Ну а теперь, понимаете ли, сказал Уолтер сам себе, я этот Кэмп-Пойнт изучу внимательно. Я не просто проеду мимо, я медленно пройдусь по боковым улочкам, может, выпью чашечку чего-нибудь в местной забегаловке. С ума сойти — двадцать пятый год. Та же древность, что и в книгах из секретера. Обстоятельства чрезвычайные. Вот-вот, это слово тут кстати. На брачном свидетельстве, за подписью пастора, шли подписи пятнадцати гостей, из них десятеро носили фамилию Мейерс. Присутствовала также миссис Холмс, наверняка она помогала мужу во время службы, как и много раз до того.

На следующей странице торопливым почерком были записаны свадебные подарки.

«Тетя Мэри — деньги и ложки.

Мама — настенные часы.

Кларенс и Лили — набор кастрюль.

Вирджил и Глэдис — натюрморт с фруктами.

Элла — деньги и корова».

Чего? Корова?

«Уиллис и Хобарт — деньги.

Мэй, Эдна, Нона и Маргарет — газовый утюг и коврик».

Газовый утюг? Вот так чудеса! А имена-то… Особенно у невесты: Фэй… Арлин… Даже не Арлен. Господи…

«Луиза — вилка для пикулей».

Ага. Крайне необходимая вещь. Старая добрая Луиза!

«Уилбур — будильник.

Флоренс и тетя Селена — серебряный сервиз».

Целый сервиз! Скорее всего — поднос с молочником и сахарницей и, может, еще с такими крошечными ложечками, красиво разложенными веером.

«Тетя Стелла — скатерть и салфетки.

Кузина Клелла — солонка и перечница с ручной росписью».

Стелла и Клелла… нарочно не придумаешь! Неслыханно! В жизни не встречал и слыхом не слыхивал ни о какой Фэй… и о Ноне тоже. А тут еще и Клелла. Уолтер рассмеялся. А корова откуда взялась?

«Дядя Том и тетя Лула — скатерть и полотенца.

Тетя Джулия — серебряный ножик для масла.

Олива Спенсер, Руфь и Лоис — кружевной набор для буфета».

Опять эти чертовы салфеточки. Из всего, что здесь окружало Уолтера, он только к ним относился отрицательно. Они были слишком усердными укрывателями и защитниками, они стояли как препятствие между вещью и ее назначением. Держа адрес на весу, как молитвенник, он поразмыслил и решил, что, быть может, здесь имелись в виду не салфеточки, а большие столовые салфетки. Он понятия не имел, что именуется «набором для буфета».

«Гленн Спенсер — серебряный поднос для хлеба.

Мисс Лич — картина».

Какая? Ну, понятно, Фэй-то знала и так, могла не описывать подробно.

«Минна и Агнес — медный поднос.

Миссис Хэйер — поднос для подачи на стол».

Малость многовато подносов.

«Уинифрид Прист — наволочки на подушки.

Мертис Стертевант — дорожка на стол».

Мертис… мужчина еще один. Попробовать, что ли, представить такого?

«Гертруда Оверхольцер — то же самое».

Дорожка на стол — тоже, считай, салфетка-переросток, да? Те же салфетки, только подлиннее.

«Уилбур и Лидия — блюдо с ручной росписью».

Интересно, не осталось ли здесь чего-то из этих вещей, подумал Уолтер. Вот было бы здорово… Только как их распознать? Может, те наволочки на подушки вон там. А может — были ночью у него под головой?

«Дядя Чарли и тетя София — два блюда для овощей.

Дядя Чарли Эллиот — покрывало на кровать».

Вот это уж точно может быть здесь, это покрывало, все еще при исполнении обязанностей.

«Мод — дорожка на комод.

Берта — полотенце».

Полотенце? Наконец что-то прозаическое.

Уолтер впал в изнеможение. Он почтительно уложил адрес на колени, закрыл глаза и погрузился в мир размышлений… размышлений о том, кто были эти люди с простыми и странными именами, старыми деревенскими именами, захолустными именами, и как выглядело блюдо с ручной росписью, и что было изображено на картине, и что там была за корова, неужто настоящая — может, фарфоровая корова-копилка с прорезью для монеток? И как понравилась свадьба гостям, и были ли они все из этого городишка — Кэмп-Пойнт (что значит «лагерная стоянка», каковой он, надо полагать, и был когда-то), и кто из них кого любил, а кого ненавидел, и как у них шли дела; хорошенькие ли были девушки, красавцы ли мужчины или сгорбленные хворые старички? Или вот Минна и Агнес: сестры ли они, незамужние, неуклюжие и неразговорчивые? И чьи глаза бродили от щиколотки до груди, чьи пальцы чесались от желания завладеть добычей? Чьи жизни расцвели и принесли плоды, а чьи — увяли на корню и облетели, как жизнь самого Уолтера? Кто чьи секреты знал… все… все до единого? Кто возился на ферме, кто чинил автомобили, кто обслуживал столики в ресторане, кто ухаживал за престарелыми родителями? Ведь прошлое достоверно и реально, он знал это, и даже если те свадебные гости уже ушли из мира, и превратились в кости, и надгробия, и вещи, заброшенные на чердаках, и отошли в прошлое — но именно прошлое наполняло эту комнату! Оно осталось листочком со списком имен, воспоминанием об одной ночи, так много лет назад, когда Гарри просил руки Фэй, прямо здесь, быть может, на том самом месте, где он сейчас…

