам, давая понять Массимо, как я тороплюсь, но он только смеется в ответ. А что, если он вовсе и не думает везти меня в аэропорт? Ведь вот уже два раза в плотном строе машин появлялись прорехи, какими любой мало-мальски уважающий себя итальянский шофер не преминул бы воспользоваться. Опять я покрываюсь потом. Черт, может, расплатиться да и чесануть поперек движения бегом, схватить такси на другой стороне площади? Нет-нет, это было бы совсем глупо, да еще и непорядочно: четыре дня назад Массимо практически спас меня от бог знает каких неприятностей.