И откуда придется завтра уехать. Он не мог задержаться еще на один день, никак не мог. Тоненький адрес показался ему тяжелым, как том Фроста. Он мог бы сказать, что у него еще есть работа в этих краях. Но вдруг ему не достанется эта комната? Вдруг ему отведут заднюю комнату? А здесь вместо него будет спать какой-нибудь коммивояжер с образцами товаров, и его прилизанные волосы будут касаться вот этой подушки, которую он сейчас тихонько поглаживает, полный жалости к самому себе; потому что Уолтер медленно осознавал, что не хочет больше ни часу жить, как жил прежде, ходить прежними путями; он чувствовал, что будет ворочаться всю ночь в постели, как больной ребенок, и не доставят ему удовольствия ни кровать, ни сундук, ни диван с кофейным столиком, ни вышитые изречения, ни душистое мыло, если он будет знать, что уедет, что ему предстоит уезжать отсюда… куда?.. Стоп, он же ничего на завтра не запланировал… никакие книги печь не собирался… Сможет ли он позволить себе остановиться в таком же местечке, как это? Нет, не нужно такого же, нужно именно это, только это. В этом доме? Это было бы так же разумно, как была разумной плата за ночлег, когда он, оставшись без гроша, укрывался за щитами придорожной рекламы и спал прямо в машине или парковался в парке, как бродяга. Так куда же двигаться? Одиночеством полны его карманы, от одиночества кости его ноют, и горло его устало от разговоров с сестрой и мамой и с фантомами — творениями собственных рук.

Попробовать уладить дело? Уолтер открыл один глаз — пока все было на месте: его вещи, его дом, его история. У него появились новые друзья, можно ли так просто оставить дядюшку Чарли и тетку Софию, или Мэй с Эдной, Нону или… да хоть ту же кузину Клеллу и мисс Лич? Он мог поклясться, что кружевной набор все еще в буфете. И полотенце Берты на месте. Заключить сделку. Допустим, он предложит, что останется здесь надолго, за сниженную плату, и Бетти наверняка будет довольна, ведь тогда комната не будет пустовать, и всегда будет под рукой кто-то, на кого можно рассчитывать, спокойный и надежный, а заодно ему можно будет поручать разные дела — скажем, принести дрова из сарая, оттащить багаж к машине, подкупить кое-что в городе; и будет за кого молиться по утрам, и этот кто-то будет ждать этой молитвы и благочестиво складывать руки, если ей приятно видеть их сложенными, и будет веровать, и лелеять то, что ей дорого, и история ее семьи станет отчасти его историей, он будет справляться о здоровье ее мужа, и слушать ее рассказы, и наслаждаться ее блюдами (ей это будет приятно) и сервировкой стола… А стол будет нежиться в утреннем свете каждое утро, и полированное дерево будет сиять сквозь кружева, как река зимою — сквозь лед… Господи, до чего больно… и страшно… Он может предложить ей вести всю бухгалтерию — страшно… Может посоветовать, как повысить доходы, — еще страшнее… Одним глазом увидел он кружочек разрезанного киви, словно зеленую монетку, добытую из древнего клада…

Иначе нельзя. Иначе просто нельзя. Уолтер вскочил. Он пытался выглядеть энергичным и отважным. Он будет… он станет… ну, в общем, достойным. Он натянет на себя оптимистическое мировоззрение, как летнюю одежду. Он заставит душу свою трудиться, хоть она и заплыла жирком без практики. Он сам назначит себе меру и станет тянуться к ней. Так когда-то он мальчишкой тянулся, стоя у дверного косяка, чтобы оказаться выше той отметки, до которой в прошлый раз доставала его голова. Это — его последний шанс стать Уолтером Риффатером. Ванна распарит и смягчит его самые жесткие помыслы. А сытные и полезные завтраки Бетти согреют и упрочат ту холодную и тонкую струну, что дрожит в его душе. Только представить себе жизнь, проведенную рядом с… нет, не рядом, а за этим письменным столиком, всех сокровищ которого он даже еще не перебрал… Он должен сделать так, чтобы это свершилось. Он будет таким мягким — хоть на хлеб намазывай. И свадебные гости — милые люди — выстроятся в очередь, чтобы пожать ему руку: Мод и Вирджил, и Глэдис, и особенно Мертис Стертевант. И каждый вручит ему подарок. Серебряный нож для масла? Спасибо большое! Будильник? О, я о нем давно мечтаю! Картина в рамке из фруктов, о, как оригинально, вилка для пикулей, как мило вы придумали… Он почувствует себя женихом. Долой клетчатые рубахи, грубые пояса и тесные штаны. Деньги и ложечки…